Султан Акимбеков
В Казахстан календарная весна пришла сравнительно поздно, ну а политическая была не столь активна. Старая пословица в связи с этим говорит, что отсутствие плохих новостей – это уже хорошая новость. Особенно после всех потрясений последних полутора лет – от Жанаозена, всплеска активности исламских радикалов, трагических инцидентов в пограничной службе и некоторых других.
Объективно снизилась также острота вопроса в связи с интеграцией с Россией и Белоруссией. Пик обострения здесь пришелся на конец зимы, когда Москва оказала информационное давление на Казахстан по вопросу о Байконуре, а глава Сбербанка Герман Греф публично пожаловался, при этом почему-то в российское правительство, а не в Евразийскую комиссию, по поводу того, что по казахстанским законам его банк могут лишить депозитов государственных компаний. Потерять депозиты любому банку было бы, конечно, обидно, но выступление Грефа тогда, скорее всего, было связано с тем, что он уловил общий настрой российских властей и попытался подыграть им. Но власти Казахстана и России всегда договорятся, а осадок по таким мелочам, как демарш Грефа, все равно останется. Как наверняка останется и осадок от жесткой волны информационного давления на Казахстан со стороны многочисленных российских политологов.
Однако в марте Астана и Москва в целом договорились. В первую очередь соглашение было достигнуто по Байконуру. Хотя сложно говорить, кто вышел в итоге победителем в этом споре, но очевидно, что Казахстан, как минимум, не уступил весьма мощному давлению своего контрагента. Это уже говорит о том, что стороны, похоже, разошлись вничью. При этом Россия со своей стороны наверняка убедилась в бесперспективности и контрпродуктивности для межгосударственных отношений и процессов интеграции механизмов прямого давления, в том числе и информационного. В результате в конце марта – апреле заметно снизились критическая волна высказываний в адрес Казахстана, хотя она и не прекратилась окончательно.
Это и понятно, потому что у официальной Москвы также не мог не остаться некоторый осадок от всей этой истории с выяснением отношений. В некотором смысле апрельское выступление президента России Владимира Путина, в котором он заявил, что Байконур уже морально устарел и что будущее будет связано с космодромом Восточный, который Россия строит на Дальнем Востоке, отражает сдержанное неудовольствие Москвы. В ответ в Казахстане 18 апреля провели заседание Совета безопасности, где среди прочих вопросов обсуждали также и ситуацию с космосом, а значит, и возможные последствия от заявления российского президента.
Хотя само по себе заявление Путина больше похоже на часть игры вокруг Байконура. Он же не сказал, что Россия отказывается от этого космодрома. Эту же идею озвучили представители российского космического агентства. Москва собирается строить новый космодром на своей территории, будет инвестировать в него большие деньги, и это вполне естественное решение. Собственно, как и попытка сделать ставку в развитии страны на космическую промышленность.
Точно также вполне естественно, что нам и надо относиться к этому спокойно, даже если в итоге после 2020 года в полную силу заработает Восточный и число запусков с Байконура вдруг снизится до минимума. Что-то мы можем сделать, но создать с нуля космическую индустрию – дело заведомо трудно реализуемое. Поэтому логично продолжать развитие отношений по космосу с Россией, параллельно отстаивать свои интересы в части ракет с ядовитым гептилом, а также управления городом Байконур, и развивать связи с другими странами. Все это, собственно, государство сейчас и делает.
Но здесь надо учитывать, что в космической отрасли в мире сейчас все быстро меняется. Например, в США впервые с прошлого года поставку грузов на Международную космическую станцию (МКС) начала осуществлять частная компания с собственным носителем Dragon. Соответственно, если этот проект получится, сократится число запусков ракет «Союз» с Байконура для снабжения МКС.
Но самое главное – американские частники вполне могут теперь потеснить прежние государственные корпорации типа американской НАСА и российского Роскосмоса. Несомненно, они более эффективны и в производственном и, что особенно важно, в финансовом плане. В этом смысле заявленное Путиным выделение на космос 1,3 трлн. рублей вызывает вопрос не с точки зрения вопроса, откуда Россия возьмет эти деньги, а с позиции, на что она их потратит и насколько эффективно это будет сделано. Проблема здесь и с технологическими кадрами, которые должны будут осваивать выделенные средства, и с задачами, под которые последние будут выделяться.
Понятно, что Россия вряд ли будет строить новую станцию типа МКС, маловероятно, что она вернется к марсианским проектам и т. д. Соответственно для запланированных Путиным 40 с небольшим млрд. долларов (1,3 трлн. рублей) просто может не оказаться соответствующих точек приложения. В этом смысле весьма показательна ситуация с программой выделения 20 трлн. рублей до 2020 года, заявленных Путиным на закупку вооружений. Согласно данной программе, которая была заявлена в 2010 году, в год надо тратить по 2 трлн. рублей. В то время как в 2011 и 2012 годах в России в год физически производилось оружия на 500–600 млрд., включая поставки на экспорт. Чтобы увеличить производство больше чем в три раза, нужны значительные инвестиции в оборудование и, что особенно важно, в персонал – рабочих и ИТР. Понятно, что в нынешней ситуации это маловероятно. Это СССР мог мобилизовать все ресурсы на решение стратегических задач, в рыночных условиях это невозможно.
