Решение о проведении 20 марта в Казахстане досрочных парламентских выборов по большому счету не может считаться слишком уж неожиданным. И дело даже не в том, что слухи о такой возможности ходили уже давно. Более того, многие действия на партийно-политическом поле наглядно демонстрировали, что выборы могут быть не за горами. Например, можно назвать официальную ликвидацию в 2014 году Коммунистической партии, что делало Партию народных коммунистов единственным крупным игроком на прокоммунистическом электоральном поле. То есть выборы вполне могли пройти в любой возможный день до истечения срока полномочий нынешнего Мажилиса, то есть до конца 2016 года.
В таком случае их проведение в марте – со стороны властей это вполне очевидный тактический ход, который обусловлен текущей ситуацией. Собственно, даже в западных парламентских демократиях право назначения даты выборов является очевидной привилегией правящих партий. Они выбирают тот момент, когда у них наибольшая вероятность собрать большее число голосов избирателей. Например, когда правящее правительство смогло сделать какой-то удачный ход или когда конъюнктура более выгодная. Если же ситуация заведомо проигрышная и выиграть выборы явно не получится, тогда стараются использовать весь имеющийся у той или иной партии запас времени.
Безусловно, западные парламентские республики сильно отличаются от восточных государств с сильной вертикалью власти, но логика принятия решения о выборе момента для проведения выборов у них схожая. Любая власть стремится выбрать тактически верный момент. Хотя в парламентских демократиях выборы – это решающий вопрос в политическом процессе. В то время как для государств с сильной вертикалью власти выборы в парламент не имеют такого значения, как президентские выборы, которые, между тем, в Казахстане успешно прошли в 2015 году. Поэтому для парламентских республик выборы в парламент – это решение вопроса о власти, а для президентских республик – больше тактическая коррекция системы, которая не особенно влияет на ситуацию в целом.
Характерно, что само решение о досрочных выборах, как и действия прежнего состава Мажилиса, ожидаемо подверглось весьма бурному обсуждению широкой общественностью, в основном в сети Интернет. Традиционно у нас парламент привлекает к себе внимание именно в момент его выборов. Для многих это повод для критики в адрес этого института власти, для других причина подвергнуть критике действия самих парламентариев в ходе работы Мажилиса.
Это отражает высокую степень либеральных ожиданий в интеллектуальной части казахстанского общества. Потому что эта часть общества традиционно рассматривает парламентские выборы в сравнении с лучшими западноевропейскими стандартами. Поэтому она ждет от представленных в парламенте партий высокой степени политической активности. Например, с тем чтобы коммунисты более активно защищали интересы трудящихся, чтобы правые в лице партии «Ак-жол» были более настойчивы в защите бизнес-сообщества. И, наконец, чтобы правящая партия «Нур Отан», может быть, была бы более активна в защите консервативных традиций. А все вместе они оказывали бы давление на правительство.
То есть активная часть общества как минимум хотела бы, чтобы каждый участник процесса – от депутатов до партий – был более решителен, как максимум они хотели бы следования западноевропейской традиции сильного парламента. Конечно, решительными не до такой степени открытого противостояния, которое имеет место, к примеру, в украинском парламенте. Не так давно там была драка между депутатами партий «Блок Петра Порошенко» и «Народный фронт», входивших в правящую коалицию. Но чтобы парламент не был тихой заводью, как это типично для Казахстана и России.
Но здесь стоит отметить, что в нашей ситуации в Казахстане, как, впрочем, и в соседней России, парламент – это часть единой системы сильного государства. В то же время на территории бывшего СССР существует много примеров существования активных парламентов, деятельность которых отражает реально существующие в обществе противоречия.
Например, в Молдавии население и, соответственно, парламент примерно поровну разделены между сторонниками проевропейской (условными либералами) и пророссийской ориентаций со всеми вытекающими отсюда последствиями. Там противоречия между ними часто выходят на улицу.
Прежние лидеры молдавских правых во многом оказались скомпроментированными в связи с коррупцией, что поставило под вопрос положение проевропейских сил, а лидеры вторых теперь стремятся к власти, с тем чтобы сделать Молдавию частью евразийского проекта. Вопрос здесь не в том, что кто-то из этих молдавских политиков прав или нет, у каждого из них своя правда. Вопрос в другом. При наличии активного парламента те линии расколов по национальным, религиозным, региональным, другим основам, которые существуют в каждом постсоветском обществе, становятся частью не только политического процесса, но и обычной жизни общества.
