После прихода к власти в Елисейский дворец Франсуа Олланда в 2012 году международный интерес к самой прекрасной стране Европы ослабел. О Франции вспоминали в основном в связи с кризисом в еврозоне. Германо-французские противоречия также отошли на второй план; призывы Парижа к интервенции в Сирии тоже не привлекали внимания. И только очередной сексуальный скандал с участием первого лица республики сделал Францию – хотя и ненадолго – ньюсмейкером номер один. Возникло впечатление, что Ф. Олланд решил продолжить галантные традиции своих предшественников. Как мы помним, на этом поприще успешно зарекомендовал себя Н. Саркози. Ранее всплывали истории о многолетних любовных связях Ж. Ширака, Ф. Миттерана и даже В. Жискар-д’Эстена.
Но скучный политик Олланд остался скучен и здесь, и вскоре скандал вокруг его связи угас. Наверное, и хорошо, что французская политическая традиция не придает этому такое значение, как американская. Но остался осадок в форме вопроса: что же все-таки происходит в крупнейшей стране Европы?
Представляется, что у каждого есть свой образ Франции, и не один. В детстве он связан с блистательными героями романов А. Дюма. В юности – с героями многочисленных французских революций и наполеоновских войн XVIII–XIX веков. Существует и чудесный кинематографический образ Франции. В шестидесятые годы он ассоциируется с персонажами Жана Маре, Жана Габена, Луи де Фюнеса, Милен Демонжо (фантомасная Франция), в семидесятые – с героями Алена Делона, Жана-Поля Бельмондо, Пьера Ришара и Жерара Депардье (лучшие в мире боевики и комедии). Была и музыкальная Франция с неповторимым шансоном, который ассоциировался у нас с Эдит Пиаф, Жаком Брелем, Сальваторе Адамо, Мирей Матье, Клодом Франсуа, Сержем Лама и многими другими, овеянными славой концертного зала «Олимпия».
Для тех, кто увлекался политикой, образ Франции – это страна с сильными революционными традициями, с самой мощной и крупнейшей в Европе компартией, вооруженной идеями «еврокоммунизма», которая вот-вот возьмет власть демократическим путем. Это Франция молодежной революции 1968 года, баррикад на улицах Парижа, мятежной Сорбонны и новых левых. В геополитике и международных отношениях, Франция – это держава, фрондирующая против США, дружественный партнер Советского Союза, покинувшая НАТО и инициировавшая детант (разрядку), строящая вместе с нами «Европу от Атлантики до Урала (Владивостока)».
Так вот, все это осталось в ХХ веке, той романтичной и идеализированной Франции больше нет (и была ли?). Звезды кино и эстрады состарились, многие превратились в пародию на самих себя; от компартии больше нет и следа; правые стали левыми, левые – правыми; страна стремительно исламизируется. Париж вернулся в Североатлантический альянс, вторгся в Ливию и заодно в другие страны Сахеля; угрожает вторжением Сирии, ссорится с Берлином, игнорирует Москву. Поэтому стоит присмотреться к современной Франции.
Кризис внутри кризиса, обернутый в кризис
Последние пять лет Франция переживала фактически одновременно три кризиса. Первый – системный, кризис французской социально-экономической модели, назревший на рубеже веков. Второй – глобальный финансово-экономический кризис, спровоцированный в 2007–2008 годах крушением американского фондового рынка. И наконец, третий – кризис зоны евро, вызванный недисциплинированностью стран «южного пояса» Евросоюза.
Еще до начала мирового кризиса Франция вплотную приблизилась к кризисной ситуации. Это был закат знаменитой французской социальной модели. Основания французской модели государства благосостояния постепенно размывались в связи с завершением индустриального этапа капитализма и углублением процессов глобализации, постепенно лишавших национальное государство рычагов контроля над движением капиталов, информационных потоков и рабочей силы. А как известно, во Франции масштабы вмешательства государства в экономику вполне могли быть сравнимы с советскими. Франция превосходит другие ведущие западные страны по доле сторонников усиления активного государственного вмешательства в регулирование экономических процессов. В 2009 году их было 78 процентов (в Великобритании – 56, в ФРГ – 45, в США – 43 процента). Простые французы уверены (и не без оснований), что если «невидимая рука рынка» предоставляет преимущество не труду, а капиталу и сфере финансов, то именно государство призвано скорректировать положение.
Медленные темпы экономического роста не согласовывались с постоянным увеличением расходов на социальные нужды. Сокращение занятости в традиционных отраслях промышленности и сельском хозяйстве не было компенсировано, как это происходило в других странах, умножением рабочих мест в сфере услуг и обусловило постоянный дефицит средств для социального обеспечения. Свой вклад внесли демографические процессы: постоянное увеличение продолжительности жизни и, как следствие, старение населения также усиливали нагрузку на пенсионную систему, сферу здравоохранения и социальных услуг. Массовая безработица (особенно молодежная) вызвала обострение как экономических (например, сокращение налогооблагаемой базы), так и многочисленных социальных проблем. Таким образом, еще до начала кризиса под вопрос была поставлена французская социальная модель – разветвленная система социальных пособий, бессрочные трудовые контракты, сложность увольнения работников, особый статус государственных служащих.