В космической индустрии основные трудности связаны не с самими ракетами, будь-то новый проект «Ангара» или старый «Зенит». Самые большие сложности связаны с людьми и с элементной базой. В России просто не производят соответствующих микросхем для космоса. Поэтому российские спутники летают гораздо меньше западных, их надо чаще менять. Собственно, и наш «Казсат-1» преждевременно закончил свою работу по этой же причине. При этом основные производители таких микросхем – Франция и США – России их не продают.
Что же касается Казахстана, то, похоже, что он не намерен вносить коррективы в свою политику в отношении Байконура. Заметим, что как раз в апреле Астана согласовала только три запуска из четырех, запрошенных ранее российской стороной, по так называемому северному маршруту в этом году. Данный маршрут выходит за рамки соглашения 1994 года по Байконуру, по нему ракеты должны выходить на другую орбиту, и предполагает выделение дополнительных территорий для падения отработанных ступеней ракет.
Теперь стоит подождать, когда будут опубликованы конкретные договоренности в рамках «дорожной карты», достигнутые по Байконуру в конце марта. Напомним, что изначально самым острым был вопрос о количестве запусков ракет «Протон» (работают на ядовитом гептиле). Россия настаивала на 17, Казахстан соглашался на 12. Понятно, что если речь идет о компромиссе интересов и сохранении лица для каждой из сторон, то итоговая цифра должна быть где-то между этими крайними значениями.
Но очевидно одно, что Россия в конце прошлого и начале этого года сделала серьезную попытку получить от Казахстана максимум возможного, использовала для этого практически все доступные ей варианты действий, но встретила достаточно твердую позицию и теперь решила отступить. И само по себе это большой успех казахстанской политики. Причем не только внешней, но и внутренней. Потому что отношения с Россией из области исключительно внешней политики за последнее время уже перешли на внутриполитический уровень. Не случайно в Казахстане по проблемам интеграции с Россией было сломано уже так много идеологических копий, а сколько еще будет сломано...
Если согласиться с тем, что Астана и Москва решили закончить достаточно нервный этап в своих отношениях, тогда возникает вопрос, почему же Москва вообще проявила такую настойчивость? Это было не совсем логично, так как фактически спровоцировало чрезмерно жесткий характер публичной дискуссии, что в целом нетипично для межгосударственных отношений между нашими двумя странами. Здесь традиционно было принято решать проблемы кулуарно, в тиши кабинетов, путем переговоров. Открытая же дискуссия и информационное давление обнажили скрытые ранее противоречия, были проговорены многие вопросы, на которые сегодня нет приемлемых ответов. Возможно, для всех было бы лучше, если бы эти острые темы остались предметом дискуссии между высоколобыми интеллектуалами. Между тем идеи пошли в народ и внесли смуту в его настроения. Все, что произошло, наглядно продемонстрировало серьезный внутренний раскол в казахстанском обществе по поводу вопросов интеграции.
Поэтому, собственно, проявленная Россией настойчивость и вызывает некоторое недоумение. Потому что Москве явно не нужно было убеждать своих искренних сторонников, которые по естественным причинам составляют внушительную часть казахстанского общества, местных политологов и даже часть элит. Но действия Москвы и напористость пророссийских пропагандистов могли вызвать беспокойство у другой части того же общества. А это уже составляло проблему для государства в Казахстане. Потому что меньше всего государству было нужно, чтобы граждане начали дискутировать на потенциально опасные темы межгосударственных отношений, которые плавно могут перейти в межнациональные споры. Поэтому государство вынуждено было четко обозначить пределы интеграции экономическими вопросами.
Теперь отношения перешли в фазу неопределенного ожидания, когда стороны обозначили свои позиции, дальше которых они не хотят отступать, встретили сопротивление и теперь думают что делать дальше. Интересы России четко обозначены – это продолжение интеграции вплоть до подписания 1 января 2015 года соглашения о создании Евразийского союза. До этого времени Москва хотела бы уже подключить к процессам интеграции Киргизию, возможно, что и Таджикистан, и Украину. Москва торопится еще и потому, что у нее остается очень мало времени.
В частности, 15 апреля сырьевые рынки пережили настоящий шок, когда проявила себя давно ожидаемая тенденция к замедлению мировой экономики, в результате чего упали цены на сырье, включая нефть. А если учесть, что одновременно упали еще и цены на золото (на 13 процентов, до 1340 долларов за унцию), то ситуация выглядит особенно тревожно для тех стран, которые ранее делали ставку на проблемы развитых стран Европы и США. Потому что в последние годы золото рассматривалось как альтернатива евро и доллару, которые выглядели не слишком надежными в связи с финансовым кризисом 2007–2009 годов. Однако ожидания краха в отношении этих валют оказались преждевременными, западные экономики в целом выходят из кризиса, собственно, для них это просто еще один кризис, каковых было весьма много, и золото потеряло свою прежнюю привлекательность. Весьма показательно, что евро до сих пор сохраняет свою высокую устойчивость, даже несмотря на все проблемы с Кипром и Грецией.
