Начало статьи можно найти по этой ссылке
Евгений Пастухов
Единство противоположностей
В действительности отношения Запада с радикальными кругами мусульманской общины (уммы) не всегда были ровными. В своей непростой истории они переживали периоды спада и подъема. К примеру, в годы холодной войны США и некоторые страны Западной Европы рассматривали исламских радикалов как союзников в противостоянии с коммунизмом. Великобритания видела в международной сети организации «Братья-мусульмане» эффективное средство борьбы с арабским национализмом и социализмом на всем Ближнем Востоке. В настоящее время именно в Лондоне находится официальная штаб-квартира международной организации «Хизб-ут-Тахрир». Во многих странах она входит в список террористических объединений, и ее деятельность находится под строжайшим запретом.
В период советской интервенции в Афганистане США и члены НАТО активно поддерживали отряды афганских моджахедов и примкнувших к ним боевиков из различных арабских стран. Именно это обстоятельство, по мнению многих отечественных и зарубежных экспертов, позволило сформировать некий международный интернационал, который позднее стал известен под названием «Аль-Каида». В вольном переводе с арабского языка это слово обозначает «база» («база данных»). Изначально «база данных» объединяла имена тех, кто принимал участие в джихаде против советских войск в Афганистане. Интересно, что некоторые джихадисты, прошедшие Афганистан, после 1992 года были замечены в Боснии и Косово. Эти югославские области по сути превратились в плацдармы США и их европейских союзников для развала бывшей Югославии и ликвидации имперского характера данного государства.
В середине 1990-х годов Вашингтон поддерживал довольно тесные отношения с афганским движением «Талибан». Пытаясь добиться значительных преимуществ в геополитическом противостоянии с Россией и Ираном и реализуя планы по строительству газопровода из Туркмении в Пакистан через афганскую территорию, контролируемую отрядами «Талибана», Белый дом закрывал глаза на крайне консервативные взгляды талибов на роль и место религии в обществе, на само общество и социальные отношения.
В сфере западного интереса оказывались не только радикальные суннитские исламские группировки. В 1970-е годы наиболее авторитетный и влиятельный шиитский лидер аятолла Хомейни, изгнанный из Ирана, нашел убежище во Франции. В американской прессе тех лет нередко писали о религиозной терпимости Хомейни и о том, что его окружение целиком состоит из людей с умеренными и прогрессивными взглядами, а сам аятолла «создает так крайне необходимую модель гуманного правления для страны третьего мира». Исламская революция в Иране 1979 года, жесткая антизападная политика аятоллы Хомейни и его стремление экспортировать исламскую революцию в страны Ближнего Востока кардинально изменили отношение Вашингтона к теократическому режиму в Тегеране.
Отношения между Западом и радикальными религиозными суннитскими группировками Ближнего Востока предельно накалились после трагических событий 11 сентября 2001 года и начала антитеррористической операции под эгидой США в Афганистане. В этот период американская администрация оказывала серьезное давление на всех, кто так или иначе разделял идеологию радикалов. В 2002 году ухудшились отношения между США и Саудовской Аравией, чьей официальной государственной идеологией является ваххабизм. Аналитики из Rand Corporation – одного из «мозговых центров» Америки, в те годы представили конгрессу США доклад, основной вывод которого заключался в том, что Саудовскую Аравию необходимо причислить к «оси зла», включающей Ирак, Иран и КНДР. Главным аргументом послужило то, что 15 из 19 террористов, уничтоживших башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке были выходцами из Саудовской Аравии. Кроме того, эксперты указывали на финансирование Эр-Риядом ряда экстремистских группировок по всему миру, в том числе и палестинцев из организации ХАМАС, которую Белый дом называл главным препятствием для палестино-израильского урегулирования.
Одновременно американской администрацией была озвучена идея, согласно которой успех борьбы с международным терроризмом предполагает демократизацию государств Большого Ближнего Востока, географически охватывающего государства от Марокко в Северной Африке до Пакистана в Южной Азии. При этом уже тогда было понятно, что в открытой политической конкуренции в арабских странах религиозные партии способны выступить намного успешнее. На фоне неэффективного управления страной и критики властей бразды правления в рамках конституционного процесса в декабре 1991 года едва не перешли к алжирским исламистам. В ответ военные взяли власть в свои руки и пошли на открытый конфликт с фундаменталистами. Именно победа Исламского фронта спасения, которая стала во многом результатом демократических изменений в стране, послужила причиной многолетней гражданской войны в Алжире. В те годы светские режимы многих арабских государств использовали алжирский конфликт, чтобы обосновать жесткое давление на религиозные организации.
