Отрывок из книги политолога, историка Султана Акимбекова об истории взаимоотношений казахов с Российской империей
Глава 4. Казахские ханства: от 1731 года до разгрома джунгар
Cитуация с принесением присяги на верность Российской империи ханом Абулхаиром наглядно продемонстрировала, что обе стороны были к этому не готовы и выдавали желаемое за действительное. Российский представитель Тевкелев только по приезду в ставку узнал о том, что Абулхаир скрыл то обстоятельство, что он, по сути, представляет исключительно себя, что даже многие лидеры лояльных хану родов оказались не в курсе цели визита Тевкелева в ставку хана. Естественно, что не могло быть и речи о том, что Абулхаир представлял интересы других известных в это время казахских ханов – Самеке из Среднего жуза, Жолбарса из Ташкента, Кучука из Сайрама. Если у некоторых из них и были планы относительно России, как, к примеру, у Самеке, то они не были связаны с планами Абулхаира.
Помимо того факта, что для российского представителя это явно была неожиданная ситуация, интересно также и то, что она демонстрирует уровень информационной осведомленности российских властей того времени о ситуации в Казахском ханстве. Очевидно, что необходимой информацией в Петербурге не владели. Но к этому моменту в новой Российской империи уже была сильная централизованная бюрократия. Не случайно среди задач экспедиции советника Ивана Кириллова в 1734 году было указано, что ему необходимо «стараться иметь верные и скорые известия о всех народах, пограничных с Россией»1. После постановки соответствующих задач и предпринятых усилий уровень информированности о внутреннем положении дел в Казахской степи со временем существенно возрос.
Постепенно качество информационного сопровождения российской политики на казахском направлении растет. К примеру, уже в 1759 году в записке, написанной все тем же Тевкелевым и советником Рычковым в коллегию иностранных дел, можно было встретить очень интересные оценки ситуации с сопутствующими рекомендациями. «А понеже разные примеры находятся, что такие степные и кочующие народы в их безсилие и изнурение ничем так не приводятся, как сами собою, то есть междоусобными их несогласиями. Особливо же в свежой памяти находится нынешнее зюнгорского народа совершенное разорение, которой китайцы всегда себе опаснейшим соседом имели и разные разорения от него видили, ибо как много они не домогались оной победить или им овладеть, но пока у их, зюнгорскихвладельцов, междоусобных ссор не произошло, ничего успеть в том не могли, а как нашли их друг против друга воюющих (к чему они, китайцы, может быть под рукою и побуждение делали) и совершенно изнуренных, то уже нетрудно им было всех расхитить и владение их зюнгорское вовсе опустошить. Того ради и в рассуждении киргис-кайсацкого народа самые удобные и легчайшие средства, чтоб тогда примышлять такие способы, чрез которые б владельцов и старшин между собою в разврат и несогласие приводить. Итак одних против других побуждая, напреде ими ж самими их усмирять и обезсиливать»2. По тексту записки видно, что официальные российские представители уже вполне четко сформулировали слабые места казахского общества с его низкой степенью централизации власти и противоречиями внутри элиты, а также выдвигали рекомендации с методикой оказания влияния на поведение ее представителей.
Но в 1731 году такого понимания ситуации у российских властей еще не было. Тевкелев и направившие его чиновники из Петербурга, скорее всего, полагали, что хан Абулхаир является таким же полновластным правителем в своем государстве, как, к примеру, Галдан-Церен в Джунгарском ханстве или в определенной степени Аюка-хан в Калмыцком ханстве на Волге. Еще в 1734 году указанный выше советник Кириллов должен был разъяснять императрице Анне специфику степной ситуации, что Галдан-Церен «не так как киргиз-кайсацкие ханы над своими безвластны, но оный зенгорский владелец власть над подданными имеет подобно самодержавной»3. В тот момент, когда российские власти отправляли Тевкелева к Абулхаиру, они наверняка думали, что присоединение Абулхаира автоматически решит все заявленные задачи.
Например, что оно откроет России дорогу в Среднюю Азию. В 1717 году при Петре I был организован поход в Хиву отряда князя Бековича-Черкасского, который закончился его разгромом. Присоединение Казахского ханства теоретически должно было автоматически вывести российские владения на границы с Хивой. Это должно было помочь, с одной стороны, реализации целей политики России, которые были поставлены еще Петром. С другой – в Петербурге явно не хотели бы оставлять безнаказанным уничтожение российского отряда.
