Евгений Пастухов
Активизация протестного движения в Пакистане в новом году никого не оставила равнодушным ни в самом государстве, ни за его пределами. Любое обострение обстановки в этой исламской республике привлекает внимание уже хотя бы потому, что она играет особую роль в соседнем с нами регионе и обладает ядерным оружием, а также средствами его доставки. Один лишь этот фактор при возникновении любых чрезвычайных ситуаций в Пакистане может усиливать напряжение всей системы региональной безопасности. При этом у государства исторически сложились непростые отношения с Афганистаном и Индией, с которой Пакистан к тому же несколько раз воевал.
В то же время, организованный пакистанской оппозицией так называемый «марш миллионов», прошедший в середине этого января от города Лахор до столицы Исламабада, судя по всему, продемонстрировал не только сложность социально-политической ситуации в этой южноазиатской стране. Вероятно, можно в равной степени говорить как о внутри-, так и о внешнеполитических нюансах. Тот факт, что лидеры протестного движения, которые раньше не проявляли себя в роли влиятельных политиков, зато долгое время жили в западных странах, сумели мобилизовать значительную массу населения для проведения масштабной демонстрации, и ее неожиданное завершение позволяет говорить о целом комплексе причин произошедшего, сочетающего в себе внутренние и внешние факторы.
Пакистанский «марш миллионов», с лозунгами о проведении «зеленой революции», с требованиями демократизации и либерализации общественно-политической жизни по примеру Египта и Туниса, даже с прямыми отсылками к каирской площади Тахрир, может свидетельствовать о распространении так называемой «арабской весны» из региона Ближнего Востока в Южную Азию. Не исключено также, что мы имеем дело с резким обострением политической борьбы в Пакистане, где элиты, например провинций Синд и Пенджаб, пытаются обеспечить себе доминирование над другими силами на политическом поле.
Однако самое интересное заключается в том, что протестное движение в Пакистане активизировалось на фоне определенных изменений в соседнем Афганистане. Вашингтон и Кабул в преддверии заявленного вывода основных сил США и НАТО в 2014 году пытаются начать переговорный процесс с вооруженной оппозицией, в том числе и с боевиками афганского движения «Талибан», спонсором которых всегда считался Исламабад.
Таким образом, январские события в Пакистане ставят ряд ключевых вопросов: почему «марш миллионов» произошел именно сегодня; почему его возглавил вернувшийся из Канады Мохаммад Тахир уль-Кадри, популярный деятель на Западе, но в Пакистане известный больше как юрист и богослов; почему у уль-Кадри оказалось так много сторонников и откуда у него появились финансовые возможности для проведения дорогостоящего «марша», с обеспечением участников питанием, транспортом, палатками и другими сопутствующими расходами; и, наконец, почему судебные власти Пакистана фактически выступили в роли союзника уль-Кадри – решение Верховного суда об отстранении от должности премьер-министра страны Раджи Первеза Ашрафа, обвиняемого в коррупции, было озвучено 15 января на митинге сторонников уль-Кадри в Исламабаде?
«Арабская весна» в Пакистане?
Добралась ли до Пакистана «арабская весна», сказать пока трудно. Одной из важных движущих сил политической трансформации на Ближнем Востоке принято считать недовольство населения социально-экономическим положением в ряде арабских стран. Тунисцы и египтяне, которые, собственно, и запустили процесс «арабской весны», в начале 2011 года вышли на улицы городов с требованием решить проблемы безработицы, бедности, роста цен на товары первой необходимости, социального расслоения и коррупции. Это уже потом экономические требования уступили место политическим, когда арабские либералы и сторонники политического ислама выступили за проведение политических реформ и преобразований.
Акции протеста против политики правительства в Пакистане, апогеем которых и стал январский «марш миллионов», тоже начались в 2011 году. Они также были вызваны в первую очередь ростом безработицы среди молодежи, коррупционными скандалами с участием президента страны Али Асефа Зардари и его окружения, снижением уровня и качества жизни населения, сложной ситуацией в приграничных с Афганистаном территориях страны. Не исключено, что пакистанцы выходили на улицы своих городов под воздействием происходящего в Египте и Тунисе, Ливии и Йемене, Бахрейне и Иордании. Но в любом случае к этому времени социально-экономическое положение Пакистана тоже было очень сложным, особенно на фоне продолжающегося глобального финансового кризиса.