Поэтому в начале 2000-х годов в ответ на инициативы США лидеры Египта, Саудовской Аравии и Сирии заявили, что, хотя процесс демократизации арабского мира назрел, он должен реализовываться усилиями самих его обществ, а не навязываться Вашингтоном в виде готовых демократических рецептов. Арабские руководители указывали, что демократические нормы не являются универсальными для всех обществ и Запад должен учитывать восточную специфику. В Каире и Эр-Рияде не без основания полагали, что американская инициатива по демократизации Большого Ближнего Востока может ввергнуть регион в хаос и привести к повторению алжирской трагедии.
Несмотря на это, Вашингтон фактически вынудил власти Египта и Палестины пойти на либерализацию выборного законодательства. В результате на палестинских парламентских выборах 2005 года победили радикалы из ХАМАС, а в египетском парламенте в том же году появилась многочисленная фракция депутатов, тесно аффилированная с «Братьями-мусульманами». Кандидаты от этой организации, участвовавшие на выборах как независимые, получили 88 мест и, контролируя одну пятую парламента, составили крупнейшую по численности оппозиционную фракцию.
К этому времени, надо отметить, религиозные партии продемонстрировали заметные успехи в Пакистане и Турции. В Пакистане после парламентских выборов 2002 года фундаменталисты из «Джамиат-е-Ислами» составили внушительную фракцию в парламенте страны и провинциальных законодательных органах. Кроме того, в Северо-Западной Пограничной провинции и провинции Белуджистан именно религиозным организациям был отдан приоритет в формировании местных правительств. В 2003 году турецкая Партия справедливости и развития во главе с Реджепом Тайипом Эрдоганом не только победила на парламентских выборах и сформировала правительство, но и начала масштабные либерально-демократические реформы в стране, с целью приблизить законодательство страны к европейским стандартам.
На фоне разговоров о столкновении западной и восточной цивилизации опыт Турции позволил США и его европейским союзникам говорить о появлении умеренного исламизма. Президент США Дж. Буш-младший даже предложил внедрить в 22 государствах Востока турецкую модель. По его мнению, Анкара довольно успешно справлялась с требованиями и критериями вступления в Евросоюз, следовательно, может стать примером в деле демократизации другим восточным государствам.
Между тем интеграция сторонников политического ислама в систему государственного управления арабских стран выявила серьезную проблему для их светских властей. Заключается она в том, что представители религиозных организаций видят в демократии лишь средство для достижения своей цели, то есть путь получения власти. Однако их приверженность плюралистической системе сразу после победы на парламентских выборах в лучшем случае вызывает сомнение. Так, организация египетских «Братьев-мусульман» первоначально в принципе отрицала политические партии и парламент как европейское изобретение, чуждое исламу. Алжирские радикалы, победившие на выборах в 1991 году, были уверены, что серьезными недостатками либеральной демократии являются политическая толерантность и религиозная терпимость, а также стремление к отделению религии от государства.
Следует подчеркнуть, что в концепциях классиков исламизма (или интегризма) политический плюрализм всегда рассматривался как синоним разногласий, что воспринималось как угроза единства уммы. В таких условиях существование любой оппозиционной партии видится как угроза раскола общины, чему, собственно, и должна противостоять религиозная партия, представляющая интересы всех членов мусульманского социума.
Отсюда неудивительно, что угроза политического доминирования ИФС в Алжире подтолкнула армию в начале 1992 года взять ситуацию под свой контроль и отменить результаты выборов. В 2005 году политические и идеологические противоречия между религиозной ХАМАС и светским ФАТХом практически сразу же привели к вооруженным столкновениям и раскололи Палестину на самостоятельные анклавы. С тех пор сектор Газа остается под властью ХАМАС, а Западный берег реки Иордан контролируется ФАТХом.
Другой не менее серьезной проблемой стало то, что по мере неспособности религиозных организаций решить комплекс социально-экономических вопросов в их кругах неизбежно появляются еще более радикальные силы, которые вновь начинают поднимать вопросы социальной справедливости и призывают к новому переделу власти. Практически все современные влиятельные религиозные группировки не избежали подобного дробления.