В России также могли рассчитывать, что Казахское ханство способно обеспечить прикрытие сибирских владений России с их степного фланга против тех же джунгар, а в случае возникновения необходимости и против Цинской империи. В 1715 году вверх по Иртышу была отправлена экспедиция Ивана Бухгольца, которая вынуждена была вернуться после неудачных столкновений с джунгарами на Ямышевском озере. Результатом данной экспедиции стало строительство Омской крепости. И хотя в 1720 году российскому полковнику Лихареву удалось также построить еще и крепость Усть-Каменогорск, тем не менее на повестке дня оставался конфликт интересов с Джунгарским ханством из-за спорных территорий и так называемых «двоеданцев». Последние платили налоги одновременно и России и джунгарам.
И, наконец, в России могли полагать, что в случае принятия подданства Абулхаиром прекратится противостояние со взаимными набегами на границе между казахами и другими российскими подданными – казаками, калмыками и башкирами. Помимо этого имели значение также и другие обстоятельства. В частности, у Российской империи на повестке дня уже стояла война против Османской империи и Крымского ханства. Для этого ей были необходимы калмыцкие войска, особенно эффективные для действий на обширном степном фронте от Северного Кавказа до Западного Причерноморья. Естественно, чтобы в полной мере использовать военный потенциал калмыков, нужно было обеспечить их тыл со стороны казахов.
Но после возвращения Тевкелева стало очевидно, что все эти планы имеют мало шансов на реализацию. И хотя вслед за Абулхаиром с вопросом о подданстве к России обратились другие казахские ханы и султаны, например, хан Самеке и султан Батыр, для России это не могло кардинально изменить ситуацию на восточном степном направлении. Так, продолжались столкновения на границе, торговые караваны периодически подвергались нападениям.
Так, уже в 1732 году был атакован караван российского полковника Гарбера. По этому поводу Тевкелев написал 20 июня 1732 года в коллегию иностранных дел. «А он салтан (Батыр-султан), от такова их намерения (нападения на караван полковника Гарбера) унять не мог, понеже, они, кайсаки, люди вольные и ханов мало слушают»4. Кроме того, хан Самеке организовал нападения на башкир. Это обстоятельство потребовало его повторного вступления в переговоры по вопросу подданства. В 1734 году советник Кириллов вез Самеке новый указ российской императрицы. В нем указывалось, что Самеке своим нападением на башкир нарушил присягу России, но тем не менее подтверждалось согласие на повторную присягу5. Очевидно, что для России, несмотря на все издержки, было принципиально важно закрепить ту тенденцию в отношениях с казахами, которая наметилась в связи с первой присягой ханов Абулхаира и Самеке.
В результате процесс взаимодействия России с казахами продолжал активно развиваться. В некотором смысле обращение Абулхаира с просьбой о подданстве способствовало росту российского интереса и к казахским делам и к политике на восточном направлении. 1 мая 1734 года императрица Анна одобрила так называемый «Среднеазиатский проект», подготовленный в форме записки упомянутым выше обер-секретарем Сената советником Кирилловым «Изъяснения о киргис-кайсацкой и каракалпакской ордах»6. В рамках реализации данного проекта в том же году для установления более устойчивых отношений с казахами и укрепления присутствия России в регион была отправлена масштабная экспедиция. Впоследствии она получила название Оренбургской, ее руководителем стал сам Кириллов.
Он получил подробные инструкции, в том числе должен был построить крепость, о которой просил хан Абулхаир. Кроме того, в списке его задач находились требование получения присяги от представителей Большого и Среднего жуза, отправление торгового каравана в Бухару, проведение съемки степей, поиск различных руд и многое другое. В то же время, в инструкциях указывалось, что если Абулхаир или другие ханы захотят иметь дом в новом городе, то строить они должны его под городом, не в его пределах7. То есть город изначально планировался, собственно, не для хана, как на это рассчитывал Абулхаир, а для укрепления российского присутствия на границе.
Помимо этого в инструкциях было написано, что если Абулхаир будет вести войну с Хивинским ханством, то можно будет помогать ему оружием и порохом, но не вспомогательными войсками. Кириллов должен был также надзирать и за башкирами, и за казахами. «Если же те или другие будут волноваться, то употреблять один народ против другого, сберегая русское войско»8. Для исполнения поручения Кириллову были предоставлены весьма значительные силы и ресурсы.