Основные принципы функционирования системы социальной защиты были разработаны в еще послевоенные годы; данная система состоит из различных режимов страхования, построенных по социально-профессиональному признаку. Сегодня она, естественно, выглядит архаичной.
Франция уже в 2010 голу вышла из рецессии, в стране возобновился экономический рост (1,6 процента ВВП). Однако особенности структуры экономики (высокий удельный вес госсектора, низкая конкурентоспособность экспортной продукции, стимулирующие рост за счет расширения внутреннего потребления), которые помогли стране избежать глубокой рецессии во время кризиса, обусловили ограниченность экономического подъема по сравнению с той же Германией. Франция может служить примером того, как во время кризиса проявлялись особенности национальной политической культуры. Объективно экономическая ситуация была более устойчива, чем во многих других европейских государствах, однако именно во Франции развернулись наиболее масштабные акции протеста. Несмотря на то что это страна со старейшими демократическими традициями, на рубеже веков исследователи все чаще стали говорить о «кризисе системы политического представительства». Дискредитация политической деятельности, упадок традиционных форм участия в политике, рост абсентеизма на выборах и резкое усиление влияния экстремистских группировок представлялись в качестве симптомов этого кризиса. Одновременно наблюдался рост влияния и популярности ультраправых.
Н. Саркози и правительству Ф. Фийона удалось в 2010– 2011 годах провести некоторые реформы, нацеленные на сокращение дефицита бюджета. Они включали в себя сокращение рабочих мест в государственной службе, введение пятидесятипроцентного налога на выплачиваемые банками бонусы. Экономия была также достигнута за счет отмены всевозможных налоговых льгот и вычетов. Найти выход из тупика, связанного с нарастанием социальных расходов, призвана пенсионная реформа. Ее необходимость продиктована как увеличением средней продолжительности жизни французов, так и достижением в настоящее время пенсионного возраста многочисленным послевоенным поколением. Задача правительства осложняется тем, что пенсионное обеспечение наряду со здравоохранением и системой социальной защиты, по мнению абсолютного большинства избирателей, образует главную основу «французского социального пакета». Проекты новаций в пенсионной системе неоднократно становились причиной массовых забастовок и демонстраций протеста.
В 2013 году Франсуа Олланду пришлось встретиться с новыми трудностями. Они связаны с резким падением занятости, необходимостью разрешения трудовых конфликтов, вопросом об однополых браках и проблемой военных интервенций.
Прощание с социализмом
В 2012 году произошла смена власти. В своей предвыборной программе перед президентскими выборами 2012 года кандидат от ФСП Франсуа Олланд сделал традиционный для левых акцент не на уменьшение дефицита госбюджета, как было принято, а на рост инвестиций для оживления экономической активности. Социальные мероприятия предполагалось осуществлять, поднимая налоги на крупные предприятия, банки и на лиц с высокими доходами. Открытым оставался вопрос, не приведет ли это к переводу крупным бизнесом своих активов за рубеж, как это уже имело место в 1981–1982 годах, при Миттеране. Вскоре после победы на президентских выборах Олланд модифицировал некоторые реформы Саркози.
На конференции в июле 2012 года, в которой участвовали представители профсоюзов, из уст Олланда прозвучало сенсационное для левого политика высказывание о слишком высокой стоимости труда во Франции и о намерении перестроить финансирование системы социального обеспечения. В январе 2013 года после длительных переговоров представители трех профобъединений и трех организаций патроната подписали «договор о поддержании занятости», согласно которому «в случае сильных конъюнктурных трудностей» предприятия могут на два года сокращать зарплату и рабочее время своих работников. Итак, прощай социализм?
Характерно, что левое крыло ФСП сочло договор «неприемлемым» и подвергло его критике за «многочисленные социальные отступления». Таким образом, Олланд имеет достаточно узкий коридор возможностей. С одной стороны, его свободу действий ограничивают экономические императивы. С другой – он не может полностью сбрасывать со счетов как ожидания электората, так и позицию своих соратников-социалистов и союзников по левому лагерю. Эта ситуация сохраняется и по настоящее время.
За последние тридцать лет традиционное политическое поле Франции – с ее устоявшимся делением на «левых» и «правых» – претерпело радикальную трансформацию. Политическая жизнь всегда характеризовалась двухполюсностью. В стране традиционно противостояли два партийно-политических блока, предлагавших конкурирующие модели общественного устройства. Правые настаивали на свертывании государственного вмешательства, левые же считали, что именно государство должно быть главным регулятором экономического и социального развития. В то время как правым всегда была свойственна приверженность традиционным ценностям, иерархическому устройству общества, порядку, дисциплине, левые в большей степени ориентировались на автономию личности.