В настоящее время религиозную политическую элиту арабских стран на, условно говоря, идеалистов и жестких прагматиков разделяют, как правило, вопросы модернизации общества и государственного строительства, а также видение арабо-израильского урегулирования. Государства Большого Ближнего Востока вступили на путь структурной социально-экономической и политической модернизации значительно позже промышленно развитых стран мира. После Второй мировой войны и начала противостояния с Израилем в странах региона стали выдвигаться задачи, касающиеся преодоления экономической отсталости и модернизации. Существенные подвижки наметились преимущественно в области военного строительства, в сфере образования и частично здравоохранения. В целом в последние десятилетия нестабильный экономический рост и несбалансированность производственной инфраструктуры оставались серьезными проблемами в большинстве арабских стран. При всех различиях в экономическом развитии их экономикам приходится сталкиваться со сходными проблемами, такими как отсутствие высокотехнологического производства, негибкость хозяйственного механизма, заметное присутствие государства, высокий рост безработицы, ограниченность внутренних ресурсов для экономического роста, необходимость внешней технологической и финансовой поддержки.
В 2010 году совокупная доля всех арабских стран в мировом ВВП составляла, по некоторым оценкам, всего 2,3 процента. В то же время именно от состояния экономической ситуации во многом зависит популярность религиозных партий, сумевших одержать верх в политической борьбе в арабских странах, а значит, и способность сохранить власть в своих руках. Это прекрасно понимают в Тунисе и Египте. Их новые лидеры обещают в ближайшее время решить все экономические проблемы. Большинство населения арабских республик пока еще испытывают оптимизм, но оппоненты победивших партий подчеркивают, что в программах правительств, как правило, не указано, какими средствами будет достигнута цель, не говорится об источниках инвестиций. Кроме того, оппозиция говорит о непрофессионализме большинства министров. Это довольно тревожный звонок, поскольку в случае явной неспособности религиозных партий изменить ситуацию в стране, может произойти новый всплеск недовольства, который способен вывести на политическую авансцену новые более радикальные силы. Ими могут оказаться и консервативные фундаменталистские религиозные организации, и светские партии, которые захотят воспользоваться случаем и избавиться от исламистов, неожиданно восполнивших вакуум власти в рамках «арабской весны».
В любом случае, именно от экономического развития будет зависеть то, как долго смогут религиозные партии удерживаться у власти в арабских государствах. Ярким подтверждением тому является турецкая Партия справедливости и развития. Турецкое общество предоставило огромный кредит доверия ПСР не только потому, что увидело в ней религиозную партию, способную объединить сторонников «исламского пути», либералов, социал-демократов и левых. Действительно, со временем партия Эрдогана стала общенациональной правоцентристской партией. Однако самой важной составляющей успеха Эрдогана и его партии, судя по всему, было то, что за годы правления премьер-министру удалось вывести Турцию из экономического кризиса и превратить ее в одну из ведущих экономик мира. А это, в свою очередь, позволило Анкаре выступать в качестве державы, способной оказывать влияние на решение актуальных региональных проблем.
Между тем, чтобы эффективно развивать экономику, арабские элиты объективно заинтересованы в тесном сотрудничестве с Западом. Им нужны западные технологии, промышленные и информационные инновации, огромные внешние инвестиции, западные рынки и т. д. Примечательно, что именно при Эрдогане Турция смогла вывести на качественно новый уровень взаимоотношения с Европой, что, собственно, и позволило Анкаре решить экономический кризис. Новые арабские лидеры также вынуждены идти на сотрудничество с Западом. Пример Турции заставляет их выступать с более умеренных позиций. Однако пока неясно, как воспримет подобную эволюцию политических взглядов их избиратель, искренне полагающий, что тесные связи с США и Евросоюзом предполагают усиление процессов вестернизации, насаждение западных ценностей на мусульманскую почву, изменение привычного образа жизни.
Следовательно, рано или поздно внутри арабских религиозных партий неизбежен конфликт романтиков и прагматиков по вопросу социально-экономического и политического развития страны или по актуальным проблемам современных международных отношений. К примеру, внешняя изоляция и неспособность ХАМАС решить насущные экономические проблемы в секторе Газа вынудили лидеров этой палестинской организации смягчить позицию по вопросу права Государства Израиль на существование.