Здесь следует отметить, что негативные мировые экономические тенденции совпали с изменениями в структуре пакистанской экономики, и все это существенным образом отразилось на жизни пакистанского общества. В последние десятилетия Пакистан стал больше уделять внимание индустриальному развитию и промышленному скачку. Однако зачастую это происходило за счет традиционного аграрного сектора. Его доля в ВВП страны в настоящее время заметно сократилась.
Между тем в Пакистане постоянно растет численность населения. Правительство страны давно говорит о трудностях обеспечения продовольственной безопасности. Демографические проблемы наслоились на экологические – химическая, текстильная и пищевая промышленность считаются основными источниками загрязнения воды и почвы. В результате жители сел начали переезжать в города в поиске лучшей доли, что еще больше ухудшило продовольственную ситуацию. С 2008 года цены на продукты и товары первой необходимости росли с угрожающей быстротой.
В этих условиях настоящей национальной катастрофой стало крупнейшее в истории страны наводнение, поразившее Пакистан летом 2010 года. Муссонные ливни переполнили реки, которые затопили огромные территории в провинциях Хайбер-Пахтунхва, Пенджаб и Синд. Вода разрушила посевы, населенные пункты и мосты, дороги и линии электропередачи. Погибло около двух тысяч человек. По словам премьер-министра Пакистана Реза Юсуфа Гилани, около 20 миллионов пакистанцев, то есть каждый восьмой житель страны, остались либо без крыши над головой, либо без питьевой воды, продовольствия и электричества. Общий ущерб от наводнения, по оценкам местных чиновников, составил свыше 10 млрд. долларов. По мнению сотрудников ООН, фактически материальный ущерб от наводнений в Пакистане превысил потери от цунами в Индийском океане 2004 года и землетрясений в Гаити 2010-го вместе взятых.
Природные катаклизмы застали правительство президента Али Асефа Зардари врасплох. Проблема для него усугублялась необычайно жесткой критикой со стороны оппозиции. Лидер оппозиционной партии Мусульманская лига бывший премьер-министр страны Наваз Шариф открыто заявил: «Власти оказались неспособными исполнить свой долг во время кризиса».
Интрига заключалась еще и в том, что это был прямой выпад представителей провинции Пенджаб против пакистанских властей. Дело в том, что подавляющее большинство руководства и членов Мусульманской лиги Наваза Шарифа являются выходцами из провинции Пенджаб. В свою очередь, Пакистанская народная партия и ее лидер Зардари тесно связаны с провинцией Синд. На протяжении практически всей современной истории Пакистана элиты Синда и Пенджаба, представленные соответственно ПНП и Мусульманской лигой, конкурировали друг с другом за власть и ресурсы страны. В политической борьбе все средства оказывались хороши. Например, в 2010 году Зардари обвинили в том, что он использует армию для борьбы с последствиями природной стихии в родной для него провинции Синд. В частности, лидер движения «Муттахида Кауми» Алтаф Хуссейн потребовал возбудить уголовные дела против тех, кто за государственный счет «спасает свои дома и урожай», а также призвал «генералов-патриотов сменить коррумпированных политиков». С учетом того, что пакистанская армия на 70 процентов состоит из пенджабцев, в политических симпатиях Алтафа Хусейна сомневаться не приходится.
Однако вопреки ожиданиям местных и иностранных экспертов протестные настроения в пакистанском обществе к концу 2010 года пошли на убыль. Даже несмотря на то что методы решения проблем пакистанского правительства поставили государство на грань очередного экономического кризиса.
Можно предположить, что свою роль в сохранении устойчивости режима Зардари сыграла позиция США. Али Асеф Зардари, сменивший президента-генерала Первеза Мушаррафа, считался очень близким союзником Вашингтона. Его даже упрекали в «проведении проамериканского курса». Именно при Зардари Конгресс США одобрил пакет экономической помощи Исламабаду под названием «Акт 2009 об усиленном партнерстве с Пакистаном». В обмен на 7,5 млрд. долларов Вашингтон потребовал от пакистанцев «восстановления демократических институтов и усиления борьбы с международным терроризмом и экстремизмом».
Зардари принял предложенные Вашингтоном правила игры. Однако пакистанская оппозиция и армия охарактеризовали их как «кабальные». Впрочем, американская администрация Барака Обамы сумела подсластить горькую пилюлю выделением дополнительных средств на нужды экономического развития Пакистана. В США были срочно учреждены специальные фонды, которые предоставили несколько миллиардов долларов финансовой помощи.