Однако в 1980–1990-е годы обычной стала практика «сосуществования», когда президент после поражения своей партии или коалиции на парламентских выборах передавал большую часть полномочий премьер-министру с противоположной с ним политической ориентацией. Доктрины ведущих партийно-политических сил сблизились и перестали содержать взаимоисключающие концепции. Лидирующей политической силой левого лагеря является ФСП, среди правых доминирует Союз за народное движение (наследники голлизма). Кроме того, социалисты (преемники СФИО – Французской секции рабочего интернационала, восходящего еще к Марксу и Энгельсу) всегда испытывали давление слева со стороны родственной, но конкурирующей марксистской компартии. После распада СССР и крушения соцлагеря ФКП начала маргинализироваться и практически вообще сошла с политической арены и из общественной жизни. Соцпартия осталась в одиночестве на левом фланге и быстро «обуржуазилась».
За эти десятилетия избиратели убедились, что политический курс любого правительства не оказывает существенного влияния на их жизнь. Имидж политических лидеров приобретает в сознании французов все более негативную окраску. Таким образом, утрата сознания принадлежности к социальной группе сопровождается во французском обществе возрастающей географической мобильностью, индивидуализацией образа жизни, изоляцией и даже одиночеством в мегаполисах.
На этом фоне крайне правый Национальный фронт (НФ) связывает рост безработицы и преступности с увеличением числа иммигрантов, а крайне левые организации обличают хищнический характер капитализма, неолиберальной глобализации и предлагают перераспределить материальные блага всем нуждающимся. И такая пропаганда находит свою внимательную аудиторию, если судить по результатам выборов – национальных и местных.
В январе 2011 года бразды правления в НФ перешли от основателя партии Жан-Мари Ле Пена к его дочери Марин Ле Пен, которая устремилась к тому, чтобы вывести партию из маргинальной ниши «националистов и ксенофобов» и создать НФ имидж «патриотических правых, разделяющих традиционные ценности». В выступлениях в СМИ Марин, адвокат по образованию, показала себя прекрасной полемисткой, на которой в отличие от ее отца не лежало бремя одиозных высказываний. Опору против глобализации новый лидер НФ видит в национальном государстве. Она старалась привлечь на свою сторону нижний слой среднего класса, и ее усилия не прошли даром. В первом туре президентских выборов Марин Ле Пен получила 17,9 процента голосов (отец набрал в 2002 г. 16,9).
Оживился и левый фланг. Успешно на президентских выборах 2012 года выступил также набравший 11,1 процента голосов Л. Меланшон, которому удалось объединить в Левый фронт коммунистическую партию и крайне левые группировки, провести яркую избирательную кампанию с предложениями резкого наращивания социальных гарантий практически во всех сферах. В лице Ф. Олланда нашел отражение общественный запрос на смягчение неравенства, связанного с социальными и экономическими последствиями кризиса.
Сравнивая двух кандидатов на выборах 2012 года, вспоминается меткое выражение политолога Д. Ренье: «Саркози в глазах общественного мнения является лучшим кандидатом, чтобы возглавить Францию, а Олланд – чтобы улучшить жизнь французов». То есть одной из ведущих причин победы левого кандидата стала боязнь большинства французов, что произойдет отказ от государства благосостояния. Однако смена политической власти не принесла видимых улучшений экономических показателей. Рейтинг президента Франции резко пошел вниз осенью 2012 года, когда число безработных превзошло символическую цифру 3 млн. К декабрю 2012 года Олланд стал самым непопулярным главой государства в Пятой республике за первый год правления.
Перед нынешними руководителями французского государства стоят невыполнимые задачи – стимулировать экономический рост и экономить бюджетные средства практически одновременно. К тому же президент-социалист вынужден брать на себя большие социальные обязательства, нежели его предшественник из правого лагеря.
Программу Олланда должен осуществлять сформированный им кабинет, большинство членов которого раньше не участвовали в правительствах и не занимали крупных административных постов. Сам Олланд никогда не был министром, а его опыт административной деятельности ограничивается пребыванием на посту мэра небольшого города Тюль. Говоря языком нашего недавнего прошлого, Олланд типичный «аппаратчик»: всю жизнь он работал в аппарате соцпартии и 10 лет был ее первым секретарем.
Тиски мультикультурализма
Но самой сложной, на наш взгляд, является проблема этнических и религиозных противоречий, которые, в свою очередь, связаны с проблемой иммиграции. После демографической катастрофы эпохи наполеоновских войн Франция постепенно становится страной-реципиентом иммигрантов. Весь XIX век и до середины ХХ столетия страна успешно переваривала иммигрантов, которые в основном происходили из европейских стран (католики-поляки, романоязычные румыны, итальянцы, испанцы и португальцы). В 1970-е годы 40 процентов французских граждан имели предками неэтнических французов, но считали себя таковыми. Но во второй половине ХХ века иммиграция в страну стала преимущественно мусульманской.