Таким образом, проблемы экономического, общественного и государственного развития, а также вопросы модернизации и отношений с Западом и Израилем, могут стать камнем преткновения среди религиозной элиты тех или иных арабских государств. В свою очередь, отношения с миром ислама считаются принципиально важными для стран Запада. Ближневосточный регион представляет серьезный стратегический и геополитический интерес для США и Евросоюза в долгосрочной перспективе. Здесь находятся основные углеводородные месторождения, проходят транспортные коммуникации. Контроль над Ближним Востоком и соседними регионами позволяет США оказывать геополитическое давление сразу на нескольких геостратегических соперников – Россию, Китай, Иран.
Данное обстоятельство до недавнего времени диктовало определенную официальную тактику Запада в отношении радикальных религиозных группировок в ключевых для него арабских странах. В частности, она предусматривала поддержку лояльных режимов республик Северной Африки в их противостоянии с религиозной оппозицией. Запад с пониманием относился к тому, что власти и армия Египта, Туниса, Алжира и других арабских государств всячески стремились ограничить политическую деятельность религиозных организаций и подчинить ее своему контролю.
Однако, как показывает опыт, в таком случае всегда существует риск появления серьезной религиозной оппозиции, которая выступает с альтернативной моделью развития общества и государства. Время от времени в политической борьбе она поднимает понятные для улицы лозунги социальной справедливости, требует начать борьбу с коррупцией, непотизмом, клановостью властей и т. д. В этом отношении даже монархии Персидского залива не были застрахованы от давления оппозиции, хотя институт монархии легитимизирует светскую королевскую власть. В данном случае Запад мог прибегнуть к диверсификации своих контактов с различными кругами арабского общества и поддерживать отношения со всеми важными игроками на арабском политическом поле. К примеру, сотрудничество с Хосни Мубараком и египетским генералитетом не исключало официальной поддержки Госдепартаментом США различных египетских неправительственных организаций и молодежных движений.
Исламский ренессанс
Пример давления Вашингтона на Каир в период парламентских выборов 2005 года показывает, что Белый дом был заинтересован не столько в демократизации Египта, сколько, по всей видимости, в создании некой системы сдержек и противовесов. Легитимизация депутатов, связанных с «Братьями-мусульманами» объективно ограничивала Хосни Мубарака в его политических маневрах. В обмен на экономическую помощь, он все чаще был вынужден идти на уступки Вашингтону, особенно в тех вопросах, которые касались ситуации в Ираке, вокруг ядерной программы Ирана или ближневосточного урегулирования. В свою очередь, это вызывало сильное раздражение у религиозных организаций Египта. По этим вопросам у них имелось собственное мнение. Однако внешние инвестиции позволяли экономике Египта нормально функционировать, и поводов для недовольства экономической политикой Мубарака у той части населения, что являлась социальной базой «Братьев-мусульман», не было.
Для Мубарака ситуация все равно была критической. Возможно, по этой причине уже на следующих выборах в ноябре 2010 года египетские власти использовали все средства, вплоть до запугивания, чтобы кандидаты от «Братьев-мусульман» получили гораздо меньший процент голосов.
Получается, что планы Вашингтона по демократизации стран Ближнего Востока на практике подрывали политические позиции умеренных арабских режимов, считающихся партнерами США. Например, в Палестинской автономии в результате демократических выборов представители радикальной религиозной организации ХАМАС оттеснили светские силы в лице ФАТХа и ООП. В Ираке на очередных парламентских выборах религиозные шиитские организации вполне демократическим путем сменили светский блок шиитских партий. Сегодня в североафриканских арабских республиках к власти пришли религиозные организации. Все они активно играют на чувствах «мусульманской улицы», которая в целом негативно относится к ближневосточной политике США.
Несомненно, чтобы идти на либерализацию арабских государств с ожидаемыми рискованными последствиями, Вашингтону нужны были чрезвычайно веские мотивы. В таком случае логично предположить, что еще в середине 2000-х годов американская администрация под лозунгами демократии приступила к реализации плана по децентрализации власти в арабских государствах. В этих планах мусульманским радикальным группировкам, вероятно, отводится такая же важная роль, как и другим традиционным политическим силам. Так, в Ираке доминирующее положение шиитов американцы компенсировали присутствием в системе правления курдов и возвращением в госаппарат и армию суннитов, в том числе и связанных в прошлом с партией БААС. Кроме того, неоднородные шиитские иракские организации, как светские, так и религиозные, вступающие во временные альянсы друг с другом, уравновешивает появление в парламенте депутатов от радикальной шиитской «Армии Махди». Совсем недавно Пентагон называл ее лидера Муктаду ас-Садра едва ли не главным противником иракского правительства и американских войск в Ираке. Таким образом, после свержения режима Саддама Хусейна, во время которого доминировали сунниты, в стране создался баланс всех основных политических групп. Он вынуждает искать политический компромисс. При этом гарантом сохранения стабильности являются США.