Характерно, что собственно идея строительства крупного города на окраинах Российской империи как опорной точки для укрепления ее влияния предлагалась советником Кирилловым еще до начала Оренбургской экспедиции. «И здесь в действие опять вступал тот образец стратегии расширения влияния России на окраинах, который был характерен для всего «кирилловского проекта» – основание привилегированного городского центра, выступающего в качестве основного узла российского экономического и политического влияния в регионе»9. В данном случае стоит отметить, что Оренбургская экспедиция, по мнению Николая Петрухинцева, как раз и стала завершающим звеном «кирилловского проекта» – «крупнейшего геополитического проекта по закреплению окраин, территориальной и торговой экспансии России в центральноазиатский и дальневосточно-тихоокеанский регионы. Проект поражает своей масштабностью: он предусматривал активное освоение Дальнего Востока, Чукотки, Камчатки, закрепление за Россией устья Амура, освоение и присоединение части американского побережья, торгово-экономическую и политическую экспансию в район Кореи, Монголии, установление торговых связей с Японией и расширение торговли с Китаем за счет присоединения к России почти всей Средней Азии и выход на важнейшие торговые пути в центральноазиатском регионе с перспективой установления прямых торговых связей с Индией»10.
Очевидно, что для конкретных условий 1730-х годов это был явно утопический проект, но в то же время это была программа действий для Российской империи, которая пусть значительно позже, но все-таки де-факто была реализована. «В перспективе он (кирилловский проект. – Прим. авт.) определил все важнейшие стратегические линии внешней политики Российской империи в указанных регионах и направления ее территориального роста»11. В данном случае для нашего исследования важно, что планы территориального расширения Российской империи в восточном направлении в принципе существовали уже в начале XVIII века и казахским ханствам в этих планах отводилась значительная роль. Хотя для их реализации у российского государства объективно еще не было соответствующих возможностей. Но в связи с появлением таких планов интерес к Казахской степи приобрел новый и весьма постоянный характер.
Безусловно, что такие масштабные планы опирались еще на идеи Петра I, с которым советник Кириллов был знаком лично. Интересно также, что с точки зрения Николая Петрухинцева «одним из основных источников подобных глобальных замыслов было влияние поверхностно воспринятых западноевропейских идей в области колониальной политики. Они определили в итоге и общий дух «кирилловского проекта». Так, в тексте было написано «теперь многим кажется неимоверно, подобно сысканию Америки, чему никто из владетелей не верили, а когда Гишпанцыщастье сыскали, и лутчимичастьмми Америки не одним годом завладели, то после всем жаль стало. Буде же о дальности и неспособности в проходах кто рассуждать стал, и тому представляется, что галанцыдля своего интересу в Ост-Индии земли овладели, и славной город Батавию сделали, откуда богатство получают»12. Неудивительно, что для постпетровской России было естественным стремление следовать примеру европейских государств с их обширными колониальными и торговыми интересами на Востоке. Особенно это было характерно для правления императрицы Анны с заметным преобладанием в составе российской элиты выходцев из Европы. А для европейской политики XVIII века обладание колониями, а также контроль торговых путей на Востоке уже имели большое значение, в первую очередь с точки зрения повышения доходности государства.
Очевидно, что для реализации всех этих планов, особенно, что касается доступа к торговле со Средней Азией, Индией и Китаем, ключевое значение имел контроль над казахскими ханствами. В этом смысле инициатива хана Абулхаира предоставила удобный повод для активизации восточной политики России. Пусть даже последняя опиралась на не слишком реалистичные для своего времени планы. Но в то же время их существование может объяснить повышенное внимание российских властей к казахским делам в 1730-х годах и готовность пойти ради ее осуществления на большие затраты. По крайней мере, экспедиция Кириллова, с учетом всех поставленных перед ней масштабных задач должна была стать весьма затратным для России мероприятием. Следовательно, у Петербурга должна была быть более серьезная мотивация, нежели взаимодействие с обратившимися с просьбой о подданстве казахами.
Появление столь значительной военной экспедиции Кириллова, в том числе с целью строительства большого количества крепостей и укрепленных пунктов в Башкирии, вызвало самое серьезное беспокойство у ранее обладавших значительной автономией башкир. «Построение городов на Яике и утверждение на сей реке постоянной границы, окружая башкиров русскими поселениями и войсками, не могли не казаться им опасными»13. Вследствие появления новых укрепленных линий башкирские земли оказывались внутри российской территории, становились внутренней провинцией Российской империи. Башкиры теряли свою автономность, а также свободу маневра, что приводило к снижению уровня их самостоятельности и повышало степень зависимости от России. В результате всех этих опасений в Башкирии в 1735 году началось восстание.