Эта проблема существует в Великобритании, Германии, Бельгии и многих других странах Европы, но именно во Франции она приобрела особенно острый и трудноразрешимый характер. Картина выглядит мрачной: в настоящее время в стране живет около 6 млн. официально зарегистрированных и не менее 500 тыс. нелегальных иммигрантов. Это примерно 10 процентов населения, а выявленный социологами «порог терпимости», ниже которого еще сохраняются добрососедские отношения между иммигрантами и коренным населением, оценивается в 13 процентов. В некоторых индустриальных предместьях Парижа и других больших городов иммигранты уже составляют большинство населения, причем их количество быстро растет. Особенно недовольны молодые потомки иммигрантов, родившиеся во Франции, но не получившие хорошего образования и не имеющие надежды на престижную, высокооплачиваемую работу.
Специалисты утверждают, что Франция стала своего рода лабораторией, в которой ислам постепенно модернизируется. Во Франции можно встретить самых разных мусульман. Как правило, мы видим оживление религиозного чувства и внешней стороны культа, но одновременно с этим имеет место «обуржуазивание» ислама. Разумеется, присутствует тяга к фундаментализму, особенно салафитского толка. Но даже среди салафитов можно найти три категории верующих. Первые – одиночки, которые не собираются менять мир, но хотят измениться сами (таковых большинство). Вторые – это те, чья цель на самом деле – социальные реформы. И, наконец, третья категория – люди, которые верят в прямое действие, то есть в действие насильственное.
На сегодня выходцы из бывших французских колоний в Африке и Азии с исламскими корнями насчитывают около 4–5 млн. По численности ислам стал во Франции второй конфессией, опередив протестантизм; мечети, минареты, медресе становятся типичной частью французского пейзажа. Если первые поколения иммигрантов стремились ассимилироваться, то их дети и внуки, как и вновь прибывающие иммигранты, хотят жить не по французским, а по мусульманским обычаям и навязывают их окружающим. Время от времени тлеющее подспудно недовольство прорывается в массовых актах насилия.
В течение многих лет французские политики и журналисты воспитывали у соотечественников чувство вины перед обитателями предместий. Психологи знают, насколько непродуктивно и непрочно это чувство. Сейчас оно превратилось в ярость и обиду. На этой волне министр городского развития Франсуа Лами представил проект нового закона, который должен спасти страну от гнева жителей бедных пригородов. Закон вводит понятие QP (quartier prioritaire), «квартал первоочередного внимания», а выявлять эти кварталы будут по единственному критерию: достаточно ли обеднели его жители, чтобы претендовать на госпомощь. На практике это очередная попытка исправить ошибки, копившиеся три с лишним десятилетия. Закон Лами должен изменить жизнь неблагополучных пригородов. Бунты предместий, которые потрясают Францию из года в год, надоели французам. Стало очевидно, что социальная политика на этих территориях терпит крах. Пригороды превращаются в гетто, в которых концентрируются самые бедные, необразованные, лишенные работы и будущего.
Социалисты надеются преодолеть этнические и религиозные противоречия на основе скомпрометировавшей себя доктрины мультикультурализма, согласно которой предоставление иммигрантам равных с коренным населением прав и возможностей обеспечит гармоничное сочетание различных культур и моделей поведения в едином многонациональном обществе. Но больше заметно обособление этнических и религиозных общин. Некоторые исследователи считают, что происходит процесс «афроазиатизации» Европы, и Франция здесь объект номер один.
Между традицией и новаторством
Внешняя политика Пятой республики, начиная с де Голля, выглядит стабильной. В ней прослеживаются следующие константы: активное участие в европейском строительстве, признание за НАТО главной роли в обеспечении безопасности Европы, укрепление франко-германских отношений, защита французских интересов на Африканском континенте и в Средиземноморье. Но анализ полувековой истории Пятой республики показывает на отсутствие преемственности, как это ни парадоксально.
Этот тезис можно подтвердить примерами внешнеполитической деятельности генерала де Голля, Ж. Ширака и Н. Саркози. Будучи представителями одной политической силы, они тем не менее продемонстрировали почти противоположные подходы к решению целого ряда внешнеполитических проблем. Это антиамериканизм де Голля и явный проамериканский курс Саркози, выход Парижа из НАТО при де Голле и возвращение в военные структуры альянса при Саркози; отказ Ширака от участия в операции в Ираке и чрезвычайная активность Саркози в ливийской операции, линия де Голля на сохранение национального суверенитета государств-членов в рамках Евросоюза и линия Ширака и Саркози на развитие наднациональных структур ЕС.