По некоторым оценкам, двухпроцентный рост пакистанской экономики в 2009-2010 финансовом году был достигнут государством исключительно за счет внешних вливаний, совокупный объем которых превысил 10 млрд. долл. Разумеется, щедрость зарубежных спонсоров, прежде всего США, зависела от позиции официального Исламабада по тем или иным вопросам внутренней или региональной политики. Так, Зардари выступил за проведение демократических либеральных реформ, которые подвели жирную черту под правлением военного режима Мушаррафа, в частности, он уменьшил властные полномочия президента в пользу главы правительства и парламента. При Зардари пакистанская армия усилила борьбу со сторонниками афганских талибов в приграничных с Афганистаном провинциях. Таким образом, в целом он выступал в русле американской политики на афганско-пакистанском направлении, а США получили в лице Зардари такого лидера, с которым можно было строить доверительные отношения.
В свою очередь, благодаря зарубежной экономической поддержке правительство ПНП пыталось решать насущные социально-экономические проблемы. Однако уже вскоре стало понятно, что положение Зардари на властном олимпе по-прежнему неустойчиво. К тому же у него обострились отношения с президентом Афганистана Хамидом Карзаем из-за проблемы трансграничного терроризма. Кабул обвинил Исламабад в том, что тот не хочет контролировать свою часть афганско-пакистанской границы. Более того, Карзай переложил часть ответственности за происходящие в Афганистане теракты на Пакистан. В частности, он связал Исламабад с убийством бывшего президента Афганистана Бурхануддина Раббани.
Исламабад воспринял эти обвинения в штыки. Пикантность ситуации заключалась в том, что в деле противодействия терроризму правительство Зардари сделало больше предыдущего правительства под управлением Мушаррафа. Под давлением США с 2009 года Исламабад расширил военные операции на приграничных с Афганистаном территориях. Была проведена широкомасштабная военная операция против талибов и их сторонников в долине Сват в Северо-Западной Пограничной провинции, а также на территориях пуштунских племен. Отчасти это привело к ревизии привычных отношений Территорий племен федерального управления с центральной властью. Фактически здесь впервые был размещен стотысячный пакистанский военный контингент, что потребовало серьезной политической воли от Исламабада.
Тем не менее Кабул и Вашингтон подозревали, что пакистанские военные преследуют собственные интересы в Афганистане, и они могут расходиться с интересами гражданской власти Зардари. 22 сентября 2011 года на слушаниях в Сенате США председатель объединенного комитета начальников штабов адмирал Майк Маллен сделал неожиданное заявление: «Пакистан экспортирует насилие и ставит под угрозу любой прогресс в Афганистане». Он также отметил, что афганская «группировка семьи Хаккани – это прямое продолжение пакистанской Межведомственной разведки (ISI)».
Спустя месяц, 20 октября, находясь с визитом в Исламабаде, госсекретарь США Хиллари Клинтон посоветовала пакистанскому правительству как можно быстрее очистить территорию страны от боевиков и «стать неотъемлемой частью афганского урегулирования». В ответ глава пакистанского МИДа Хина Раббани Хар в интервью арабским и американским телеканалам заявила, что «группировка Хаккани была создана США и является любимой сетью ЦРУ».
Разногласия между Кабулом и Исламабадом еще больше обострились, после того как Карзай незадолго до поездки Клинтон в Афганистан, Пакистан и страны Центральной Азии вдруг выступил с требованием пересмотреть государственные границы с соседями. Вопрос касался речного барьера с Таджикистаном, Туркменистаном и Узбекистаном. По мнению афганцев, за последние 15 лет Амударья и Пяндж смыли десятки километров афганской земли, в результате чего Узбекистан и Таджикистан, укрепляя свои берега, присвоили пограничные территории.
Между тем в Кабуле обратили особое внимание на то, что должны быть пересмотрены границы, в том числе и с Пакистаном, который якобы «присвоил целый ряд афганских территорий». Проблема заключается в том, что Афганистан, как известно, не признает «линию Дюранда» в качестве государственной границы. Еще в 1893 году Лондон определил границу между Индией и Афганистаном по «линии», названной по имени британского представителя лорда Мортимера Дюранда. Афганский эмир Абдуррахман-хан под угрозой войны признал ее, несмотря на то что она окончательно закрепляла положение, при котором большая половина пуштунов оказалась на территории тогдашней западной Индии.