Вот именно этого большая часть общества в Казахстане осознанно или нет, но хотела бы избежать. Особенно на фоне очевидного идеологического раскола в обществе в связи с украинскими событиями последних двух лет. Во многом поэтому консервативное большинство не особенно интересуется происходящими выборами. Оно в целом поддерживает линию государства. Для него важна способность государства обеспечивать твердое правление и порядок, что немаловажно в условиях все более нестабильного мира вокруг нас.
Причем порядок может быть даже более важен, чем проблемы, связанные с нестабильностью экономики, с ценами на нефть и с растущей инфляцией. Безусловно, происходящее не может не беспокоить население в целом. Но не настолько, чтобы отказаться от общей поддержки государственной политики, в данном случае в контексте выборов в Мажилис. Поэтому консервативное большинство, скорее всего, предсказуемо проголосует за тот триумвират партий, которые уже представлены в Мажилисе.
В прямом смысле звездой выборов является партия «Нур Отан». Это не только потому, что она, скорее всего, и наберет большинство голосов. В первую очередь потому, что напрямую ассоциируется с вертикалью власти. Отсюда в списке кандидатов в депутаты от «Нур Отана» столько высокопоставленных чиновников и областных акимов. Но кроме этого в списке много популярных артистов и спортсменов. Это обеспечивает максимальную степень узнаваемости партийного списка, не говоря уже об агитационном потенциале, например, боксера Геннадия Головкина или певца Кайрата Нуртаса.
Но важно также то, что только «Нур Отан» в полной мере использует потенциал идеологической концепции многонационального Казахстана. Это привычный образ для большей части поколения выше среднего возраста, пусть даже он ассоциируется с советской идеологической моделью. Но в то же время это защитная реакция большей части населения страны от любых межнациональных проблем, за последние 25 лет их было слишком много на пространствах бывшего СССР.
Поэтому любой оппозиции трудно получить какое-то внушительное количество голосов, потому что она строит свою концепцию на тотальном отрицании существующей в Казахстане реальности. А эта реальность включает в себя и идеологию многонационального Казахстана, пусть даже советского типа, и политику привлечения инвестиций, и приверженность рыночным отношениям.
В то время как обычно оппозиция редко учитывает в своих программах многонациональность как концепцию, пусть даже в идеологическом формате. Для национальных меньшинств Казахстана оппозиция – это все же больше движение казахской интеллигенции.
Кроме того, оппозиция выступает за пересмотр контрактов с иностранными компаниями, то есть против политики привлечения инвестиций. При всех возможных вопросах к данным контрактам они являются частью экономической политики Казахстана последних 20 с лишним лет, направленной на интеграцию в мировую экономическую систему. Пересмотр контрактов создаст слишком много последствий, в том числе и юридических. Но это не самое главное в электоральный период. Важнее, что для большей части населения пересмотр контрактов не слишком очевидный и понятный лозунг.
Важно также, что оппозиция традиционно выступает за политическую либерализацию. Но политическая либерализация, в том числе благодаря усилиям российской пропаганды последних лет, не слишком популярна среди большей части общества. Она слишком ассоциируется с политикой западных стран. Кроме того, люди подсознательно больше всего опасаются лишиться стабильности.
Собственно, концепция правящей партии на данные выборы связана с идеей развития в рамках существующей вертикали власти. То есть главная мысль связана с тем, что ничего не надо менять, но при этом продолжать процессы модернизации страны.
Новый министр, новые возможности?
Министр образования – это всегда знаковая фигура для любого правительства в любой стране мира. Наверное, нет другого такого министерства, которое не имело бы прямого отношения к жизни практически всего общества. Даже Министерство экономики, которое определяет нашу жизнь, и Нацбанк, от которого зависит курс национальной валюты, все-таки находятся слишком далеко от обычных людей и их деятельность не очень им понятна. Но с образованием, напротив, все связаны самым тесным образом. Кто-то учится, кто-то учит, у кого-то дети учатся и у многих, если не у всех, есть свое мнение по поводу того, что в образовании хорошо, а что не очень. Поэтому именно министр образования вызывает такое неравнодушное к себе отношение.
Соответственно, к новому министру Ерлану Сагадиеву был проявлен такой большой интерес. Его насыщенная биография вызвала у общественности самые разные эмоции. Для кого-то имело значение, что у него отсутствовал опыт работы в образовании, хотя он и управлял частным университетом. Но для нашего во многом еще бывшего советского менталитета это не совсем аргумент. Напомним, в СССР министр обычно должен был пройти весь путь от учителя или преподавателя вуза. В результате, с одной стороны, он являлся своим для профессиональной среды, с другой – должен был быть в курсе работы всей системы.