Но теперь похоже, что падение цен на нефть становится новой реальностью. Этому способствует снижение потребительского спроса в Европе, а также замедление экономики Китая, которая сталкивается с потерей экспортных рынков для своих товаров. Следовательно, Китай, который последние 5–10 лет оказывал огромное влияние на определение цен на сырье, начинает терять свое прежнее значение.
Если тенденция к падению цен на нефть и металлы станет доминирующей, то российское государство столкнется с трудностями при выполнении всех взятых на себя обязательств. Тем более что их количество постоянно растет. Здесь и завершение строительства космодрома на Восточном, и реализация проектов в космической отрасли на 1,3 трлн. рублей. Еще примерно 40 млрд. долларов необходимы регионам России для завершения подготовки к чемпионату мира по футболу в 2018 году. Большие обязательства взяты по военным расходам, около 20 трлн. рублей (650 млрд. долларов) до 2020 года. Есть еще социальные обязательства, а также Олимпиада в Сочи и многое другое.
Понятно, что в случае падения цен на нефть Россия не сможет выполнить все заявленные обязательства. Тем более что по итогам первого квартала экономический рост в России существенно замедлился, в годовом исчислении он уже не превышает 1,7 процента, что существенно ниже не только заявленных руководством страны объемов, но и планируемых на этот год показателей. Конечно, падение цен на нефть и металлы, естественно, скажется и на Казахстане, но у нашего государства все-таки гораздо меньше обязательств. С этим можно спорить, например, по вопросу о повышении пенсионного возраста у женщин, но факт остается фактом. Пенсионеров в структуре населения у нас около 10 процентов, а в России – 27.
Поэтому если Москва стремится добиться реализации своих планов по интеграции на постсоветском пространстве, у нее осталось очень мало времени. Конечно, можно заявлять, как это делают сегодня сторонники интеграции, что ей нет альтернативы и что время национальных государств и их суверенитетов уходит в прошлое, но суровая реальность говорит о том, что у любого процесса, даже самого теоретически верного, все же должна быть экономическая основа и соответствующие интересы. Экономическая интеграция может быть успешна, только если она выгодна. Политическая интеграция – это другой вопрос, но хочется верить, что в нашем случае речи об этом пока не идет.
Если же у России не будет свободных средств, ее привлекательность для Киргизии и Таджикистана автоматически снизится. Если же цены на газ упадут, то у нее не останется рычагов давления на Украину, восточно-украинская элита которой, при всех своих симпатиях к России, выдержала самый сложный период высоких цен на газ и так и не поддалась на давление со стороны Москвы.
При этом стоит отметить, что давление – это всегда часть тактики борьбы за влияние на ту или иную страну. Если же тактика не работает, а интерес сохраняется, тогда ее меняют. Очень показательна ситуация с состоявшимся в апреле визитом президента Узбекистана Ислама Каримова в Россию. Когда в прошлом году Ташкент заявил о выходе из ОДКБ, это вызвало шок в России, потому что поставило под вопрос всю конфигурацию обеспечения российских интересов в Центральной Азии. В этом году Москва заявляла о возможности введения виз для стран этого региона. Понятно, что данное заявление напрямую было направлено против Узбекистана, до 2 млн. граждан которого находятся в России. Была еще проблема в Узбекистане с российским оператором мобильной связи МТС. Соответственно все это сопровождалось критикой в адрес Ташкента и лично Каримова. Теперь же когда узбекский президент приехал в Москву, тон российских комментаторов по отношению к Узбекистану был очень сдержан и корректен. Оно и понятно, интересы – это самое главное.
У России в итоге может остаться только один аргумент для государств региона Центральной Азии – вопросы безопасности в связи с выводом войск международной коалиции из Афганистана в 2014 году. Россия традиционно играет в этом вопросе весьма важную роль. Как известно, в ситуации с Афганистаном пока еще ничего не ясно. Но все равно роль России в данном направлении всегда останется весьма значительной. Но в любом случае при наличии трудностей в экономике будет очень сложно проводить активную внешнюю политику в прежних размерах.
Заметим, что во всех этих построениях наша позиция выглядит самой логичной и оправданной. Мы не создаем Москве особых проблем, при этом жестко отстаиваем свои интересы, что делает работу Евразийской экономической комиссии, а также комиссии Шувалов – Келимбетов весьма увлекательным занятием. Мы не так зависим от Москвы, как Киргизия и Таджикистан, и даже Узбекистан, в частности по мигрантам, и мы находимся во второй линии за «прифронтовыми государствами» с Афганистаном. У нас нормальные рабочие отношения с Россией, и они будут продолжаться. И дело даже не в том, что после самых жарких споров все равно нужно продолжать диалог между соседями и партнерами.
