С начала 2017 года в финансовой сфере Казахстана произошло и все еще происходит довольно много очень интересных событий. Хотя главные тенденции остаются неизменными. Государство продолжает придерживаться консервативной денежно-кредитной политики, главной целью которой в целом является контроль над инфляцией. Несмотря на то что в стране довольно много тех, кто критикует такую политику и полагает, что государство могло бы более активно инвестировать в экономику, предоставляя ей дешевый кредит.
Весьма характерно, что в прошлом году во время встреч нового премьер-министра страны Бахытжана Сагинтаева с экспертным экономическим сообществом среди прочих высказывались идеи и о повышении заработных плат тех, кто работает на государство с целью повышения спроса и оживления экономики. Но в нашем случае повышение внутреннего спроса как раз и ведет к росту инфляции, поэтому государство избегает делать слишком резкие шаги. Оно предпочитает несколько недовыполнять свои обязательства, например, работники научной сферы жалуются на многомесячные задержки зарплаты. И это несмотря на то, что тенговые доходы бюджета за 2016 год значительно выросли.
Кроме того, повышение внутреннего спроса ведет к увеличению импорта готовой продукции. В нашем конкретном случае это означает увеличение импорта из стран Евразийского экономического сообщества (ЕАЭС), в основном из России и Беларуси. Этот вопрос имеет прямое отношение к политике страны в области финансов. Потому что у Казахстана отрицательный торговый баланс в отношениях с этими странами.
В условиях ЕАЭС Казахстану трудно влиять на товарные потоки. В этой ситуации политика слабого тенге выполняет защитную функцию по отношению к более сильной экономике России. В последние два года в определенной степени это снижает степень проникновения российских товаров на казахстанский рынок. Именно поэтому тенге колеблется вместе с рублем, поддерживая примерный уровень 5,5 тенге к рублю.
Сегодня рубль укрепляется, и тенге укрепляется вместе с ним. Хотя, конечно, это связано с динамикой цен на нефть, в связи с чем колеблется и российская и казахстанская валюта, но все же можно говорить о некоторой привязке тенге к рублю. Например, завтра Москва может решить ослабить рубль вопреки рыночной конъюнктуре с целью повысить конкурентоспособность своей экономики и увеличить рублевые доходы бюджета от валютных доходов экспортеров.
В феврале этого года о вероятности такого сценария говорили в российском министерстве финансов, которое собирается покупать валюту на рынке для пополнения резервов. Это, несомненно, приведет к ослаблению рубля. Соответственно, затем и Казахстану придется ослаблять тенге вслед за Россией. Хотя и лишние доходы казахстанскому бюджету, естественно, тоже не помешают.
Здесь стоит отметить, что, если министерство финансов России начнет покупать валюту на рынке, оно будет способствовать увеличению рублевой денежной массы. Возможно, в России считают, что для этого настало самое время, потому что до этого российский Центробанк жестко ориентировался на низкую инфляцию и теперь она уже достаточно низкая.
Все это имеет для нас значение в связи со все более тесной зависимостью финансовой системы Казахстана от ЕАЭС. Потому что, если в России будет расти инфляция, это затронет и Казахстан. В последние годы уровень инфляции у нас в стране несколько выше, чем у соседей. В обычной ситуации, если бы не было ЕАЭС, можно было бы согласиться с более крепким тенге и таким образом за счет дешевого импорта оказывать давление на инфляцию. Но в нашем случае это означало бы продолжать терять внутренний рынок в пользу российских и товаров и компаний.
Поэтому можно предположить, что и в России и в Казахстане в скором времени начнет ослабляться национальная валюта. В то же время в российском сегменте сети высказывалось весьма конспирологическое мнение, что крепкий рубль может быть необходим тем, у кого есть рубли и одновременно потребность в валюте. Например, это могут быть те, у кого есть валютные обязательства. Хотя прибыль могут получить и те, кто имеет доступ к рублям или в нашем случае тенге и переводят их сейчас в валюту с расчетом на будущую девальвацию.
В определенном смысле удачно сложились обстоятельства для казахстанского Казкоммерцбанка. В частности, он в конце января привлек 200 млрд. тенге кредита от Нацбанка и в феврале погасил еврооблигации на оставшуюся сумму в 400 млн. евро, которые остались от первоначальной суммы займа в 750 млн. евро. Казкоммерцбанк переживает сейчас непростые времена. Его активы сокращаются, он уже уступил позицию первого банка страны Народному банку, с которым к тому же ведет переговоры о своей продаже.
