В конце лета – начале осени 2015 года Европа содрогнулась под натиском сотен тысяч мигрантов с Ближнего Востока, которые прорывались через все возможные границы, стремясь к европейскому социальному раю. Это было настоящее потрясение как для европейских государственных структур, так и местных обществ. Государства не знали и до сих пор не знают, что им делать в ситуации, для которой нет написанных инструкций. Вернее, они, конечно, есть, но не для такого масштаба. А тем временем местные общества переживали и переживают испытание своей толерантности.
Последнее обстоятельство имеет огромное значение, потому что такой приток мигрантов вызывает рост протестных и антииммигрантских настроений в обществах западных стран. В свою очередь они теоретически способны вызвать усиление ультраправых настроений. К примеру, последние выборы в Польше наглядно продемонстрировали крен вправо. В частности, впервые в парламенте этой страны не будет ни одной левой партии.
Сегодня в европейских обществах наблюдается серьезный общественный раскол в связи с проблемой беженцев. Потому что наряду с теми, кто считает, что необходимо помогать им из гуманитарных соображений, также много и тех, кто выступает против этого. Последние думают, что беженцы, во-первых, создают слишком большое давление на социальные фонды и на государственные расходы. Во-вторых, что беженцы-мусульмане своим появлением угрожают идентичности населения европейских стран, которая в первую очередь рассматривается как христианская и демократическая.
Но эти две группы, по сути крайние точки зрения, и представляют весьма активное меньшинство в европейских странах. Первые выходят на митинги в защиту мигрантов и за оказание им максимальной поддержки. Вторые митингуют против приема мигрантов и за ужесточение политики против них. Но все же всех их не так много.
Гораздо более важное значение имеет умеренное консервативное большинство в европейских странах. Эти люди в принципе согласны с гуманитарным подходом и не против толерантности. Но в то же время они думают прагматически. Конечно, им жалко беженцев из неблагополучных стран, но тогда возникает вопрос, может ли Европа в принципе помочь и принять всех несчастных людей в Азии и Африке или хотя бы существенную их часть. Это вытекает из гуманитарной и либеральной логики, что следует помогать тем, у кого проблемы. Кроме того, не приводит ли следование гуманитарной политике к тому, что люди в Азии и Африке воспримут мягкость европейских стран за их слабость. Тогда все сотни тысяч людей, которых Европа принимает, объективно спровоцируют другие сотни тысяч, а может, и больше на попытку достичь европейского берега.
Пока консервативная часть общественного мнения большинства европейских стран еще не пришла в движение, она не может определиться в своем отношении к происходящим процессам. Все-таки в движениях как в защиту мигрантов, так и против них выступает довольно ограниченное количество граждан. Но вопрос не просто остается на повестке дня, он пылает огромным вопросительным знаком на карте Европы.
Первые его последствия уже ощущаются в Германии, где упал рейтинг канцлера Ангелы Меркель, которая заявила о готовности принимать мигрантов. В некоторых европейских странах политики, которые всегда тонко чувствуют конъюнктуру, уже стали делать заявления о возможных негативных последствиях для Европейского союза. В таком духе высказался канцлер Австрии Вернер Файман. В Восточной Европе делаются все более жесткие заявления. Здесь многие не согласны с идеей Евросоюза размещать мигрантов по всем странам согласно квоте, которая будет определяться исходя из размера ВВП.
Многие политики и наблюдатели и в Европе и, в частности, в России акцентируют внимание на том, что Европа сама способствовала появлению данного кризиса, когда своим участием в военных действиях помогла ликвидации режимов Муамара Каддафи в Ливии, Саддама Хусейна в Ираке и ослаблению режима Башара Асада в Сирии. Собственно, большую часть сегодняшних мигрантов в Европу составляют как раз беженцы из Сирии, Ирака и стран Африки, которые легко проникают с юга через охваченную хаосом территорию Ливии.