Скорее дело в том, что Казахстан грамотно вышел из проблемной ситуации, выдержав беспрецедентное давление со стороны одного из участников довольно жесткой геополитической борьбы за влияние в регионе, сохранив при этом нормальные отношения и с ним и с другими великими державами. То есть Казахстан сохранил свой нейтральный статус и избежал угрозы стать объектом, на территории которого и за влияние на который идет борьба интересов крупных государств. Мы пока остались субъектом международных отношений.
Очень символично, что в апреле в Алматы прошла очередная встреча шестерки международных посредников и Ирана по иранской ядерной программе. Понятно, что со стороны всех участников процесса это такая игра, где каждый выполняет свою роль. Западные посредники подозревают, что Иран лукавит и тянет время, чтобы получить в итоге ядерную бомбу. Тегеран подозревает, что западные страны на самом деле хотят нанести по нему удар и ликвидировать исламскую республику, а ядерная программа – это только повод. Россия и Китай сомневаются, что западные страны ведут свою игру и в итоге используют их, так как это произошло в Ливии. Все проявляют по отношению друг к другу недоверие. Характерно, что в этой ситуации ни у кого из всех уважаемых участников переговоров вообще нет никаких претензий к Казахстану. Это очень выгодное положение для сравнительно небольшой страны, когда великие мира сего, которые очень подозрительно относятся по отношению друг к другу, нуждаются в маленьком, но нейтральном и при этом влиятельном посреднике.
История со второй встречей в Алматы по иранской проблеме, как бы этот конфликт в итоге ни завершился, наглядно демонстрирует преимущества многовекторности и нейтральности. Если бы мы были составной частью какого-нибудь из противостоящих блоков, то все было бы совсем по-другому. Поэтому хорошо, что небольшое прояснение позиций сторон в отношениях между Россией и Казахстаном произошло именно сейчас, когда еще не случилось кризиса с ценами на нефть и металлы и когда еще есть время для сверки часов до подписания договора о Евразийском союзе.
Некоторые темы надо решать уже сейчас. Например, вопрос о вступлении в Таможенный союз Киргизии. Разговоры о возможном вступлении этой страны в Таможенный союз раздаются все чаще. Хотя трезвые голоса говорят, что это было бы откровенно политическое решение. Понятно, что не может быть и речи ни о каком соответствии Киргизии неким единым стандартам. Напомню, что при создании Евразийского союза много говорили о том, что он следует логике возникновения Европейского союза. Однако последний потратил три десятка лет на сближение параметров разных стран, и то ЕС сейчас сталкивается с серьезными трудностями. Несомненно, что спешка при начале процессов интеграции в рамках ТС и ЕЭП и стала одной из важных причин наших нынешних сложностей.
Парадокс ситуации заключается в том, что хотя в России и существует геополитическое намерение включить Киргизию в интеграционные процессы, в Москве не могут не понимать возникающих при этом экономических сложностей. Если уж в Казахстане с трудом, но все-таки наладили относительный контроль над контрабандными потоками товаров на внешних границах ТС, то чего ожидать от Киргизии с ее ослабленной центральной вертикалью власти.
Если снять границу на казахстанском Кордае, то это означает открыть широкий торговый тракт на север, на рынки Казахстана и России. Единственный путь – это взять под свой контроль границы Киргизии с внешним миром. Но тогда нужно будет взять ответственность за внутриполитическую ситуацию в этой стране. Вряд ли Россия в ее нынешнем состоянии на это способна.
Заметим, что одна из причин нынешних трудностей с американской базой «Манас» в Киргизии заключается в том, что, несмотря на российское давление, ни одно киргизское правительство не может отказаться от прямых поступлений в бюджет от аренды этой базы. Это минимум 60 млн. долларов в год плюс дополнительные доходы по разным программам. Всего США в 2012 году оставили в Киргизии около 250 млн. долларов.
Москва настаивает, чтобы киргизы отказали американцам, финансирует строительство Камбаратинской ГЭС, предлагает оружия на миллиард долларов, но не платит денег в бюджет. В частности, база в Канте не стоит российским военным ничего, потому что функционирует в рамках обязательств Бишкека по ОДКБ. Поэтому киргизы оказываются в крайне сложной ситуации и предпочитают тянуть время, получая дивиденды и от России и от США.
Со своей стороны Казахстан вполне резонно может поставить вопрос о том, что новые участники ТС все-таки должны соответствовать неким стандартам. Иначе повторится ситуация с Белоруссией, у которой вообще нерыночная экономика и весьма значительная инфляция. В результате белорусская говядина и свинина с учетом доставки уже стоят дешевле той, которая произведена в Казахстане. И это никакая ни конкуренция, просто Белоруссия заинтересована в твердой валюте. В условиях высокой инфляции внутри страны можно продавать товар дешевле в страну, у которой есть такая валюта, все равно будет прибыль.
Так что задача со многими неизвестными. Впрочем, в России также еще нет однозначной позиции по этому вопросу. Пока Москва действует скорее по инерции, заданной еще при быстром создании ТС, когда не проявились все сложности и противоречия. Сегодня геополитическим планам России все больше мешает реальная экономика.