Конечно, у ККБ есть поддержка со стороны государства, в первую очередь потому, что он слишком большой в масштабах страны, чтобы потерпеть крах (too big to fail). Но есть и тяжелое наследство в виде БТА, с которым ККБ не так давно объединился. Кстати, интересно, что председатель правления Народного банка Умут Шаяхметова в интервью казахстанскому «Форбсу» 30 января 2017 года отметила, что считает неправильной форму проведенной ранее консолидации активов ККБ и БТА. По ее мнению, плохие активы надо было или выделить в Фонд проблемных активов или списать, в то время как ККБ «посадил» их на свой баланс.
Очень похоже, что глава Народного банка таким образом усиливает свою переговорную позицию, причем не в отношениях с ККБ, а скорее с государством. Понятно, что в обычной ситуации это можно было бы расценить как стремление ослабить позиции поглощаемого банка и снизить цену покупки. Потому что ККБ на волне негативной информации о его положении уже столкнулся с частичным оттоком депозитов юридических и физических лиц. Но в нынешней ситуации у Шаяхметовой, скорее всего, другая задача, ей необходимо избежать повторения ситуации с объединением ККБ и БТА. Поэтому она и говорит, что Народному банку интересен несколько уменьшенный ККБ, который нужно предварительно очистить от плохих активов.
Можно предположить, что суть дискуссии о возможной сделке связана с тем, что Народному предлагают купить ККБ и взять на себя все его обязательства, а потом что-то с ними сделать. В то время как Народный хочет, чтобы ККБ предварительно избавили от большей части его обременений, как тех, которые унаследованы от БТА, так и собственных. И судя по всему, переговоры идут крайне непросто. Но очевидно, что теоретически решение должно было бы быть найдено и желательно в кратчайшие сроки. Иначе проблемы ККБ могут стать чрезмерными.
В целом положение казахстанских банков сегодня весьма затруднительное. Хороших заемщиков мало, достойных окупаемых проектов также весьма немного, к тому же деньги дорогие, соответственно дорог и кредит, поэтому бизнес часто не хочет брать по таким ставкам. Зато в стране много тех, кто готов брать по любым ставкам, но здесь возникает вопрос доверия. Слишком много было историй с кредитами, которые потом не возвращаются.
Каждая такая история не только наносит удар по банку, но и убирает с экономического поля одного бизнес-субъекта, который потом уже не может рассчитывать получить кредит. А новых субъектов бизнеса появляется все меньше и меньше. Здесь вопрос в том, что рынок уже занят, новых ниш не предвидится, прежние фавориты рынка, особенно в области недвижимости, уже не обладают былой привлекательностью и доходностью. Кроме того, в Казахстане немало людей с большими деньгами, которые достались им без особого труда, они не знают, куда бы их вложить. Естественно, им кредиты не особенно и нужны, но при этом их возможности позволяют им самим выступать в роли инвесторов в разных проектах.
Стоит также отметить, что в Казахстане весьма активным инвестором является государство. Очевидно, что заинтересованность в государственном финансировании связана не только с тем, что оно дешево, но также и с тем, что его освоение часто имеет самостоятельную ценность для тех, кто его организовывает. Весьма показательна последняя история с проектом стекольного завода в Кызылорде.
В этих условиях банковская деятельность становится затруднительной. Банкам непросто найти объекты и бизнесы для финансирования. Еще совсем недавно они могли зарабатывать на строительном буме и на росте частного необеспеченного потребительского кредитования. Но этот рынок уже исчерпал свою перспективу.
Собственно, вопрос в механизме, который обеспечивает работу всех участников системы. Банки должны доверять клиентам, в том числе быть уверенными, что в случае чего смогут быстро изъять залоговое имущество и, что немаловажно, реализовать его без особых проблем. Бизнес должен доверять банкам, в том числе и в том, что банк не будет заниматься собственными бизнес-проектами и проектами своих менеджеров.
Последнее обстоятельство было очень характерно для казахстанских банков в эпоху роста, когда у их менеджмента был доступ к дешевым деньгам, а рынок рос, а так как доверия к участникам рынка особого не было, они предпочитали сами вести бизнес-проекты. Между прочим, в центре Алматы очень много незастроенных площадей, которые как раз и связывают с менеджментом одного крупного банка, который находится сегодня в непростой ситуации.