С другой стороны, можно говорить и о традиции преемственности. Франсуа Олланд, казавшийся таким непохожим на всех прочих президентов Пятой республики, в одном отношении оказался совершенно с ними солидарным. Как Ш. де Голль, В. Жискар д’Эстен, Франсуа Миттеран, Жак Ширак и Никола Саркози, Олланд счел совершенно естественным вмешательство в вооруженный конфликт в бывшей колонии. Дело в том, что Франсуа Олланд, социалист и левак, едва справляющийся с экономическими проблемами во Франции, мог бы не обращать внимания на происходящее в Мали. Но рефлекторное желание помочь тем, за кого, как считает Франция, она в ответе, оказалось сильнее любых сомнений.
При этом на фоне триумфа французских военных в Мали и растущей потребности армии в новейших вооружениях сокращения выглядят парадоксально. Французской армии грозят сокращения, которые коснутся как личного состава, так и боевой техники.
Экономический кризис 2008–2010 годов не мог не повлиять на внешнеполитический курс Франции. Это проявилось в первую очередь в стремлении французских властей к определенной консолидации западных стран с целью преодоления хозяйственной рецессии. На период французского председательства в ЕС Саркози предложил широкую программу дальнейшего продвижения по пути интеграции Евросоюза, которая из-за кризиса не была в полной мере реализована. Оказался под вопросом продвигаемый Саркози проект Средиземноморского союза, в основном из-за противодействия Германии, не желавшей создавать внутри ЕС особую группу средиземноморских стран без своего участия. Саркози пошел дальше и продолжил начатую его предшественником Шираком политику упрочения франко-британских отношений, подкрепленную заключением франко-британского военного договора в 2010 году.
Внешнеполитическая повестка Олланда оформилась только на совещании французских послов в конце августа 2012 года. Он высказался за сохранение роли ООН и ее реформу, подчеркнув, что без мандата этой организации Франция не будет участвовать в миротворческих операциях. Определенной новацией у Олланда было и его заявление о том, что Франция должна стать связующим звеном между Востоком и Западом, между Севером и Югом. Олланд ратовал за устойчивые франко-американские отношения и выразил свои симпатии президенту Б. Обаме.
В первые месяцы своего пребывания на президентском посту Ф. Олланд высказывался за укрепление европейской интеграции. Если во время предвыборной кампании он боролся за то, чтобы не дать ратифицировать договор о бюджетной стабильности, подписанный его предшественником, теперь он добился его ратификации Социалистической партией. Это решение продемонстрировало, что, несмотря на все расхождения с А. Меркель, Олланд был намерен любой ценой защищать евро и согласен с тем, чтобы бюджетную политику Франции контролировали наднациональные структуры, то есть что он собирается уменьшить не только бюджетный дефицит, но и государственные расходы. Его позицию по этому вопросу восприняли как неприемлемый компромисс с либералами не только коммунисты, но и солидаризирующиеся с социалистами «зеленые».
Эволюция баланса сил между участниками тандема, предопределенная воссоединением Германии, заметно ускорилась на фоне начавшегося в 2008 году мирового кризиса. Франция оказалась более чувствительной к его последствиям, нежели ФРГ, причем не только из-за более ограниченного демографического или материального потенциала, но и по структурным причинам. Французский торговый баланс сводится с хроническим дефицитом, а германский – с внушительным активом, отражая различие в конкурентоспособности двух ведущих экономик Евросоюза. Поддержав просьбы южноевропейских государств о финансовой помощи, Олланд стремился нейтрализовать риск превращения основного донора – ФРГ – в решающего игрока среди 27 государств ЕС.
В 2013 году окончательно выкристаллизовалась позиция Франции по основным проблемам международных отношений. Очевидно, что для нового президента Франции европейское направление оставалось приоритетным. Первые встречи с Меркель, а также разноформатные встречи в рамках ЕС имели целью дальнейшее продвижение интеграционного процесса в области экономики, в частности, путем ужесточения условий бюджетного пакта и образования банковского союза. Берлин выступает за то, чтобы органы Евросоюза имели возможность влиять на национальные бюджеты, против чего решительно возражает Париж. Олланд и его соратники выступают за солидарную ответственность по долгам на основе введения евробондов, учреждения европейского фонда погашения долгов и других мер. Немецкая сторона категорически этому противится, справедливо считая, что Германии в этом случае придется стать главным донором.
Об отрицательной позиции А. Меркель к Средиземноморскому союзу уже говорилось. Кроме того, критически отнеслись в Берлине и к предвыборному обещанию Олланда снизить пенсионный возраст с 62 до 60 лет, поскольку остальные члены Евросоюза планируют повышение пенсионного возраста. В Германии, в частности, предполагается поднять его до 69 лет. Сдержанность немцев (в вопросе антикризисной политики ЕС) кажется французам, привыкшим к тому, что на общественные расходы выделяются большие суммы, эгоистичной.