Страсти по пенсиям для женщин
На фоне бурных процессов в геополитике региона, внутри страны все было не так грандиозно. Самым громким событием в апреле стало принятие закона о повышении пенсионного возраста для женщин. Новый закон встретил неоднозначную оценку в обществе, что, собственно, и неудивительно. Он затрагивает интересы большого числа женщин, некоторые из которых только собирались выйти на пенсию, а других это затронет в среднесрочной перспективе. Хотя согласно закону увеличение возраста выхода на пенсию для женщин будет поэтапным и растянуто на несколько лет, все равно многим из них придется трудно. Особенно с учетом того, что людям предпенсионного возраста вообще сложно найти работу, тем более это справедливо для женщин.
Закон заведомо был крайне непопулярен. Это признал и молодой министр Серик Абденов в апреле на встречах с общественностью в Караганде. В остальном он был не очень убедителен. Хотя такие вещи вообще очень сложно объяснять общественности, тем более той ее части, которая непосредственно будет затронута непопулярными мерами. Поэтому, если уж закон принят, то, может быть, не стоило выходить на изначально негативно настроенную публику в таком промышленном городе, как Караганда. Здесь и так много недовольных результатами прошлой реформы, которая оставила металлургов и шахтеров без старого советского права на льготный выход на пенсию. И даже среди государственных служащих, где очень много женщин, их не мало. Собственно, Абденов и выслушал все претензии.
Конечно, государство предприняло значительные усилия, чтобы объяснить свое решение и несколько смягчить его последствия. Здесь и заявление о том, что будут созданы полмиллиона новых рабочих мест, а также планируемое к принятию решение о запрете дискриминации по возрастному и половому признаку при приеме на работу. Хотя в первом случае будет сложно создать столько новых рабочих мест именно для целевой аудитории – женщин пожилого возраста. Во втором случае маловероятно, что запреты помогут при приеме на работу в частные компании.
Не слишком убедительно выглядели аргументы о потерях для бюджета в случае, если такой закон не будет принят. Председатель Нацбанка Григорий Марченко заявил, что в таком случае дефицит бюджета на период до 2023 года с учетом индексации пенсий составит 19 с лишним миллиардов долларов. Не очень убедительно выглядел и аргумент министра Абденова, когда он заметил, что солидарная система завершает свое существование, поэтому важно зарабатывать деньги. В последнем случае очевидно, что министру не стоило бы говорить о возможном завершении существования солидарной системы в ситуации, когда государство вынуждено реформировать накопительную пенсионную систему.
Если говорить о возможных потерях для бюджета, то здесь можно примерно оценить конкретные цифры. В год на пенсию выходит около 150–170 тыс. человек, больше женщин, чем мужчин. Статистики могут оценить гораздо точнее. Известно, что смертность в Казахстане порядка 150 тыс. в год, некоторая часть из них погибает в результате инцидентов и преступных деяний. То есть общее количество пенсионеров в стране немного растет, что объясняется особенностями возрастной структуры населения, но незначительно. Из их числа, наверное, миллион с лишним женщин, потому что у них выше так называемый возраст дожития, чем у мужчин. Отсрочка на один год выхода на пенсию примерно 80 тыс. женщин при среднем размере пенсии в 300 долларов дает государству экономию в 300 млн. долларов в год. Увеличение выхода на пенсию женщинам до 63 лет несколько сократит общее число пенсионеров с 1,7 млн. до, скажем, 1,5 млн. в 2018 году, что, естественно, снизит общие расходы государства. Но все равно тут никак не получается 19 млрд. долларов на период до 2023 года, как говорит Марченко. Даже с учетом 9 процентов ежегодной индексации за десять лет это все равно 3–4 млрд. долларов без учета возможной девальвации.
С одной стороны, для государства это все равно серьезная экономия, особенно накануне наступления новой волны мирового экономического кризиса и возможного падения цен на нефть и металлы. Например, для того чтобы не секвестировать бюджет в случае падения его доходов. Стоит напомнить, что в соседней России почти 40 млн. пенсионеров из 143 млн. жителей. Их много в структуре населения не только потому, что в России больше представителей старших возрастов, но также и потому, что с 1990-х годов власти в Москве так и не решились на реформу пенсионной системы.
Если вспомнить нашу реформу середины 1990-х годов, то главным в ней было даже не повышение возраста выхода на пенсию на три года, мужчинам с 60 до 63, а женщинам с 55 до 58. Главным была отмена льгот по выходу на пенсию. Это был тяжелейший удар по населению, особенно в рабочих районах, где традиционно выходили на пенсию рано. Но характерно, что у государства тогда хватило воли провести заведомо непопулярный закон в жизнь, и это дало свои результаты для бюджета.
Возможно, что именно в этом и кроется основная причина необходимости повышения возраста для женщин, а вовсе не экономические проблемы. Государство должно было продемонстрировать, что оно может принимать жесткие непопулярные решения и проводить их в жизнь. Такая необходимость могла возникнуть в связи со всеми вызовами, внешними и внутренними, с которыми центральная власть столкнулась за последние годы. Их было немало, и все они в той или иной степени были направлены на попытку ослабления центральной власти в стране.