Безусловно, такая логика вполне очевидна. Тот же Каддафи не пропускал беженцев, в том числе в рамках своих негласных договоренностей с европейскими политиками. В Сирии долгая гражданская война привела к тому, что существенная часть населения страны стала беженцами. Многие из них уже четвертый год живут в лагерях беженцев в Турции. И, естественно, что им ничего не мешает добраться до турецкого побережья Эгейского моря, а затем отправиться на греческие острова.
Хотя европейцы могут сказать в ответ, что это Асад в Сирии создает условия для появления беженцев, что в Ливии они поддержали местных повстанцев, которые выступили против весьма жесткого режима. Соответственно, все, что произошло потом, это следствие неспособности местных сил договориться друг с другом. Дальше европейцы обычно не идут, потому что здесь можно подойти к опасной черте, за которой начинаются дискуссии о том, что западная модель демократии не работает в восточном мире.
Естественно, что для большинства выходцев с Запада, тем более политиков, идеологически это почти кощунственное утверждение. Демократия не подвергается сомнению никогда и ни при каких обстоятельствах. Поэтому более логично для западноевропейских наблюдателей разделить современную историю того же Ближнего Востока на отдельные блоки. Например, отдельно рассматриваются режимы Каддафи, Асада и Саддама Хусейна и их политика, отдельно – межобщинные и межплеменные противоречия, которые начинаются после их падения, и так далее.
В этой логике беженцы – это в первую очередь блок из области гуманитарной проблематики. Поэтому именно этот аспект при рассмотрении данной проблемы является доминирующим. Нельзя сказать, что в Европе ничего не делают для того, чтобы остановить поток беженцев.
Но в развитых странах старой Европы стараются находиться в рамках процедур. Поэтому Германия, например, облегчает процедуру высылки незаконных мигрантов. То же нельзя утверждать про страны Восточной Европы. Они пытаются строить заборы, мобилизовать армию для защиты границ. Частью тактики некоторых стран является также скорейший пропуск проникших на территорию Европы мигрантов в другие страны, с тем чтобы они не оставались на данной территории. То есть пытаются переложить ответственность за них на соседей.
Хотя восточноевропейские страны не первопроходцы в использовании этой тактики. К примеру, ее уже довольно давно активно применяет Италия, власти которой перенаправляют прибывших из Африки мигрантов в остальную часть Европы.
По сути, нынешний кризис с мигрантами носит для Европы не частный, а системный характер. То есть это не вопрос того, кто будет платить за содержание мигрантов, где они будут жить и даже не вопрос о том, какие проблемы с безопасностью в европейских городах могут из-за них возникнуть. Хотя последнее обстоятельство имеет большое значение. Потому что непонятно, сколько среди сотен тысяч беженцев из Сирии и Ирака бывших военных, боевиков различных организаций, от племенных ополчений до выходцев из, условно говоря, «Исламского государства». Все это люди весьма решительные и готовые на многое в случае возникновения проблем. Если даже не считать, что среди них есть и те, кого могли специально направить в Европу разные «нехорошие» люди или организации.
Главный вопрос в другом. В рамках глобализации Европа с точки зрения занятости, здравоохранения, общественной безопасности и решения социальных вопросов является, без всякого сомнения, самым привлекательным местом для проживания. В то же время глобализация приводит в движение массы людей в азиатских и африканских странах. Они перемещаются из села в город, они получают много информации. И это безотносительно конфликтов, которые очень часто происходят. Естественно, что образ Европы всегда выглядит привлекательно для многих, в том числе тех, кто получил образование.
Конечно, и США выглядят привлекательно, и Япония. Но до США добраться относительно просто могут только мексиканцы и другие выходцы из Латинской Америки. В то время как Япония крайне закрытая страна для мигрантов. Кроме того, в США и Японии социальная политика менее масштабная, чем в Европе с ее победившими социальными подходами в государственной политике.