После разделения британской колонии в 1947 году на Индию и Пакистан последний унаследовал проблему границы. Кабул категорически отказался признавать «линию Дюранда» и потребовал, чтобы пуштунам, проживающим на территории Пакистанской Северо-Западной Пограничной провинции, была предоставлена возможность посредством референдума решить вопрос об их присоединении к Афганистану или Пакистану либо создать самостоятельное государство – Пуштунистан.
К 1990 годам «пуштунская проблема» вновь встала перед руководством Пакистана. Существует мнение, что афганское движение «Талибан», возникшее при участии пакистанских властей и спецслужб, призвано было создать полностью или частично подконтрольный Исламабаду афганский режим, который помимо прочего закрыл бы проблему границ.
Очевидно, что Карзай, недовольный политикой пакистанских военных в отношении афганской вооруженной оппозиции, попытался использовать пограничную проблему как основной козырь. Однако осенью 2011 года Клинтон не стала заострять внимание на афганско-пакистанских противоречиях. Более того, она вновь намекнула на желание Вашингтона установить контакты с нелояльными Кабулу формированиями афганской оппозиции, которые могли быть связаны с Пакистаном с целью прекращения вооруженного противостояния в Афганистане.
В то же время, судя по всему, Исламабад получил недвусмысленный сигнал о том, что США недовольны его противоречивой позицией по проблеме межафганского урегулирования. Вашингтон явно хотел определенности, чтобы координировать свои действия с пакистанскими союзниками. Однако у него не было уверенности в том, что в Пакистане в ближайшее время появится единое и консолидированное мнение власти и армии в отношении Афганистана.
Таким образом, Зардари попал в сложное положение. С одной стороны, он продолжал получать внешнюю финансовую помощь и обещал США поддерживать их усилия на афганском направлении. С другой – он не мог оказывать влияние на армейскую верхушку. Во-первых, потому что пакистанская армия – это фактически самостоятельный политический игрок в стране, отдельный военно-политический институт, который редко прислушивается к гражданской власти в принципиальных вопросах как по внутренней, так и по внешней политике. Во-вторых, в политическом противостоянии элит Синда и Пенджаба, армия скорее выберет сторону Пенджаба, особенно если это не противоречит интересам самих вооруженных сил Пакистана и всего государства.
Однако Зардари по-прежнему мог рассчитывать на поддержку Вашингтона. Скорее всего, Белый дом устраивало то обстоятельство, что к концу 2011 года он фактически получил несколько центров влияния в Пакистане. Зардари сам передал часть полномочий парламенту, что дало пенджабцам из Мусульманской лиги возможность эффективнее конкурировать с ПНП в политической борьбе. Кроме того, благодаря нововведениям Зардари пакистанские пуштуны получили шанс повысить свой статус в стране. Северо-Западная Пограничная провинция страны в 2010 году официально была переименована в Хайбер-Пахтунхва (Хайберская часть земли пуштунов), чего давно добивались пуштуны, составляющие большинство населения провинции.
Последнее обстоятельство может быть важным еще и потому, что пуштуны наряду с пенджабцами широко представлены в армии, а родственные им племена составляют большинство населения Афганистана. Не исключено, что переименование провинции преследовало серьезные геополитические цели, а Вашингтон сумел договориться не только с ведущими политическими силами Пакистана – ПНП и Мусульманской лигой, но и с армией.
Вместе с тем, вероятно, именно двойственное положение Зардари позволило его внутриполитическим противникам вновь активизировать свои действия. Именно осенью 2011 года вновь начались антиправительственные демонстрации. При этом следует отметить, что массовые манифестации проходили исключительно в городах пакистанских провинций Пенджаб и Хайбер-Пахтунхва. Численность требующих отставки президента страны в городах Лахор и Пешавар достигала от 30 до 100 тысяч человек. Примечательно, что в городе Карачи – столице провинции Синд, 4 ноября 2011 года митинг в поддержку требований об отставке Зардари и его правительства собрал всего триста человек.
Борьба под ковром
В недавнем январском «марше миллионов» также приняли участие преимущественно жители городов из провинций Пенджаб, Хайбер-Пахтунхва и Белуджистан. Это позволяет говорить об углублении раскола в пакистанском политическом истеблишменте.