Но для других как раз, напротив, имело значение, что у Сагадиева есть управленческий опыт в бизнесе, он работал в компании «Фудмастер», где-то еще. С этой точки зрения хороший менеджер – это как раз то, что необходимо современному образованию в Казахстане. Тем более если оно находится на переходном этапе от советской системы образования к западной.
Кто-то обратил внимание на то, что новый министр сын советского академика Кенжегали Сагадиева и относится к старой алматинской интеллектуальной элите. Одно любопытное замечание было связано с тем, что новый министр теоретически должен быть достаточно обеспеченным человеком. Все-таки возглавлял частный университет, имел опыт работы в бизнесе. Это может быть важно в свете известных наших особенностей, которые часто вызывают громкие скандалы с государственным заказом, а в сфере образования последний традиционно имеет весьма значительные объемы.
В любом случае равнодушных не было. И у общественного мнения и у профессиональной среды накопилось довольно много вопросов к сфере образования и науки. От каждого нового министра ждут если не решения, то ответов. Например, учителей и родителей волнует ЕНТ. Родителей также не может не волновать качество школьного и вузовского образования. Очевидно, что его уровень у нас явно недостаточный для современного мира и не становится лучше. То есть нет положительной динамики. Особенно это характерно для высшего образования. При количественном росте вузов и студентов налицо явные проблемы с качеством выпускников. Сегодня высшее образование – это просто бизнес на студентах, и не очень высокого качества.
Свои вопросы есть у науки, и особенно к системе государственного финансирования научных исследований. Сегодня государство все финансирование науки перевело на проекты. При этом они максимально забюрократизированы. Это понятно, чиновники не хотят рисковать. Но в итоге собственно отчеты, которые занимают очень много времени, подменяют результат, заменяют науку. Они никуда не выходят. В стране нет или крайне мало научных публикаций, тем более качественных.
Но и ученых можно понять. Суммы по научным проектам весьма незначительные, их тем более время от времени сокращают, а отчеты занимают слишком много времени. По сути, ситуация очень печальная, она вполне соответствует старой советской поговорке: «Мы делаем вид, что работаем, вы делаете вид, что платите».
В этой связи усилия предыдущего министра Аслана Саринжипова по переносу научной активности в вузы явно не удались. Сама по себе концепция была неверной. В министерстве полагали, что нужно следовать западной традиции, где вся наука сосредоточена в университетах. Но они забыли, что западный преподаватель работает по другой системе. Он имеет обязательство по преподаванию примерно 200–250 часов в год, которые можно распределить по году. Остальное время западный преподаватель может и должен заниматься наукой. Это включает в себя работу в библиотеках, участие в научной жизни, привлечение грантов на исследования, публикацию монографий. Для этого у него есть время. Университет также получает свои дивиденды, публикации его преподавателей осуществляются от его имени, что повышает его авторитет, в том числе это отражается и на доходах.
В то же время у нашего преподавателя нагрузка может быть до 800 часов в год. Он также пишет много отчетов и кроме того у него сохраняются общественные обязанности, унаследованные от советского времени, например дежурство в общежитии. Он просто не в состоянии выделить время еще и на библиотеку и научную работу.
Из всего этого вытекает общая проблема – недостаток качества, связанный с широкой распространенностью в Казахстане плагиата и компиляции. Если научные отчеты все равно не публикуются, то кто будет проверять их, например, на те же компиляцию или плагиат. Весьма характерна история с плагиатом докторской диссертации бывшего министра Айтгуль Самаковой, которую случайно обнаружили в России активисты по борьбе с плагиатом в диссертациях российских чиновников. Выяснилось, что диссертация Самаковой в точности списана с работы бывшего вице-мэра Москвы Людмилы Швецовой.
В данном случае Самакову жаль, вряд ли она сама списывала у московского вице-мэра. Скорее всего, это сделал нанятый ею «литературный негр», получив деньги за заказ, он не стал заморачиваться и просто взял похожую работу в соседней России. Так, к сожалению, делают очень многие, никто же не будет проверять все российские диссертации, условно от Белгорода до Томска, а тем более если просто перевести с другого языка, например с русского на казахский.