В этой системе доверие и механизм обеспечения взаимных интересов – ключевой элемент всей системы. Можно привести в качестве примера историю того, как в средневековой Венеции финансировали торговые операции. Кто-то из купцов объявлял о подготовке корабля с товарами, например, для восточной торговли, и любой венецианец мог купить долю, даже небольшую, в предприятии, включая, к примеру, вдов моряков. Потом корабль отправлялся в плавание, возвращался, получал прибыль от проведенной операции, делил прибыль и так до следующего раза. Без доверия и поддерживающих его механизмов очень сложно работать с деньгами, даже с самыми маленькими.
А когда речь идет об очень больших деньгах, то вопрос доверия приобретает критически важное значение. Можно вспомнить ситуацию с Единым накопительным пенсионным фондом (ЕНПФ), руководитель которого Руслан Ерденаев в начале января был арестован по делу о приобретении облигаций золотодобывающей компании «Бузгул Аурум» на сумму 5 млрд. тенге. Это дело имело очень большой резонанс в Казахстане, потому что речь шла о пенсионных деньгах.
В свое время перевод всех накоплений из частных пенсионных фондов в один государственный как раз и был обоснован необходимостью исключения рисков с размещением пенсионных денег. При этом после консолидации всех активов в ЕНПФ должен был списать 100 млрд. тенге убытков. Здесь показательно, что большая часть средств пенсионной системы размещалась в государственных ценных бумагах, а потери здесь были исключены. Получается, что пенсионные фонды потеряли деньги как раз на размещениях в те или иные казахстанские компании, вроде того же «Бузгул аурум».
Но тогда вопрос заключался в менеджменте частных пенсионных фондов, которые в основном принадлежали казахстанским банкам. «Длинные» пенсионные деньги составляли подушку безопасности для банков, с которой они не хотели расставаться. Однако и ЕНПФ также надо размещать деньги. И это в ситуации, когда в условиях недостатка денежного предложения к ним был большой интерес. Многие хотели бы иметь доступ к «длинным» деньгам пенсионной системы. Конечно, ее привлекательность несколько снизилась после того, как увеличилась стоимость привлечения денег. Но все равно это были «длинные» деньги. В этой ситуации позиция руководителя огромного денежного хранилища изначально была проблемной.
Теперь после скандала с «Бузгул аурум» речь снова идет о передаче денег в конкурентную среду. Каким именно образом это будет происходить, пока не известно, есть только заявление председателя Нацбанка Акишева, сделанное им в середине февраля в интервью «Казахстанской правде». Причем Акишев указал на возможную передачу активов в управление частным и, что интересно, зарубежным компаниям. Это очень интересное заявление, оно прямо говорит о внутреннем кризисе доверия, если уж упоминаются зарубежные компании. Хотя для вкладчиков вопрос сохранности и приумножения их пенсионных накоплений имеет больший приоритет, особенно тех, у кого все-таки есть серьезные деньги на пенсионном счету, но таких, говорят, не особенно много.
Но в целом экономических, а значит, и финансовых проблем у Казахстана сегодня нет. Цены на нефть довольно высоки, доходы бюджета значительные, по итогам 2016 года они превысили плановые показатели. Кроме того, в Нацфонде достаточно денег, у государства в целом нет особых проблем с долгами, к примеру, среди кредиторов бюджета находится тот же ЕНПФ, всегда можно взять в кредит у международных организаций. Главные сложности связаны с банками, в первую очередь с ККБ, но здесь дело только в цене вопроса, хоть и весьма большой, но не критичной. В частности, в феврале принято решение о докапитализации Фонда проблемных кредитов до 2 трлн. тенге за счет средств государственного бюджета. При этом сам Фонд передают от Нацбанка в правительство. Логика здесь может быть связана с тем, чтобы вопросы решения проблем банков не находились внутри только банковского сообщества. Правительство может быть более жестким контролером.
Но главной проблемой экономики остается инфляция, которая медленно, но верно съедает доходы населения. С учетом того, что на государство работает значительная часть населения, это вопрос не только внутреннего спроса, но и социального самочувствия. Можно было бы, по крайней мере, не задерживать оплату научным работникам. Или рассмотреть вопрос о зарплатах бюджетников, соответствующий вопрос был поставлен в феврале в Мажилисе. С предстоящим этим летом ростом пенсий, при всем уважении к пенсионерам и их нуждам, зарплаты внушительной части работающего населения окажутся ниже пенсий, это уже серьезная диспропорция.