Союз Пакистанской народной партии и Мусульманской лиги Наваза Шарифа, в результате чего в 2008 году был смещен режим Первеза Мушаррафа, раскололся уже в 2010-м, но сегодня их разногласия, похоже, стали и вовсе непреодолимыми. Зардари явно не может простить пенджабцам, что с их подачи Верховный суд инициировал уголовные дела против него. Причем первой высокопоставленной жертвой политической борьбы стал очень близкий человек из окружения Зардари – премьер Юсуф Реза Гилани, который решил не проводить антикоррупционное расследование в отношении президента страны и летом 2012 года поплатился за это местом главы кабмина.
Не исключено, что после отставки Гилани, пенджабские элиты еще демонстрировали готовность к компромиссу. Неудивительно, что парламент страны, где сильны позиции Мусульманской лиги и других партий одобрили назначение главой правительства Раджи Первеза Ашрафа – одного из лидеров ПНП. И это несмотря на то что руководство партии уверяло, будто примет любой выбор депутатов, не принадлежащих к ПНП.
Впрочем, Ашраф для всех сторон казался идеальным кандидатом на роль премьер-министра. Дело в том, что хотя Ашраф тесно связан с ПНП и провинцией Синд, где он родился и вырос, где имеет обширные земельные владения, его семья происходит из пенджабского города Гуджар-хан (Равалпинди дистрикт) и до сих пор поддерживает тесные формальные и неформальные отношения с элитами Пенджаба. Примечательно, что сам Ашраф неоднократно пытался избираться в парламент страны от выборного округа Равалпинди.
Таким образом, скорее всего, пенджабцы давали сигнал высшим функционерам Пакистанской народной партии о том, что готовы и дальше поддерживать диалог с ними и делиться властными полномочиями, при условии, если они убедят Зардари оставить пост главы государства. При этом у пенджабцев появился могущественный союзник – США. Проблема заключалась в следующем. На фоне обострения шиитско-суннитского противостояния в Пакистане и заявлений Зардари о том, что в случае американо-иранской войны его симпатии окажутся не на стороне Запада, у военно-политического руководства страны накопилась масса претензий к президенту. Зардари является выходцем одного из самых богатых шиитских семейств Синда. Шиитами были его тесть – бывший президент страны Зульфикар Али Бхутто, и жена Беназир Бхутто – экс-премьер-министр Пакистана. То есть на фоне суннитско-шиитских конфликтов Зардари вольно или невольно рассматривается как защитник интересов примерно 15 процентов населения страны – пакистанских шиитов. Но ключевым все же следует считать его критические высказывания в отношении возможной войны США и Ирана.
Для тех же США это было словно удар в спину. Среди нескольких центров силы на политическом поле Пакистана, что позволяло Вашингтону относительно спокойно маневрировать, преследуя свои цели в регионе, неожиданно появился влиятельный элемент, который по тем или иным причинам не разделял полностью геостратегические замыслы Америки. О том, что отношение Вашингтона к Зардари изменилось, косвенно указывает усиление на него давления оппозиции. Пенджабцам как будто дали «зеленый свет». Не исключено, что они и сами планировали руками Ашрафа избавиться от Зардари. Однако Ашраф занял сторону президента. Он неоднократно уклонялся от требований раскрыть счета Зардари в швейцарских банках и в итоге его самого обвинили в том, что он, находясь на посту министра водных ресурсов и энергетики, брал взятки в обмен на одобрение различных энергетических проектов. При этом глава антикоррупционного комитета Пакистана почему-то усомнился в виновности премьер-министра Ашрафа, ордер на арест которого 15 января этого года выдал Верховный суд.
По всей видимости, причиной нападок на Ашрафа является не столько его возможные коррупционные схемы, сколько столкновение влиятельных пакистанских политических элит. И вот здесь начинается самое интересное. 13 января из Лахора в Исламабад направились около 40 тысяч демонстрантов. Они требовали смены правительства, проведения досрочных парламентских выборов и демократизации. Участники были настроены очень решительно и не скрывали желания действовать по примеру египтян на каирской площади Тахрир. Власти отвергли требования митингующих, назвав их неконституционными, однако в разгар манифестаций выдали ордер на арест премьер-министра Ашрафа. Закончилось все и вовсе неожиданно. Уже 17 января пакистанские власти и организаторы «марша миллионов» договорились о том, что парламентские выборы будут прозрачными и честными, а при формировании будущего переходного правительства будут учитываться интересы всех политических партий и движений.