Тем не менее, несмотря на начавшееся башкирское восстание и нападения башкир на отряды экспедиции Кириллова, 31 августа 1735 года на месте слияния рек Яика и Ори все же был заложен город Оренбург. Таким образом, Петербург формально ответил на просьбу хана Абулхаира о строительстве на границе со степью города, который мог бы, по замыслу хана, обеспечить усиление его позиций в степи. Но как показывали инструкции Кириллова, передавать город хану российские власти не собирались.
Но это было бы и нелогично. Для самой России строительство такой крепости, как Оренбург, означало занять стратегически важную позицию на границах со степью. С одной стороны, в качестве опорного пункта она обеспечивала возможности проведения политики России в отношении новых подданных в Казахской степи. С другой – Оренбург и построенные несколько позже линии пограничных крепостей позволяли укрепить влияние России среди подвластных ей кочевников внутри российской территории. В частности, новые крепости отделили башкир от Казахской степи.
Сам город Оренбург переносили еще дважды, в 1741 и 1743 годах, пока он не был окончательно размещен на месте слияния рек Сакмара и Яик. Тем не менее на прежнем месте осталась Орская крепость. В целом в приграничье России со степью велось весьма активное крепостное строительство. Именно крепости должны были не просто обозначить границу России, они призваны были сдерживать кочевые народы, и одновременно ограничивать их самостоятельность. Причем как внутри страны, так и вне пределов ее границ.
Для Российской империи, как для земледельческой империи, такая политика была вполне естественной, для нее была важна подконтрольность подданных. Необходимость договариваться с кочевыми подданными – с башкирами, калмыками, казахами, могла допускаться только в качестве временной меры. С этой точки зрения использование тактики строительства линий крепостей позволяло постепенно закреплять за собой новые куски территории, в том числе с излишне самостоятельным кочевым населением и в гораздо более удобных условиях постепенно интегрировать их в состав империи.
Причем речь шла не только о принуждении кочевников к интеграции, но и о создании условий для начала заселения новых территорий русским населением. В частности, в Восточной Сибири «с постройкой Омской крепости в 1716 году начался новый этап в заселении Прииртышья. Защищенный с юга Тарский уезд начал заселяться более интенсивно»14. Крепости ограждали русских переселенцев от внешних угроз, в том числе от нападений кочевников. Кроме того, они обеспечивали условия для активизации процесса изъятия земель у местного населения. В этой связи показателен пример Башкирии. «К середине 50-х годов XVIII века в крае (в Башкирии. – Прим. авт.) насчитывалось 53 крепости и 40 редутов. Земли вокруг них в радиусе 10–12 верст, чаще больше, заняли солдаты, офицеры и другие жители. В результате башкиры потеряли около двух миллионов десятин своих вотчинных земель»15. Если же сами кочевники оказывались во внутренних районах империи, им необходимо было или адаптироваться к ситуации, или попытаться тем или иным способом избежать изменения привычного образа жизни. В последнем случае традиционно у кочевников было только два возможных варианта действий – или вооруженное сопротивление, как у башкир, или откочевка.
Здесь стоит отметить, что принятие казахами российского подданства в принципе резко ухудшило положение башкир по отношению к Российской империи. Объективно снижалось их значение для России в качестве военной силы, способной защищать границы империи. А если они теряли такое значение, тогда было логично ожидать, что статус башкир будет приближаться к другим народам внутренних провинций российского государства, например, поволжских татар и других. «Основная масса мордвы, чувашей, марийцев, удмуртов и татар, бывших «ясачными людьми», потеряла в 1718 и 1724 году свой особый статус и была включена в категорию государственные крестьяне. В связи с этим их повинности и налоги значительно повысились»16. Кроме того, башкиры фактически потеряли свой стратегический тыл в степях Казахстана. После 1731 года вследствие развития связей казахов с Россией башкиры больше не могли рассчитывать на поддержку казахских племен. Например, в том случае если у них возникла бы необходимость организации вооруженного сопротивления российским войскам. И, соответственно, они не могли больше рассматривать казахские степи в качестве места для откочевки в случае появления намерения уйти из-под влияния российской власти.
Восстание в Башкирии 1735–1740 годов это наглядно продемонстрировало. Казахи приняли весьма активное участие в его подавлении. Еще в 1731–1732 годах казахи и башкиры в прежнем режиме совершали активные нападения друг на друга, в одном из них участвовал хан Самеке. Это была привычная для степных народов система отношений, или, вернее, взаимодействия. Но после начала башкирского восстания восставшим пришлось иметь дело одновременно и с русскими войсками, и с казахами. Например, в июле-августе 1737 года казахи напали одновременно на Ногайскую и Сибирскую дороги*. В августе того же года хан Абулхаир прибыл к башкирам. Насколько тяжелым было их положение, говорит тот факт, что в 1738 году они обратились к хану Абулхаиру с предложением стать башкирским ханом17. В условиях продолжающегося восстания в Башкирии стать ханом башкир означало вступить в открытый конфликт с Россией.