Кроме того, заметно, что возможный риск был тщательно просчитан. Формально, решение уравнять сроки выхода на пенсию для женщин и мужчин может быть связано с европейским опытом, где возраст выхода на пенсию одинаков для всех, более того, он все время повышается, в Германии, например, женщины выходят на пенсию вообще в 67 лет. Конечно, сразу возникает возможность для критики такого сравнения, так как у нас хуже среда обитания, чем в Германии, меньше зарплаты, меньше социальных выплат и т. д., но тут тот же министр Абденов мог бы сослаться на опыт Португалии, Греции и Италии. В последней стране до 40 процентов населения не имеет трудовых контрактов и накоплений для пенсий, в Испании 26 процентов трудоспособного населения – безработные, и т. д.
Понятно, что все это сравнивать весьма проблематично, так как разные условия. В этом случае можно было бы сравнить ситуацию с другими странами на постсоветском пространстве, тогда бы казахстанские проблемы не выглядели самым плохим вариантом развития ситуации. Но это требовало бы работы от министерства, ему проще было использовать аргументы Марченко.
В реальной же ситуации закон пока затрагивает сравнительно небольшую группу населения. Те же, кто успел выйти на пенсию по старому закону, могут только испытать облегчение. В условиях Казахстана они попали в привилегированную группу населения. Парадокс нынешней ситуации в том, что пенсии сегодня иной раз больше, чем зарплаты. Причем как в государственном, так и в частном секторе. Поэтому люди стремятся на пенсию, это позволяет слегка поправить материальное положение. При этом можно продолжать работать, что делают все те, кто имеет такую возможность. Тем более что пенсии регулярно индексируют.
Соответственно, те условные 80 тыс. женщин, которые должны были выйти на пенсию в этом году, никак не могут составить проблем государству. Они только расстроятся и просто подождут один год. На общую поддержку пенсионерами центральных властей это никак не скажется. Это всегда была самая консервативная часть казахстанского общества. Пенсионеры все равно самые лояльные граждане страны.
Во всей этой истории есть и один политический момент. Правительство Серика Ахметова приняло непопулярный закон, министр Абденов пошел объясняться с недовольными гражданами, пусть даже будучи не очень подготовленным. Выступил председатель Нацбанка Марченко, депутаты, а премьер-министр промолчал. Характерно, что Ахметов вообще почему-то все время молчит, что нетипично для главы правительства.
Фетва раздора
Во внутренней политике в начале весны имело место несколько сюжетов. Самым интересным оказалась замена муфтия в Духовном управлении мусульман Казахстана (ДУМК). Причем если назначение бывшего муфтия Абсаттара Дербисали на должность директора Института востоковедения выглядит несколько необычно, почти курьезно, то того же нельзя сказать про кандидатуру нового муфтия.
Новый муфтий уже успел отличиться своей фетвой, в которой он заявил о несоответствии нормам ислама запрета на ношение хиджабов в учебных заведениях. Министерство образования отреагировало вполне предсказуемо, заявив, что у нас светское государство и муфтият не может вмешиваться в процесс.
Фактически это первый открытый конфликт между муфтиятом и государственным органом. Для государства в этом нет ничего хорошего. Конечно, муфтият должен быть авторитетным в исламском сообществе, но не за счет авторитета государства. Если новый муфтий будет продолжать критиковать существующую государственную практику, то возможны два варианта. Либо позиция нормативного ислама в итоге станет частью политики государства, либо государство должно будет сформулировать свою собственную позицию в отношении роли ислама в общественно-политической практике.
Оба варианта не очень удобны. Во-первых, потому что нормативный ислам вступает в противоречие с так называемым «народным исламом». Следовательно, государство должно будет взять на себя регулирующую функцию по продвижению идей нормативного ислама в общество, где господствует стихия «народного ислама». Задача не очень благодарная. Потому что требования нормативного ислама близки к салафитской идеологии, как мы себе ее представляем. Во-вторых, потому что в наших условиях, на территории бывшего СССР, муфтият традиционно выполняет функцию посредника в отношениях государства и религиозного сообщества. А это означает, что ДУМК не может принимать только одну сторону в сложных спорах между разными направлениями в исламе. Потому что это автоматически ставит государство в сложное положение.
Стоит отметить, что главной особенностью нового муфтия является обучение и работа в университете Аль-Азхар в Египте. Это очень известный центр богословия, но он отличается активной политической позицией и прямым участием в политических процессах. Действия нового муфтия наглядно демонстрируют, что он уже следует данной традиции.
Например, богословские авторитеты Аль-Азхара выступают и против светских властей – за недостаточное внимание к исламу, и против египетских салафитов. Дело в том, что салафиты также бывают разные. Есть салафиты-обновленцы, которые призывают очистить ислам от всего наносного, поверхностного, того, что относится к недопустимым новшествам (бидат), но делать это они призывают ради прогресса, повышения конкурентоспособности мусульманских стран. Типичные салафиты-обновленцы – это джадиды, действовавшие в Российской империи накануне революции 1917 года или представители Духовного управления мусульман Средней Азии (САДУМ) во времена СССР.