Пикантность ситуации заключается даже не в том, что власти Пакистана на удивление быстро сумели найти общий язык с митингующими. Самое любопытное состоит в том, что договариваться им пришлось не с традиционными влиятельными партиями, а с новичком от политики Мохаммадом Тахир уль-Кадри – лидером религиозного движения «Техрик-е-минхадж уль-Коран». Именно он возглавил протестное движение против правительства ПНП и заставил его отнестись к себе очень серьезно. Превращение известного богослова во влиятельного политического деятеля вызвало большую дискуссию среди местных и зарубежных экспертов. Одни говорили, будто за уль-Кадри, вернувшимся из Канады, где он прожил несколько лет, стоят западники, и, мол, на западные деньги он пытается устроить очередную «арабскую весну» в Пакистане. Сторонники этой версии уверяют, что уль-Кадри действует по указке Запада точно так же, как до него это делали тунисские, египетские и ливийские диссиденты из числа религиозной оппозиции.
Другие полагают, что за уль-Кадри стоят пакистанские военные и именно на их деньги был организован достаточно дорогостоящий «марш миллионов», который больше походил на многотысячное праздничное шествие из Лахора в столицу. До этого, как пишет пакистанская The Nation, «видеоролики доктора Тахир уль-Кадри заполняли каждую рекламную паузу на пакистанских каналах, его рекламные щиты и плакаты были повсюду»
Действительно, уль-Кадри и его соратник Имран Хан – глава партии «Техрик-е-Инсаф», считаются близкими к военным кругам, хотя оба это отрицают. Однако местные наблюдатели уверяют, что уль-Кадри требует поручить контроль силовикам над формированием будущего временного правительства, потому что действует в их интересах. Известно также, что Имран Хан после военного переворота 1999 года поддерживал режим генерала Первеза Мушаррафа.
Важно отметить и то, что оба новоявленных оппозиционера, и уль-Кадри и Хан, являются выходцами из провинции Пенджаб. Правда, различий между ними больше, чем общего. Уль-Кадри – богослов, принадлежит к суфийской школе ислама, у его международного движения обширная сеть представительств – около 90 филиалов, в том числе в Европе и США. Он получил мировую известность после публикации в марте 2010 года «Фетвы против терроризма», о которой говорили практически все мировые телеканалы.
Имран Хан знаменит прежде всего своими спортивными достижениями и успешной карьерой игрока в крикет. До недавнего времени его не рассматривали в качестве реального политика, хотя его партия существует с середины 1990-х годов. Пуштун по происхождению, Хан придерживается центристских взглядов, пропагандирует традиционные социальные и культурно-религиозные ценности, ратует за создание общества, построенного на принципах отцов-основателей Исламской Республики Пакистан Мохаммада Икбала и Мохаммада Али Джинны. Его партия выступает за политическую стабильность, социальную гармонию, экономическое процветание для всех религиозных, этнических и других общин Пакистана.
Однако на практике Хан не чурается популистских лозунгов. К примеру, он одним из первых осудил оскорбление Корана американскими солдатами в Афганистане. Причем сделал это до официальной позиции пакистанских улемов, что вызвало в их среде серьезное раздражение. Населению инициатива Хана понравилась, но лидеры пакистанских религиозных партий напомнили своим сторонникам, что Хан, мягко говоря, очень светский человек. Например, бывая в Великобритании, где он прожил достаточно долго, он ведет себя как настоящий плейбой и спортивная знаменитость, любит посещать рестораны и ночные клубы.
Оппоненты из светских партий и пресса тоже скептически относятся к Хану. Его называют «политиком с обложки», а журнал Newsline однажды вручил ему «премию имени известной светской львицы Пэрис Хилтон».
Между тем в последние годы «Техрик-е-Инсаф» становится все более популярной среди определенных слоев пакистанского социума. Хан позиционирует себя как единственного лидера, чья организация построена на демократических началах и лишена семейственности, как многие пакистанские влиятельные партии. Она выступает за борьбу с коррупцией, инфляцией и терроризмом, что, безусловно, повышает авторитет Хана в глазах его сторонников.
Таким образом, для совершения «арабской весны» в Пакистане кандидатуры Имран Хана и Тахира уль-Кадри являются едва ли не самыми подходящими. Может быть, поэтому пакистанские власти и вынуждены были мгновенно среагировать и договориться с ними. Если исходить из того, что в политических преобразованиях на Ближнем Востоке особую роль сыграли США и Евросоюз, которые морально или материально поддержали оппозицию в Египте, Тунисе, Ливии, то желание пакистанских властей задушить «марш протеста» в зародыше понятно. Если за уль-Кадри и Ханом действительно стоят США, то они выглядят потенциально опасными для пакистанских властей. В таком случае речь, и правда, можно вести о попытках внешних сил раскачать лодку в Пакистане по примеру «весны» в ряде арабских стран. На таком варианте, кстати, настаивают некоторые российские эксперты.