Хотя сам Абулхаир, скорее всего, смотрел на ситуацию под другим углом. Он предлагал свои посреднические услуги в отношениях между восставшими и российской администрацией, полагая, что Россия уступит ему власть над башкирами в обмен на наведение порядка. Башкиры в свою очередь могли рассчитывать, что Абулхаир либо поможет им в борьбе против русских войск, либо предоставит возможность восставшим уйти из русских владений и переселиться в казахские степи. Потому что если бы им были нужны посреднические усилия, они не предлагали бы Абулхаиру ханство. Характерно, что кроме Абулхаира башкиры обращались за помощью также и к султану Бараку. «Последний обещал поддержать восставших, если признают ханом его сына Шигай-султана»18. Но для российских властей в принципе было неприемлемо, если бы башкирским ханом стал бы кто-нибудь из казахских ханов или султанов. Это могло осложнить ситуацию с подавлением восстания.
Башкиры были восставшими подданными России, их территории имели для империи большое стратегическое значение. Поэтому восстание необходимо было подавить. В то время как отношения России с казахами только начинали выстраиваться. Кроме того, у России в регионе не было значительных военных сил. Соответственно, даже теоретическая вероятность того, что казахи хотя бы частично смогут выступить на стороне башкир, представляла большую проблему. Поэтому российские власти приняли экстренные меры против возможного союза между казахами и башкирами. 21 апреля 1738 года Абулхаир вместе с одним из лидеров башкирского восстания КусякомСултанкуловым приехал в Оренбург, где российские власти последнего арестовали. Затем его казнили19. Естественно, что таким образом авторитету Абулхаира среди башкир был нанесен сильнейший удар.
В то же время ожесточенность восстания в Башкирии привела к тому, что российские власти увеличили масштабы крепостного строительства в регионе. В частности, в дополнение к Оренбургу, крепостной линии по Яику и крепостям на территории собственно Башкирии, Кириллов принял решение построить еще и линию Яик – Самара. Линии крепостей становились границами империи. Вернее, они обозначали те внутренние земли, которые Россия надежно контролировала. Одновременно они отделяли одних подданных России от других, в данном случае башкир от казахов. В последующем перемещение линий крепостей вглубь степных территорий означало территориальное расширение Российской империи. Позднее казахам пришлось столкнуться с этой тактикой российских властей.
*Ногайская, Сибирская дороги являлись традиционной формой организации башкир, были еще Казанская и Осинская. При этом очевидно, что название дорога является русским эквивалентом монгольского термина «даруга».
1. Левшин А. И. Описание киргиз-казачьих или кайсацких орд и степей. Алматы. 1996. С. 188.
2. Казахско-русские отношения в XVI–XVIII вв. Сб. документов и материалов. Алма-Ата. 1961. С. 587.
3. Там же. С. 109.
4. Там же. С. 89.
5. Левшин А. И. Описание киргиз-казачьих или кайсацких орд и степей. Алматы. 1996. С. 190–191.
6. Петрухинцев Н. Н. Внутренняя политика Анны Иоанновны (1730–1740). М. 2014. С. 413–414.
7. Левшин А. И. Описание киргиз-казачьих или кайсацких орд и степей. Алматы. 1996. С. 187–188.
8. Там же. С. 187–188.
9. Петрухинцев Н. Н. Внутренняя политика Анны Иоанновны (1730–1740). М. 2014. С. 417.
10. Там же. С. 420.
11. Там же. С. 423.
12. Там же. С. 420.
13. Левшин А. И. Описание киргиз-казачьих или кайсацких орд и степей. Алматы. 1996. С. 192.
14. Апполова Н. Г. Хозяйственное освоение Прииртышья в конце XVI – первой половине XIX вв. М. 1976. С. 122.
15. Акманов И. Г. Башкирские восстания XVII–XVIII вв. – феномен в истории народов Евразии. Уфа. 2016. С. 238.
16. Каппелер А. Россия – многонациональная империя: возникновение, история, распад. / Пер. с немецкого С. Червонной. М. 2000. С. 30.
17. Ерофеева И. Хан Абулхаир: полководец, правитель и политик. Алматы. 1999. С. 224–225.
Продолжение в книге Султана Акимбекова "Казахстан в Российской империи" в книжных магазинах