Точно так же в Афганистане путем сложной игры Вашингтону удалось убедить лидеров этнических меньшинств в том, что представитель пуштунского большинства Хамид Карзай будет лучшим кандидатом на пост президента. К настоящему времени в Афганистане сформировалась система сдержек и противовесов, в основе которой лежат латентные противоречия между пуштунским обществом и национальными меньшинствами таджиков, узбеков и хазарейцев. Недавние усилия Вашингтона по примирению с талибами, возможно, означают то, что политический вес Карзая, представляющего племенное пуштунское объединение дуррани, будет уравновешиваться представителями племен гильзаев. Большая часть влиятельных маликов пуштунов-гильзаев и их отряды составляют нынешнюю вооруженную оппозицию Кабула и выступают от имени движения «Талибан».
Следовательно, можно сделать вывод, что в настоящее время американская тактика поддержки религиозных группировок Большого Ближнего Востока подразумевает кооптацию сторонников исламизма во властные структуры и, соответственно, разделение ответственности за ситуацию в стране и дальнейшее экономическое и государственное развитие. Именно это произошло год назад с радикальной шиитской партией Ливана «Хезболлах». До 2010 года она считалась марионеткой Ирана и его главным «орудием» в зоне арабо-израильского конфликта. Однако сегодня депутаты от «Хезболлах» заседают в парламенте, члены организации сформировали правительство и, по крайней мере частично, отказались от радикальных взглядов, в том числе и по вопросу Палестины.
Но самое важное заключается в том, что, заняв первые места на парламентских выборах и сформировав правительства в Египте и Тунисе, исламские партии все равно вынуждены договариваться с представителями прежних режимов. В Тунисе это всесильный сахельский клан, в Египте – армия и спецслужбы. Поводом к многочисленным выступлениям на каирской площади Тахрир, например, как раз и является то, что египетская армия по-прежнему занимает главенствующее положение в политической жизни страны.
Иначе говоря, исламским партиям, победившим на парламентских выборах в арабских республиках, теперь, с одной стороны, придется доказывать свою состоятельность и способность эффективно управлять государством и обществом, решая сложнейший комплекс копившихся десятилетиями социально-экономических проблем. При этом они вынуждены будут искать приемлемую формулу взаимодействия со светской оппозицией и силовыми структурами, близкими к Западу, и с самим западным миром. С другой – они должны быть готовы к тому, что их неспособность быстро повысить качество жизни населения приведет к разочарованию «арабской улицы», ведь долгие годы религиозные партии убеждали общество в том, что «ислам – есть решение». Отсюда понятно, почему в Египте армия торгуется с победившей ПСС за получение привилегий и контроль над политической системой, то же самое происходит и в Тунисе.
Иным образом ситуация развивается в Ливии и Йемене. В государствах с племенной структурой общества политический процесс должен учитывать местную специфику. Дело в том, что за годы правления Мубарака и Бен Али в Египте и Тунисе сформировались сильные государственные институты, такие как египетская армия и спецслужбы, или тунисские профсоюзы, которые стали неотъемлемой частью политической жизни государств. По инерции они сохраняют свой авторитет и влияние и наверняка смогут направить в нужное русло деятельность новых республиканских властей, чтобы они не дестабилизировали положение в стране. В Ливии и Йемене, где вооруженные силы и политические организации строятся на родоплеменной основе, ситуация может оказаться намного сложнее. Эти страны подвержены региональному, родоплеменному и клановому расколу. Чуть больше двадцати лет назад на политической карте мира вообще было два йеменских государства. Однако здесь вполне может пригодиться опыт Ирака, где Вашингтону удалось найти компромисс между суннитами, шиитами и курдами, а также различными политическими и религиозными течениями внутри этих общин. Иракский опыт научил Запад, как можно действовать в арабской стране, расколотой по национальному, племенному, религиозному и региональному принципам.