В пользу данной версии говорит, например, довольно своевременное появление «Фетвы против терроризма» уль-Кадри в 2010 году, когда Белый дом конкретизировал свою стратегию в отношении межафганского урегулирования. Один из важных тезисов «Фетвы» звучал следующим образом: «Терроризм есть терроризм, насилие есть насилие, они не должны иметь места в исламском учении, несмотря на попытки кого-либо обосновать их существование». В американском журнале Foreign Policy уль-Кадри безапелляционно заявил, что он «пытается вернуть террористам гуманистическое начало. Мои идеи – это интеллектуальный джихад против насилия и экстремизма».
Подобные идеи были как-то очень созвучны намерениям США наладить контакты с афганскими талибами. Пакистанский богослов со своей стороны словно подталкивал афганских талибов и их пакистанских соратников принять важное решение, выгодное всем – и Кабулу, и Вашингтону, и Исламабаду, и самим боевикам. Но главное – фактически суфийский авторитетный богослов одобрял попытки американцев договориться с афганскими талибами, встроить их в политическую систему Афганистана, которая должна была сложиться к моменту вывода основных вооруженных сил международного контингента НАТО.
Но возникает вопрос, могут ли уль-Кадри и Хан действовать без поддержки пакистанских военных, которые пока предпочитают молчать о своих отношениях с религиозным деятелем и спортивной знаменитостью? Если нет, то логичнее всего предположить, что Белый дом и военно-политическая элита Пакистана, представленная в основном пенджабцами и пуштунами из провинций Пенджаб и Хайбер-Пахтунхва, на каком-то этапе достигли стратегических договоренностей относительно ситуации в Афганистане до и после 2014 года и роли Пакистана в регионе.
После того как в январе этого года Карзай и Обама договорились об учреждении представительства движения «Талибан» в Катаре, стало ясно, что Вашингтон согласился дать Пакистану некий карт-бланш в Афганистане. Дело в том, что осенью 2001 года американцы ликвидировали «Талибан» в его прежнем виде. В последние годы талибами называли кого угодно: различные племенные ополчения, нелояльные Кабулу, бывших полевых командиров, которые по каким-то причинам выступают против Карзая или войск НАТО, например отряды Сиражуддина Хаккани или Гульбеддина Хекматиара.
В то же время в классическом виде «Талибан» был геополитическим проектом Пакистана, призванным открыть транспортные пути из Центральной Азии и установить пропакистанский режим в Кабуле. Движение не могло и не может существовать без внешней материально-технической и финансовой подпитки. В таком случае получается, что Вашингтон соглашается с тем, чтобы Исламабад вновь взял на себя роль силы, организующей талибов? Интересно, что в конце января секретарь Министерства иностранных дел Пакистана Джалил Джилани сделал заявление, согласно которому «пакистанские власти готовы освободить всех афганских талибов, отбывающих наказание на его территории». На свободу должен выйти и номер два в «Талибане» мулла Барадар, которого в США еще вчера считали одним из самых опасных террористов. Как пишет российский «Коммерсант», в пакистанских тюрьмах остаются до ста влиятельных талибов, которых «афганский президент Карзай рассчитывает вовлечь в мирный процесс».
Однако чья это игра, Карзая или Вашингтона, и насколько все это выгодно США? Очевидно, что до 2014 года американцам необходимо окончательно решить вопрос с вооруженным сопротивлением в стране. Естественно, им не хотелось бы, чтобы внешние силы оказывали воздействие на процесс внутриафганского урегулирования. Все это может законсервировать ситуацию на долгое время. Но если, например, заручиться поддержкой такого ключевого игрока на афганском поле, как Пакистан, то его можно использовать в полной мере и в своих интересах. Несомненно, что США острее всего нуждаются в некоей предсказуемости процесса в Афганистане и вокруг него. В таком случае не исключено, что сейчас вырабатываются новые правила, по которым США и другим вовлеченным в афганский конфликт придется действовать в ближайшие годы. Интегрируя бывших талибов и тех, кого сегодня называют талибами в политический процесс, американцы, по сути, создают политическую систему сдержек и противовесов, аналогичную той, которую можно наблюдать в Ираке. Там шиитское большинство сдерживает политические амбиции суннитов, которые всегда правили в стране, и курдов, контролирующих важные нефтяные месторождения. Одновременно Вашингтон является гарантом сохранения системы. В последние годы в Ираке существует равновесие всех политических сил, представленных различными этнорелигиозными группировками, которое не дает стране погрязнуть в хаосе гражданской войны, даже несмотря на серьезные шиитско-суннитские столкновения.