Здесь, правда, возникает другая сторона вопроса. Самакова не списывала сама, она просто не писала. Это очень важно, потому что для того, чтобы заниматься наукой, нужно уметь писать. А с этим у нас большая проблема, даже если кто-то защитил когда-то диссертацию, он не пополняет ряды ученых и не пишет научные работы, которые бы отвечали на актуальные вопросы. Даже те, кто защищался когда-то при Союзе в Москве и должен владеть методикой, тоже часто ничего не пишут. Поэтому у нас много докторов и кандидатов наук, теперь еще и докторов Phd, но работ как не было, так и нет. Многие наши работы никто не видит и не читает, они тонут в виде отчетов в Министерстве образования и науки, нет научной среды, нет практики качественного рецензирования и многого другого.
Наукой в Казахстане заниматься немодно и непрестижно, сегодня это скорее тяжелое ремесло, обязанность, борьба за кусок хлеба. Простыми бюрократическими методами, как это обычно делает министерство, проблему решить невозможно. У наших соседей в России ситуация гораздо лучше, и дело не только в том, что изначально в СССР уровень российской науки был очень высок. Но и в принятых решениях.
Например, финансирование науки осуществляется в том числе через государственные фонды, в частности Российский гуманитарный научный фонд. В 2014 году этот фонд потратил 1,4 млрд. рублей (450 млн. долларов по курсу того времени) на 3460 научных проектов в гуманитарной области. На сайте фонда отмечено, что итогом этого финансирования стала публикация «18 тыс. научных работ (монографий и их разделов, научных статей, тезисов докладов/выступлений, методических разработок, программ для ЭВМ, баз данных, словарей, энциклопедий, книг, атласов и картографических материалов)». Еще 146 млн. рублей (45 млн. долларов) было потрачено на финансирование проектов молодых ученых. 100 млн. рублей (3,3 млн. долларов) – на проекты ученых из регионов. Еще фонд финансирует научно-популярные работы, публикацию фундаментальных работ и т. д.
Обратим внимание, основной критерий итоговой работы данного фонда – это публикации, ключевой элемент любой научной деятельности. Если мы говорим, что в сравнении с Россией все нужно делить на 10, то можно представить, какой объем финансирования только на гуманитарные исследования через подобный фонд теоретически мог бы быть у нас. И это не считая расходов на текущую деятельность научных институтов.
Хотя в нашем случае большие деньги делу не помогут, слишком мало у нас тех, кто может писать. Но самое главное – нам нужно качество научных текстов. В конце концов, именно это задача государственной идеологии. В общем, вопросов много, а ответы на них будем ждать от нового министра или не будем, время покажет.
Цена пенсионного вопроса
Сама идея накопительной пенсионной системы была очень прогрессивной и весьма обнадеживающей, но, похоже, разбилась о суровую экономическую реальность.
Смысл пенсионной реформы изначально в основном заключался в том, чтобы на рыночных основаниях обеспечить экономику длинными деньгами. Ну и, конечно, это был стимул для работающего населения, которое могло накопить на старость солидные суммы. В свою очередь государство могло со временем частично снять с себя обязательства по выплате пенсий. Теоретически получалась двойная и даже тройная выгода и для экономики, и для активной части общества, и для государства. Но экономика все-таки имела первичное значение. Солидные суммы пенсионных накоплений могли дать импульс к развитию фондового рынка и в конечном итоге к финансированию различных проектов.
Тем более что пенсионная система имела фору во времени. После ее запуска должно было пройти еще немало времени, прежде чем потребовались бы значительные выплаты для будущих пенсионеров – участников накопительной системы.
На начальном этапе реформаторы сделали многое, чтобы осложнить доступ к пенсионным деньгам. Например, несмотря на накопленную сумму на пенсионном счету, которая в некоторых случаях могла достигать миллионов тенге, будущий пенсионер мог рассчитывать на выплаты в крайне ограниченном размере, примерно соответствующем обычной среднемесячной пенсии. Забрать всю сумму или хотя бы разделить ее на солидные части он не мог.
Характерно, что 10 процентов изначально должны были платиться из заработной платы работников. Но фактически со временем это стало обязанностью работодателей. Пенсионные платежи начисляются сегодня, как и социальные налоги, на фонд заработной платы. То есть не совсем правильно говорить, что это деньги работающего населения. Скорее это деньги работодателей, для которых это стало еще одним дополнительным налогом.
Поэтому понятно и отношение государства к пенсионным накоплениям. Собственно, оно обеспечивало и обеспечивает сбор с предприятий 10 процентов пенсионных денег. Государство предпринимает для этого порой жесткие меры, можно вспомнить, как в свое время заставляли компании выплачивать задолженность по этим выплатам, понятно, что компании были не в восторге от нового налога и старались экономить за его счет, а затем следило за их сохранностью, потому что выступало в роли гаранта.