Такая ситуация отчасти объясняет, почему Вашингтон настойчиво продолжает эксперимент по легитимизации религиозных организаций в рамках либерализации арабских государств и почему так важен Египет, который стал своеобразной лакмусовой бумагой. По всей видимости, одним из основных итогов «арабской весны» станет не столько демократизация региона, сколько создание условий для появления внутриполитической конкуренции в странах, что приведет к снижению их внешнеполитической активности, а иногда и агрессивности.
Вполне возможно, что США извлекли уроки из иранской исламской революции февраля 1979 года. После свержения шаха Пехлеви, сторонники Хомейни были не единственными, кто претендовал на власть в стране. Всеобщее антишахское движение было очень разнородным и включало в себя коммунистов из партии ТУДЕ, либерал-демократов, соратников аятоллы Хомейни, «федаинов иранского народа», идеология которых составляла смесь марксизма и ислама, и многих других. Иран балансировал на грани гражданской войны. В условиях хаоса на первые роли вышел харизматичный Хомейни, который опирался на широкую социальную базу, состоявшую из городской бедноты, разочарованной интеллигенции и сторонников духовенства. Однако лишь ноябрьские события 1979 года, когда студенты захватили американское посольство, помогли Хомейни отправить в отставку либерального премьер-министра Базаргана, оттеснить от руля правления всех сторонников прозападной и светской ориентации, укрепить свою власть и ускорить строительство теократического режима. С тех пор образ внешнего врага, прежде всего США, неизменно способствовал усилению иранского теократического режима и мобилизации общества.
В начале 1980-х годов большой неожиданностью для Вашингтона было даже не то, что сторонники Хомейни смогли быстро перехватить власть у либералов или социалистов, а то, что Тегеран впоследствии превратился в реальную угрозу американским интересам в ближневосточном регионе. Если принять версию о том, что сегодня США, поддержав «арабскую весну», действуют в соответствии с теорией «управляемого хаоса» или «контролируемой нестабильности», то следует признать, что Вашингтон сделал важные выводы из иранской исламской революции. Для Запада невыгодно, чтобы к власти в арабских странах, тем более таких важных с точки зрения региональной геополитики, как Египет, пришли исламисты. Но совсем другое дело, если религиозные партии становятся легитимной частью политического ландшафта и сосуществуют с традиционными институтами. Как бы то ни было, но реальной властью в Египте в данное время обладают армия и ПСС – политическое крыло «Братьев-мусульман». Примерно такая же ситуация наблюдается с 2002 года в Пакистане, а с 2003-го в Турции. С 2010 года в Ираке и Ливане радикальные религиозные организации оказались встроены в систему государственного управления. Примечательно, что в феврале этого года произошло знаменательное примирение палестинских ХАМАС и ФАТХа, которые наконец-то определились с единой кандидатурой премьер-министра.
В США исходят из того, что турецкая модель может стать образцом для подражания арабским республикам. Но возможно, Запад и светские власти арабских государств рассчитывают повторить алжирский опыт. Во второй половине 1990-х годов алжирские военные смогли найти аргументы для того, чтобы уговорить религиозные партии вступить с ними в правящий альянс. С тех пор умеренное крыло ИФС – Движение общества за мир (бывший ХАМАС) и партия «Ан-Нахда» вошли в парламент и правительство. При этом сам Фронт, который, будучи центром политического исламского движения, возглавлял антиправительственную деятельность в начале 1990-х годов, потерял свое место в современной политической системе Алжира. Таким образом, алжирской армии не только удалось расколоть исламское движение, но и нейтрализовать его влияние на общественно-политическую жизнь страны. Дело в том, что наиболее радикальная часть ИФС – Вооруженные исламские группы и отпочковавшиеся от них Салафитские группы проповеди и борьбы, были окончательно выведены за рамки политического процесса. Они постепенно теряли социальную базу, превратившись в маргинальные экстремистские группировки.
Сегодня можно много говорить о том, что именно послужило толчком к «арабской весне» и какую роль в ее неоднозначных событиях сыграли внешние силы. Произошла революция в арабских странах случайно или это было результатом западных усилий по переформатированию региона и созданию нового Большого Ближнего Востока. Как бы то ни было, но на первый взгляд неожиданная позиция США и Евросоюза выглядит последовательно и довольно логично. Главный интерес Запада заключался в том, чтобы ситуация в важном геополитическом регионе мира не пошла на самотек. Еще в августе 2010 года представители американского разведсообщества подготовили доклад президенту США Бараку Обаме, согласно которому выходило, что в ряде стран Ближнего Востока нарастает протестное движение. Потенциально оно могло вызвать народный бунт или революцию, дестабилизировать военно-политическую обстановку в ряде арабских стран и самым негативным образом отразиться на региональной системе безопасности. Не исключено, что арабский взрыв, получивший известность как «арабская весна», произошел бы в любом случае. События зимы 2011 года для Запада тоже стали во многом неожиданными, но они, похоже, были готовы и к подобному повороту событий. США и Европа оценили возможные последствия и постарались выжать максимум пользы из сложившейся ситуации.