Существует еще один камень преткновения между двумя союзниками. Французы были открыто недовольны тем, что Меркель без объяснения причин отказалась одобрить слияние франко-немецкого оборонного концерна EADS с британской оборонной фирмой BAE, в результате чего могла бы возникнуть крупнейшая аэрокосмическая компания, а это сделало бы европейскую оборонную промышленность более конкурентоспособной. Европейские аналитики и обозреватели давно уже говорят о кризисе в отношениях между Францией и Германией. Однако и Олланд и Меркель прекрасно понимают, что судьба европейской интеграции будет во многом зависеть от решений, которые их страны должны совместно принять для преодоления кризиса в Европе. Тем не менее во второй половине прошлого года холодные, если не сказать плохие отношения между Олландом и Меркель уже ни для кого не являлись секретом.
Политическая и стратегическая позиция Франции по отношению к Североатлантическому альянсу и Соединенным Штатам всегда была отмечена определенной двойственностью. В отличие от других европейских государств Париж не готов признать гегемонию США и Североатлантического альянса, поскольку решение стратегических и военных вопросов определяется наличием системы сильной централизованной государственной власти. В оборонной промышленности и в сфере высоких технологий ответственные должности занимают лица, принадлежащие к госсектору, или выходцы из органов госуправления высшего уровня, что является исключительно французской спецификой. Благодаря этому фактору новый министр обороны Ле Дриан счел возможным «решительно» заявить генеральному секретарю альянса, что Франция остается самостоятельной в военных вопросах.
В отношении США в команде Олланда есть как сторонники, так и противники слишком тесных отношений с Вашингтоном. Олланд не демонстрирует слишком проамериканские настроения, но по основным направлениям мировой политики (Афганистан, Иран, Ближний Восток) проводит солидарную с Вашингтоном линию. Но в Северной и Тропической Африке, а также на Ближнем Востоке Франция сталкивается с США, а главное – с более сильным на перспективу соперником – Китаем. Контакты Олланда с лидерами Алжира, Египта, Иордании, а также ОАЭ, Катара и Саудовской Аравии говорят о том значении, которое он придает активному присутствию Франции на Большом Ближнем Востоке и на Африканском континенте. Однако наиболее показательным свидетельством этого служит санкционированная Олландом операция французских войск против сепаратистов на севере Мали в январе 2013 года.
В целом Олланд выступал с критикой концепции «Франкафрики» – французской постколониальной политики в Африке. Идеи Олланда состоят в следующем: в Африке, как и на других континентах, Франция не может поддерживать отношения исключительно со стабильными демократиями. Она не должна выступать в роли ментора, если не хочет добиться обратного эффекта, вызвать раздражение и оказаться в изоляции. Но Франция может и должна постепенно перестраивать отношения, выделяя те государства, которым она благоприятствует, и те, от которых хочет дистанцироваться. Отход от «франкафриканской» политики будет осуществляться постепенно, под давлением гражданских обществ Африки и Франции.
Но вся эта риторика не помешала французскому президенту благословить военную интервенцию в Мали. На практике ситуация в Мали стала политическим и военным вызовом внешней политике и безопасности Франции. Главная трудность для Парижа заключалась в том, чтобы заставить европейских партнеров понять, какое значение имеет стабилизация Сахеля. И Ф. Олланд с этой задачей справился.
Сирийская проблема стала ключевой в российско-французском политическом диалоге в первые месяцы правления нового президента Франсуа Олланда, ведь Париж во втором полугодии 2012 года был председателем СБ ООН. Контакты Ф. Олланда с Д. Медведевым и В. Путиным свидетельствуют о большом потенциале отношений между Францией и Россией. Она включает такие проблемы, как реагирование на глобальные вызовы, ЕвроПРО, создание системы европейской безопасности, формирование «Большой Европы», урегулирование региональных кризисов, развитие взаимовыгодного сотрудничества в экономической, научно-технической и культурной областях.
Вместе с тем в России уловили важный сигнал: Олланд, как и Миттеран, прежде всего европеец, в отличие от евроатлантиста Саркози. Аналитики считают, что растущие противоречия во франко-германских отношениях должны подтолкнуть французское руководство к более активному диалогу с Россией. В торгово-экономической сфере Франция является третьим инвестором в России после Германии и Швеции (если не считать офшоры). Франция принимает участие в важнейших российских проектах в сфере модернизации и крупных совместных российско-европейских энергетических проектов.
Ф. Олланду досталось от Саркози сложное наследство на ближневосточном направлении. Наблюдатели часто обращали внимание на тот факт, что линия Франции на Ближнем Востоке фактически является «проарабской». Отбросив идеологические аспекты, такие, например, как соблюдение прав человека, Париж до настоящего времени неизменно строил отношения в регионе на прагматизме и «реальной политике». Но это не мешало с большим недоверием относиться к исламистам. Одним из краеугольных камней восприятия арабского мира Париж всегда считал защиту собственных интересов. Положение не особенно изменилось с приходом к власти нового президента.