Похоже, подобную систему американцы хотели бы воссоздать и на афганской почве. При этом они одновременно учитывают положение афганских нацменьшинств и пуштунов, как тех, кто независим от Пакистана, так и лояльных Исламабаду. Такая политика носит название «широкий консенсус». О необходимости широкого консенсуса как гаранта стабильности Афганистана в декабрьском номере журнала «Россия в глобальной политике» написал генерал-лейтенант в отставке, пакистанский военный и дипломат, в 1990–1992 годах глава Межведомственной разведки (ISI) Асад Дуррани. Другим важным тезисом его статьи стало утверждение о том, что у Исламабада всегда будет много рычагов влияния на Афганистан «главным образом в силу географического положения и той роли, которую он играл в последние десятилетия, неизменно оказывая содействие афганским силам сопротивления».
Появление статьи пакистанского генерала в серьезном аналитическом журнале России, где он фактически говорит об особой роли Пакистана на афганском треке, это не рядовое событие. По сути, оно означает, что в Афганистане и вокруг него меняются правила игры. Пакистанский военно-политический истеблишмент, с одной стороны, показывает партнерам из России и США свои гипотетические возможности, а с другой – очерчивает красные линии, за которые не зайдет ни в коем случае. Для него неприемлемо, например, поднятие проблемы «линии Дюранда». Все остальное может и должно быть обсуждаемо.
По сути, сегодня речь идет о «большой сделке», на которую должны решиться и сами афганцы, и те, кто участвует в их внутреннем конфликте. Однако, судя по всему, статья генерала запоздала. Вполне возможно, что главные участники афганского процесса в США и Пакистане уже сумели найти общий язык, а имеющий собственный взгляд на вещи Зардари немного ломает им всю игру. В таком случае уль-Кадри и Имран Хан сегодня выполняют конкретные задачи по дискредитации правящей партии Пакистана в преддверии выборов, намеченных на март этого года. При обострении ситуации пакистанские военные вообще могут либо взять под свой контроль формирование правительства, либо на время сосредоточить власть в своих руках.
Впрочем, у уль-Кадри, по-видимому, была и другая важная функция. Своим появлением он фактически продемонстрировал, что в настоящее время при наличии определенной общественной поддержки, финансировании и медийной раскрутки, практически любая известная фигура в Пакистане может превратиться в серьезный вызов для власти этой страны. Это своеобразный сигнал не только Пакистанской народной партии Зардари, но и ее возможным преемникам. Вашингтон последовательно отстаивает идею о том, что не стоит полагаться на привычных союзников. Американцы уже обожглись на Первезе Мушаррафе, который сначала полностью поддерживал США в Афганистане, но со временем стал проводить более самостоятельную политику. Затем они разочаровались в Зардари. Хотя он сделал немало в усилении борьбы с трансграничным терроризмом, но именно при нем Пентагон столкнулся с блокированием дорог для тылового обеспечения своих войск и другими проблемами. Похоже, время, когда американцы опирались на того или иного лидера, например Зардари в Пакистане, Мубарака в Египте или Бен Али в Тунисе, прошло. Теперь американский приоритет состоит в создании нескольких центров силы в той стране, которая интересует их с точки зрения геополитики. И неважно, кто будет партнером Вашингтона. В равной степени они могут быть либералами и светскими консерваторами, умеренными религиозными деятелями и радикальными сторонниками политического ислама.
Возможно, это и есть один из важных уроков январских событий в Пакистане. Другой вывод заключается в том, что события в Пакистане выходят далеко за рамки внутриполитических дел этого государства и могут иметь самое непосредственное отношение к изменению геополитического расклада сил в регионе после вывода основного военного контингента США и НАТО из Афганистана в 2014 году. А это так или иначе скажется на самочувствии всего региона и соседних с ним стран.
публикация из журнала "Центр Азии"
январь-февраль 2013
№ 1 (83)