По всей видимости, Запад пытается если не контролировать, то хотя бы корректировать процесс преобразований в арабском и, шире, исламском мире. Этот процесс, обусловленный наличием серьезного идеологического, социально-экономического и политического кризиса в арабском обществе, рано или поздно пришел бы в движение. Кто или что подтолкнуло его, уже не так важно. Другое дело, что для Запада, помимо прочих последствий, весьма значительным фактором явилось то, что арабские государства, пережившие «арабскую весну» и подвергнутые либерализации, лишились сильной центральной власти. Руководство Египта, Туниса, Ливии, Йемена стало намного более уязвимым как перед оппонентами внутри страны, так и перед Белым домом. Следовательно, арабские лидеры в будущем не смогут бросить вызов странам Запада и жестко отстаивать интересы государства на международной арене. Сегодня Запад и монархии Персидского залива не скрывают, что поддерживают разношерстную вооруженную оппозицию Сирии, пытаясь избавиться от режима Башара Асада. Похоже, что в случае с Дамаском речь идет не только о либерализации. Действительно, лозунги о демократизации сирийского режима звучат особенно странно из уст представителей Саудовской Аравии и Катара.
Вообще логика развития событий в регионе Большого Ближнего Востока подсказывает, что страны Запада воспользовались «арабской весной» как отличным шансом, чтобы устранить авторитарные режимы эпохи арабского национального социализма 1960–1980-х годов. Едва ли не лучшим средством борьбы с арабским национализмом и социализмом, как и прежде, оказались религиозные организации, которые предлагают альтернативный путь развития общества и государства. Но, как показал опыт Ирана, делать основную ставку на сторонников политического ислама чревато серьезными последствиями для западного мира. Новые арабские лидеры могут перенять у теократического иранского режима воинственные антизападные настроения хотя бы для того, чтобы сплотить общество и отвлечь от своих неудач в экономике. Кроме того, на фоне усугубляющегося социально-экономического и политического кризиса на смену нынешним религиозным организациям могут прийти еще более радикальные. Чтобы предупредить нежелательный поворот событий, США и Евросоюз продолжают поддерживать тесные контакты с традиционными политическими силами и государственными институтами светских арабских республик. Тем самым в арабском обществе создается система сдержек и противовесов, так или иначе продемонстрировавшая свою эффективность в Ираке и Афганистане.
В первую годовщину «арабской весны» все еще трудно определить все ее последствия, как для самих арабских государств, так и для региональной и глобальной геополитики. Исламский мир находится на перепутье и переживает один из самых сложных и драматических периодов в своей современной истории. Странам Центральной Азии и Казахстану, заново открывающим мир ислама, несомненно, следует учитывать все, что происходит в неспокойном Ближневосточном регионе. Одним из основных выводов арабских событий прошлого года, очевидно, является то, что на систему государственной безопасности может воздействовать целый комплекс факторов, имеющих как внутренний, так и внешний характер. «Арабская весна» отчетливо продемонстрировала, что целостность государственной системы любой страны может пострадать в результате одномоментного сочетания политических, социально-экономических, религиозных или геополитических факторов. Но главный вывод состоит в том, что у общества возрастают требования к повышению качества государственного управления. От государства ждут эффективного и своевременного решения социально-экономических проблем. Способность государства грамотно выстраивать стратегию социально-экономического и политического развития снимает риски даже при неблагоприятной внешней обстановке. И это очень важный момент для Казахстана и республик Центральной Азии. Протестные настроения время от времени могут появляться и распространяться в любых государствах. Самый главный урок «арабской весны» заключается в том, что устойчивость политической системы в традиционных восточных обществах зависит от сохранения сильного государства и его способности эффективно решать все возникающие социально-экономические и политические проблемы.
Начало статьи можно найти по этой ссылке
публикация из журнала "Центр Азии"
февраль/март 2012
№1-4 (59-62)