В этом смысле Европа находится очень близко от Африки. У нее в целом либеральная политика, что облегчает мигрантам если не получение политического убежища, то как минимум безопасное проникновение на ее территорию и, что немаловажно, нахождение здесь. То есть, несмотря на незаконность пребывания мигрантов, государство фактически закрывает глаза на то, что они находятся на ее территории. Одновременно ее социальная политика весьма масштабна и также очень либеральна по отношению к приезжим.
Это создает условия для потенциальных мигрантов, которые понимают, что все их усилия по проникновению в Европу будут оправданны. Риск, конечно, всегда есть, все-таки кто-то тонет в море, но это весьма незначительный процент.
То есть европейцы не могут помешать мигрантам прибыть в Европу, для этого они слишком либеральны. И не могут не содержать мигрантов, которые уже оказались в Европе, для этого они слишком социальны.
В целом нынешний кризис представляет системную проблему для Европы. Резкое увеличение количества мигрантов с мусульманского Востока накладывается на то большое количество мусульман, которые уже проживают в европейских странах. Уровень интеграции этих людей заметно ниже уровня интеграции выходцев, к примеру, с территории бывшего СССР. Мусульманским обществам присуща общинная модель проживания. Это вступает в противоречие с индивидуалистическим характером организации западноевропейского общества.
Восточные общины в первую очередь ориентированы на свои интересы. Сегодня в Европе они в основном носят религиозный характер и существуют на местном уровне. Поэтому они редко, практически никогда не имеют политического значения. Демократическая система в Западной Европе, будь то мажоритарная система выборов, как в Великобритании, или пропорциональная, как во Франции и Германии, имеет иммунитет против потенциально существующих общинных интересов выходцев с Востока.
Во-первых, частично политические партии интегрируют в свой состав выходцев из тех или иных общин. Они могут занимать должности вплоть до министерских портфелей, как, например, арабка Рашида Дати в правительстве Николя Саркози во Франции. Но эти люди – часть истеблишмента, внутри они те же европейцы. Во-вторых, никакая местная община выходцев из восточных стран сегодня не имеет возможности войти в политическое пространство. То есть невозможно сформировать, например, мусульманскую или турецкую партию. Даже если они составляют внушительный процент от электората. В частности, мусульмане во Франции состоят из множества этнических общин.
Кроме того, в случае с мажоритарной системой выборов старые элиты всегда имеют преимущество над новичками в политике выборов. Например, в Великобритании партия может набрать большой процент в масштабах всей страны, но получить минимум мест в парламенте, потому что по мажоритарным округам побеждает тот, кто набрал большее количество голосов. Поэтому в европейских странах не так много депутатов-мусульман, несмотря на то что их много в составе населения страны.
Но несмотря на эффективность такой системы, у нее есть свои пределы. По мере роста численности в структуре населения числа выходцев из мусульманских стран, это только вопрос времени, они начнут формулировать свои вопросы к политике страны проживания. Соответственно, когда количество начнет переходить в политическое качество.
Тем и опасен нынешний миграционный кризис для Европы. Этот миллион мигрантов или, может быть, больше способен сыграть роль той соломинки, которая сломала спину верблюду. По мере интеграции в европейское пространство масс беженцев с Ближнего Востока они все больше будут влиять на отношения между местным населением и мусульманскими общинами. Европейским политикам будет все сложнее сдерживать возникающие противоречия.
Им придется решать фундаментальный вопрос: надо ли всеми силами защищать идентичность и строить стены на границах с внешним миром или согласиться с тем, что это уже невозможно?
Современная Европа все сильнее напоминает позднюю Римскую империю, которая была привлекательна для масс людей со всего тогдашнего Древнего мира. Люди стремились к достижениям ее цивилизации. Сначала как мигранты, переселяясь семьями и поодиночке. Затем как общины, переезжая целыми племенами. Потом были завоевания, но это уже другая история.