Среди противоречий французской стратегии можно отметить, что Париж неизменно отказывается доверять исламистам, пришедшим к власти путем избрания, и, напротив, уже много лет находит общий язык с невыборными исламистскими властями (например, в Саудовской Аравии). Франция устами министра иностранных дел Лорана Фабиуса предложила строить отношения с другими государствами на основании так называемой «изменяемой геометрии». Подразумевается применение в каждом конкретном случае особой политики – в зависимости от страны, от ее условий и перспектив. Не всегда ясно, к чьему мнению прислушивается Олланд, определяя ближневосточную стратегию, особенно в сфере политики. Считается, на него влияет советник по Ближнему Востоку Эммануэль Бонн. Но если верить окружению президента, он сам принимает окончательное решение в соответствии с собственной оценкой фактов.
Наблюдая реакцию Ф. Олланда на события в Сирии, можно сделать два вывода: во-первых, сирийский вопрос занял важное место во внешней политике Франции, во-вторых, Париж допускает возможность повторения в Сирии ливийского сценария. Дело в том, что этот регион, называвшийся прежде Левантом (Ливан, Сирия, Иордания), на протяжении длительного исторического периода был связан с Францией еще как минимум с XVII–XVIII веков. Османская Порта дала французам здесь особые права – так называемые капитуляции. После крушения Турецкой империи этот регион стал подмандатной территорией Франции. Культурное влияние Франции настолько велико, что французский язык является фактически родным для ливанской элиты. Поэтому Париж всегда ревностно следил за политикой Сирии в Ливане при обоих Асадах. Париж видел в независимом ливанском государстве главный оплот своего влияния в регионе, не жалея сил для поддержки местных христиан-маронитов.
Франция не признала оккупации Израилем Голанских высот, на возврате которых настаивает Сирия. Все это сближало обе страны. В то же время в ливанском и иранском вопросах Париж и Дамаск оказались в разных лагерях. Начавшаяся два года назад кровопролитная гражданская война формально развязывает Парижу руки для интервенции. Гибель М. Каддафи и падение Ливийской Джамахирии утвердили французских дипломатов в том, что и сирийский лидер, использующий насилие против собственного народа, должен уйти. Сразу же после своего избрания Олланд подтвердил, что намерен воплощать в жизнь право народов распоряжаться собственной судьбой и «бороться против диктатур». Социологические опросы показывают, что французское общество расколото по вопросу о военном вмешательстве в Сирию. Сейчас в позиции Франции можно выделить два момента: это стремление добиться ухода Б. Асада с политической сцены и подчеркнутое желание поддержать СНС всеми имеющимися средствами.
Исключать участие Франции в военной операции все же нельзя, но, по всей вероятности, чтобы это произошло, необходим целый набор факторов: выход из тупиковой ситуации в ООН (вето РФ и КНР), поддержка вторжения со стороны США. Не следует забывать и про конфликт в Мали, оттягивающий на себя внимание Парижа. Остается надеяться на то, что дипломаты как Франции, так и ее партнеров найдут мирный путь урегулирования сирийского конфликта, а Олланд продемонстрирует, что в отличие от Саркози он умеет находить решения.
Не все так плохо
Франция – это пятая экономическая держава в мире. Но при этом министр труда Мишель Сапин заявил в прошлом году, что «существующее состояние – это полное банкротство государства». И для такого высказывания есть основания. Они включают объективные риски для экономики Франции, связанные со структурой ее товарооборота. Доля экспорта в ВВП Франции составляет треть, то есть эта страна сильно зависима от колебаний валютных курсов и стоимости ее товаров на внешних рынках. Евро последние полгода показывает рост; это означает, что ситуация с экспортом ухудшается.
Поскольку во Франции пошли на повышение максимальной ставки налога до 75 процентов на доходы людей, зарабатывающих более 1 млн. евро в год, то в стране отмечалось значительное бегство капитала. В частности, актер Жерар Депардье отказался от французского гражданства и стал российским гражданином в знак протеста. Но МВФ предупреждает, что Париж исчерпал все возможности для маневра в сфере налогов. Дальнейшее их увеличение может замедлить рост экономики. Фонд понизил прогноз роста экономики Франции и предупредил, что Париж должен незамедлительно приступить к проведению реформ, если хочет повысить конкурентоспособность своей экономики. Альтернативы реформам у Франции нет: в противном случае Париж еще больше отстанет от южных экономик, которые понизили стоимость рабочей силы и повысили производительность труда.
В отличие от южноевропейских стран, Франции удалось избежать резкого сокращения производства и сохранить в глазах большинства инвесторов статус ключевой экономики еврозоны. Однако сейчас это внешнее благополучие. Планы правительства по радикальному сокращению армии и военных расходов многие французы встретили настороженно. По их мнению, после того как военные блестяще провели операцию в Мали, очистив север страны от исламских радикалов, они были вправе рассчитывать на более деликатное отношение со стороны правительства. Во Франции армию называют «великой немой»: закон запрещает военным отстаивать свои права, прибегая к забастовкам. Неудивительно, что в условиях кризиса правительство пытается сэкономить не на социальной сфере, где сокращения вызовут массовое недовольство, а на армии. В минобороны недовольны, однако публичную критику никто себе не позволяет.