Очень строгий порядок
В первые два месяца 2017 года произошла довольно заметная активизация различных государственных органов в вопросах усиления контроля одновременно и над элитами и над обществом. И дело не только и не столько в громких арестах различных представителей истеблишмента, хотя их было немало и в столице и в регионах. Более показательны меры по усилению общего контроля. Здесь стоит вспомнить закон о временной регистрации, который вызвал много критики из-за неготовности государственных служб к его введению. В феврале в Мажилисе произошла дискуссия между парламентариями и инициаторами законопроекта об увеличении штрафов за неповиновение полиции до 11 млн. тенге. И, наконец, 14 февраля генеральная прокуратура Казахстана предложила в парламенте законопроект «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты РК по вопросам совершенствования правоохранительной системы».
Последнее предложение очень любопытно. Оно предоставляет КНБ «право расследовать уголовные дела о коррупции в отношении сотрудников специальных органов, антикоррупционной службы и военнослужащих». Среди комментариев прокуратуры был следующий, что «данная поправка обусловлена спецификой их службы, а также обеспечит альтернативный баланс по делам этой категории с Национальным бюро по противодействию коррупции».
Появление такого законопроекта явно отражает изменение ситуации, в том числе в связи с увеличением количества антикоррупционных дел, что, в частности, усиливает влияние соответствующего ведомства. Поэтому, наверное, и появилась идея обеспечения контроля над контролерами. Хотя возникает вопрос о том, чтобы не повторились события прошлого, когда разные силовые структуры выясняли между собой отношения. Но сегодня у государства явно нет возможности допускать подобное развитие ситуации. Скорее всего, в данном случае речь все же идет именно об усилении вертикали власти.
Возможно, поэтому многие громкие дела последнего времени могут иметь точечную адресацию. Например, дела Тохтара Тулешова из Шымкента и Еркина Избасара из Актобе явно адресованы, возможно, излишне самостоятельным региональным элитам. Дела Сейтказы Матаева и Бигельдина Габдулина направлены в адрес руководителей СМИ, которые в состоянии оказывать давление на представителей элиты, значит, играть самостоятельную роль и иметь избыточное влияние. Дело бывшего министра экономики Бишимбаева – это сигнал всем тем, кто имел и имеет доступ к большим средствам, а большие средства – это не просто деньги, это, возможно, слишком самостоятельные интересы. Дело бывшего председателя КНБ Нартая Дутбаева может быть напоминанием всем бывшим и нынешним генералам с их весьма специфическими навыками.
Можно вспомнить еще дело блогера Саната Досова из Актобе, которого в феврале 2017 года посадили на три года за критику президента России Владимира Путина. Конечно, это беспрецедентный случай. Понятно, что выглядит это как строгое предупреждение против радикальных антироссийских высказываний, которые могут осложнить отношения с Россией. Очевидно, что это имеет смысл в контексте известной жесткости российской политики последних лет. Астана таким образом может заявлять, что российско-казахстанские отношения – это дело государства и его ответственность. Радикалы вроде Досова ему в этом не нужны, только мешают.
В связи с этим можно вспомнить другие дела. Например, в ноябре 2015 года блогера Игоря Сычева из Рудного посадили на пять лет за призывы к сепаратизму. А в декабре 2016-го еще одного блогера Игоря Чуприна из Петропавловска приговорили к 5,5 года тюрьмы за «разжигание межнациональной розни и призывы присоединиться к России». Несомненно, что это также был сигнал радикалам, на этот раз с другой стороны. Государство явно стремится контролировать радикалов с двух сторон, посылая им соответствующие сообщения.
Собственно, и заметная активизация КНБ в последнее время также выглядит как усиление вертикали власти. И дело не только в радикальных исламистах, хотя борьба с ними, без сомнения, находится среди приоритетов государственной политики. КНБ получает новые полномочия, он постепенно становится наиболее влиятельной силовой структурой страны. Эта тенденция представляет большой интерес, она демонстрирует, что государство усиливает свои возможности, укрепляет вертикаль власти. Но происходит это в ситуации планируемых реформ, связанных с перераспределением полномочий в системе власти и переходу к более конкурентной модели взаимодействия между президентом, правительством и парламентом. Логика здесь может быть связана с тем, что государство не хочет рисковать стабильностью системы.