В то же время существуют еще и салафиты-охранители. Они выступают за возврат к прежним ценностям времен первоначальной исламской общины. Собственно, конкуренция в Египте между «Братьями-мусульманами» и салафитами может с определенными натяжками быть отнесена к противостоянию салафитов-охранителей и салафитов-обновленцев.
Но в любом случае все они придерживаются нормативного ислама, в то время как в Средней Азии, Казахстане, Поволжье и на Северном Кавказе ислам в основном либо «народный», либо основан на суфийских традициях. Поэтому муфтияты в Дагестане, Чечне, Узбекистане, Таджикистане, Татарстане часто возглавляют выходцы из суфийских тарикатов.
В Казахстане первоначально муфтием был Ратбек Нысанбай-улы, который в советские годы учился в Бухаре. Так как он был частью САДУМ, то, скорее всего, был близок к тарикату накшбандийя, представители которого доминируют среди ташкентских и бухарских улемов. Затем его заменили на Абсаттара Дербисали, отличительной особенностью которого был опыт работы дипломатом в арабских странах. В начале своей деятельности Дербисали пытался выступать против некоторых практик «народного ислама», в частности против посещения мавзолея Ходжи Ахмета Яссауи в Туркестане. Однако затем ограничился пропагандой отдельных положений нормативного ислама во время проведения ритуалов. Более того, заместителем муфтия стал бывший муфтий Чечни Алсабеков, который не мог не иметь отношения к суфийскому тарикату кадирийя, исторически доминирующему в Чечне и Дагестане. Фетвы, которые одно время писали в ДУМК, носили антиваххабитский характер и защищали местную исламскую народную традицию, включая правомерность поклонения святым (аулие).
Теперь муфтием стал выходец из египетского Аль-Азхара, значит, человек активный и заведомо отрицательно относящийся к доминирующему в Казахстане «народному исламу». Его нельзя назвать чистым салафитом, но все же он явно ближе к идее очистить ислам от бидат (недопустимых новшеств). Не секрет, что в Казахстане есть те, кто считает, что нужно следовать классическому опыту нормативного ислама, представленному главным образом в арабских странах. Они полагают необходимым просвещать тех, кто исходит из практики «народного ислама». Но это создает явное противоречие. Не только внутри Казахстана, но и в его отношении с другими мусульманскими странами.
Напомним, что выбранный 17 апреля новый 28-летний муфтий Татарстана Камиль Саминулин, хотя он тоже выступил за хиджабы в школах, при своем назначении все же заявил о том, что главные ценности связаны с ханафитским мазхабом и теми исламскими богословами, кто его развивал. Таким способом традиционные исламские круги на территории бывшего СССР обычно защищаются от салафитов, для которых неприемлема практика обращения к трудам средневековых ученых того же ханафитского мазхаба. Для них это все бидат. При этом сам ханафитский мазхаб в его постсоветском выражении стал способом отстаивать местную исламскую идентичность. Ничего подобного мы от нового муфтия Казахстана не услышали.
Раскол года
Другой интересный весенний сюжет был связан с расколом главной оппозиционной партии ОСДП-«Азат». Как известно одного из сопредседателей партии Амиржана Косанова не пустили на съезд ОСДП. Последний объяснил это интригами председателя партии Жармахана Туякбая. Во время видеоинтервью Косанова с Гульжан Ергалиевой, редактором оппозиционного сайта gulzhan.org, было указано, что такое поведение социал-демократов может быть связано с действиями властей. Ергалиева провела аналогию с поведением Алихана Байменова, который был лидером партии «Ак-жол», а потом перешел на работу в государственный аппарат. То есть фактически азатовцы обвинили Туякбая, что он «засланный казачок». Одновременно Булат Абилов говорил, что именно он всегда финансировал деятельность объединенной партии, намекая таким образом, что у ОСДП теперь появился новый спонсор.
Сам Туякбай говорил, что Косанов потерял связь с партией, не участвовал в ее работе. При этом характерно, что Туякбай продолжает использовать соответствующую оппозиционную риторику и что его поддержали ряд видных деятелей объединенной оппозиции. В частности, Косанова и Ергалиеву сильно задела позиция Петра Своика, который фактически выступил на стороне Туякбая. В общем, эмоции били через край, стороны не стеснялись в выражениях, особенно это было характерно для представителей «Азата».
Сразу же напрашивается простой вывод. Раскол в оппозиции формально оставляет радикальную ее часть, бывших азатовцев, без политической структуры. Потому что ОСДП существует на законных основаниях, «Азат» не зарегистрирован, объединенную партию также не регистрировали. Это объясняет жесткость риторики бывших «азатовцев» в отношении Туякбая и ОСДП. Не пустив Косанова на съезд, руководство партии вынуждает выйти из нее всех членов «Азата», то есть самое радикальное крыло оппозиции. Этого они не могут простить Туякбаю и его сторонникам.