В то же время сектору труда необходимы не только дополнительные денежные средства, но и реформы, для того чтобы уровень безработицы начал снижаться. Одной из основных задач сейчас является сдерживание роста социальных расходов. Кроме того, во Франции огромные социальные обязательства перед населением, а также страна является одним из главных членов ЕС, что также влечет очень значительные расходы на государственном уровне.
Утрачивая популярность и рычаги влияния внутри Франции, президент Олланд пытается переломить ситуацию с помощью неожиданных международных ходов. И еще одно: прошлым летом по заданию президента Олланда французские министры сели писать домашнее сочинение о том, какой они видят страну спустя двенадцать лет. Чиновники оказались на удивление оптимистичны. В разгар рецессии они предрекали Франции третью промышленную революцию, ликвидацию безработицы и окончательное решение жилищного вопроса. Оппозиция называет все это сюрреализмом.
Наиболее амбициозное из выдвинутых министрами предложений – новая индустриализация Франции (кстати, к чему призывают и у нас в Казахстане, и в России) и с ее помощью полная ликвидация безработицы. В министерстве промышленности уверены: стране под силу создать собственную производственную модель, которая успешно конкурировала бы с американской, немецкой и восточноазиатской. К 2025 году промышленность должна обеспечивать 20 процентов ВВП страны – вдвое больше, чем сегодня. Как говорил другой левый политик, «цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!»
Необходимо обратить внимание еще на один аспект. Хотя французская экономика имеет ряд структурных дефектов (таких как повышенные ставки обязательных выплат, прежде всего социальных, излишне жесткая регламентация, особенно на рынке труда, недостаточная ценовая конкурентоспособность, финансовая слабость, сдержанность развития сети предприятий малого и среднего бизнеса), она тем не менее стоит на прочном фундаменте, что дает возможности для экономического роста.
Среди внутренних рычагов подъема экономики фигурируют многочисленные факторы, оказывающие прямое влияние на привлекательность страны для бизнеса. Качество инфраструктуры университетского образования, мировое лидерство в целом ряде ключевых областей, находящихся в процессе постоянного подъема (производство электроэнергии, телекоммуникации, гражданская и военная авиация, транспорт, производство предметов роскоши, продовольственная промышленность и т. д.), надежная степень социальной защиты и впечатляющие темпы демографического роста – вот что характеризует современную Францию.
На международной арене благодаря своей истории и дипломатической активности Франция находится в центре пересечения интересов Запада и Востока, Европы, Африки и всего мира. Необходимым, как считают французские эксперты, стимулом к модернизации методов ее деятельности и пересмотру некоторых ключевых моментов в дипломатии и стратегии.
В отношении «евразийской» политики (Россия и СНГ) Олланда можно заключить следующее. Он ученик и наследник великого прагматика Франсуа Миттерана. Так же как Миттеран, он пришел к власти в момент острого экономического кризиса, и его отношения с Москвой (и связанными с ней интеграционными структурами) прежде всего будут определяться заинтересованностью в развитии экономического сотрудничества. В то же время, как и Миттеран, он верен традиции Пятой республики и намерен отстаивать внешнеполитическую независимость и планетарную роль Франции, но в рамках реальных возможностей.
К сожалению, следует констатировать, что поражение Н. Саркози негативно отразилось на динамике казахстанско-французских отношений, так как большой пакет соглашений о сотрудничестве между двумя странами в различных сферах, достигнутых Астаной и Парижем в 2008–2010 годах при прежнем президенте, оказался при Ф. Олланде невостребованным.
Таким образом, рассматривая в совокупности все проблемы, стоящие перед современной Францией – экономические, социальные, внутриполитические и внешнеполитические, уместно задаться вопросом: а соответствует ли личность Франсуа Олланда как политика и государственного деятеля масштабу решаемых проблем? К сожалению, все вышеизложенное подталкивает к отрицательному ответу. Олланд переживает труднейший период своего правления. Согласно последним опросам, его рейтинг упал до 20 процентов – рекордного минимума для лидеров страны за всю более чем полувековую историю Пятой республики.
Но дело не только в Олланде как таковом. Просто французское общество уже не такое, как раньше. Говоря языком Л. Гумилева, исчезла историческая и геополитическая пассионарность, толкавшая французов на подвиги, самопожертвование и баррикады. Сегодняшние французы, увы, Первую мировую войну, началу которой в этом году исполняется сто лет, не выиграли бы. Тем не менее мы почти не видим изменений в статусе Франции. Она не стала сверхдержавой, но продолжает оставаться страной, имеющей вес в мире, кто бы ни был ее президентом.
публикация из журнала "Центр Азии"
январь-февраль 2014
№ 1 (89)