Но в то же время суть противоречий явно глубже, нежели в ситуации с Алиханом Байменовым. На стороне Туякбая остались тот же Своик, еще ряд видных оппозиционеров. Вряд ли всех их можно считать перебежчиками. Они не могли не быть в курсе аргументов, выдвинутых Туякбаем, иначе не поддержали бы его. Но при этом аргументы носят такой характер, который нельзя озвучить в открытом пространстве.
Что же в итоге могло подвигнуть Туякбая на отказ от взаимодействия с радикальным крылом оппозиции? Во-первых, напрашивается вывод, что социал-демократам вообще не очень удобно в одной лодке с либералами. С тактической точки зрения этот союз может быть оправдан достижением конкретной политической цели. Однако долго сохранять его все равно не удастся, слишком разные идеологические позиции. Тем более что окружение Туякбая не может не видеть роста в мире значения левых, социал-демократических идей и концепции борьбы за социальную справедливость. Тот же Своик в последнее время часто выступает с позиций усиления роли государства в экономике, что является вполне социалистической идеей. Естественно, что это расходится с позицией либералов Абилова, Косанова и близкой к ним части оппозиции.
Во-вторых, социал-демократы, конечно, поддержали референдум, предложенный оппозицией, в частности идею о национализации некоторых предприятий, но многим из них может не нравиться пункт о выходе из Таможенного союза. и особенно стремление либералов к сближению с национал-патриотами. Например, для того же Своика это может быть серьезным аргументом за разрыв с либералами. К тому же, интернационализм все же как-то более подходит к социал-демократической идеологии.
В-третьих, либералы из «Азата» и близкие к ним национал-патриоты крайне негативно настроены против России. Они до сих пор исходят из логики так называемых «цветных революций». Для Туякбая и его сторонников такая жесткая позиция может показаться неудобной и негибкой с тактической точки зрения.
В-четвертых, Туякбай видный представитель южноказахстанского истеблишмента. В свое время он был помощником у Асанбая Аскарова, влиятельного первого секретаря Чимкентского обкома Компартии Казахстана. Тут открываются самые разные возможности для интерпретации.
В любом случае, очевидно, что по тем или иным причинам ОСДП оставил без легальной политической структуры либеральное крыло радикальной оппозиции, и это явно было продуманное решение со стороны его партийного руководства. Вполне возможно, что они к чему-то готовятся, но маловероятно, что это означает сдачу ими позиций.
Отставка года
Безусловно, что отставка многолетнего советника президента по политическим вопросам Ермухамета Ертысбаева стала большим событием. Его перемещение на позицию посла в Грузии наверняка не имеет внешнеполитической подоплеки, о чем высказывались предположения. Его могли направить в любую другую страну, где было свободно место посла. Интересно другое, почему вообще отставили Ертысбаева и почему именно в данный момент?
Переход на должность посла может быть как временным назначением, так и уходом с политической сцены. В случае с Ертысбаевым речь, скорее всего, идет именно о временном отходе от дел, с тем чтобы в любой момент можно было использовать его, если возникнет такая необходимость. Но вот вопрос заключается в том, какая именно необходимость?
Ертысбаев хорош в публичных дискуссиях с оппозицией. Он хороший оратор и способен дискутировать с любым оппонентом. Если такой человек становится временно не нужен в Казахстане, то это может быть косвенным признаком того, что в ближайшее время не стоит ожидать масштабной либерализации, о необходимости и неизбежности которой в последнее время говорят очень много. Кроме того, после раскола ОСДП и «Азата» снижается значение оппозиции в целом. Государство ориентировано на усиление центральной вертикали власти. Стоит отметить, что демонстрация решительности по делу Владимира Козлова, повышению пенсионного возраста – это часть единого процесса укрепления власти государства.
То есть, отправив одного из лучших своих ораторов на спокойное место в Грузию, государство демонстрирует, что в ближайшее время в его услугах не будет нуждаться.
В то же время такая отставка может иметь и другое значение. Ертысбаев в последние годы озвучивал самые неожиданные тезисы, весьма тонкие на определенный взгляд. Какие-то из них были результатом данных ему поручений, какие-то он мог делать по своей инициативе. Кроме того, Ертысбаев является активным политиком, который много лет принимал участие в бурных событиях на политической кухне Казахстана. Естественно, что данное обстоятельство придавало его высказываниям совершенно иной оттенок.
Стоит отметить, что любой действующий политик является участником различных внутриполитических комбинаций. Вполне возможно, сейчас комбинации несколько изменились. Тогда перевод Ертысбаева в Грузию – это отражение определенных изменений в политике государства на том направлении, за которое он отвечал. В целом в государстве явно происходят некоторые изменения, как во внутренней политике, так и во внешней. При этом государство демонстрирует уверенность в собственных силах и явно вносит коррективы в политический процесс. Кризисные моменты тем и отличаются, что предоставляют хорошую возможность провести работу над ошибками, сделать выводы из возникающих вызовов и найти на них ответы.
публикация из журнала "Центр Азии"
март-апрель 2013
№ 2 (84)