Именно сохранность пенсионных накоплений – вот что оказалось в итоге самым слабым звеном всей системы. «Длинные» деньги, которые очень долго можно было не возвращать, были нужны многим, но не все могли обеспечить не то что правильное их вложение, но и простую сохранность.
Собственно, в этом проблема всех постсоветских экономик. С одной стороны, здесь всегда не хватает денег для инвестирования, с другой – здесь недостаточно доверия. Слишком много печальных историй про потерянные деньги и обман. Но в мире капитализма деньги нуждаются равно как в юридической защите, так и в доверии. Когда никто никому не верит, это большая проблема для инвестиций.
Возможно, поэтому большая часть пенсионных денег в итоге была направлена на финансирование бюджетного дефицита через покупку государственных бумаг. Причем сохранность средств в данном случае имела большее значение, чем финансирование дефицита. Но получилось так, что государство собирало налог, с тем чтобы затем взять собранные деньги, по крайней мере, большую их часть в бюджет.
В таком случае пенсионная накопительная система выступает в роли своего рода посредника между предприятиями и государством. Кроме того, по мере того как приближается срок начала выхода на пенсию поколения, которое не имело опыта работы до введения накопительной пенсионной системы, становится очевидным, что государство не может отказаться от солидарной системы. В той или иной степени какие-то выплаты будут сохраняться.
Но у пенсионной реформы были и свои очевидные преимущества. В первую очередь уже сделанные пенсионные накопления принадлежат конкретному человеку, они наследуются. Для работающих людей это имеет большое значение и серьезный стимул к получению официальных зарплат. Хотя очевидно, что все может быть, но принцип в данном случае имеет значение. Кроме того, в пенсионной системе накопилась внушительная сумма в тенге. На начало 2016 года это уже 5,8 трлн. тенге. Это почти 34 процента от денежной массы в 17 трлн. тенге (ВВП около 40 трлн. тенге). Естественно, что это важный стабилизирующий фактор. В частности, очевидно, что эта часть тенговой массы никогда не будет направлена на валютный рынок. В любом случае это солидный массив денег, который может быть направлен на решение самых разных задач.
Характерно, что на первом этапе работы системы пенсионные деньги оказались в распоряжении финансовых институтов, которые для этой цели создали или приобрели накопительные пенсионные фонды. Даже с учетом того, что половина средств направлялась на покупку государственных ценных бумаг, у банков все равно оказался в распоряжении источник «длинных» и дешевых денег. Причем деньги можно было не только размещать на депозитах, но и направлять на покупку облигаций компаний, многие из которых были аффилированы с банками и их менеджментом.
В итоге возникли условия, которые привели государство к необходимости создания ЕНПФ. И здесь сохранность средств была поставлена во главу угла. Потому что ЕНПФ был вынужден списать часть денег из переданных ему активов частных пенсионных фондов. Хотя сумма списания была небольшой, около 100 млрд. тенге, но наверняка это только верхушка айсберга. Потому что многие активы пенсионной системы слишком тесно связаны с банками, а их положение вызывает вопросы, например, у рейтинговых агентств.
Надо сказать, что ЕНПФ в 2015 году продемонстрировал впечатляющую доходность в 15,6 процента. Это нашло отражение в счетах участников системы. Это, наверное, самый большой годовой доход за всю историю пенсионной системы. Конечно, в пресловутом долларовом эквиваленте вкладчики потеряли немало, но система-то работает в тенге. Поэтому такая доходность ЕНПФ, безусловно, стала приятным сюрпризом.
На этом фоне 10 февраля президент Казахстана Нурсултан Назарбаев заявил о том, что 1,45 трлн. тенге свободных пенсионных средств будут инвестированы в 2016 году. Часть из них, 500 млрд. тенге будут направлены на внешние рынки, а 600 млрд. тенге будут вложены в облигации национальных компаний и банков.
Очевидно, что и нацкомпании, и банки объективно нуждаются в дополнительных источниках финансирования. Тем более что у многих банков кредитные рейтинги понижены. Хотя в выступлении президента обозначены вполне конкретные проекты, которые должны быть профинансированы за счет этих средств. Здесь и проекты в сельском хозяйстве, и строительство электросетей с севера на юг для решения проблемы дефицита энергии в Южном Казахстане, и финансирование оборотных средств предприятий малого и среднего бизнеса. Следовательно, направляемые средства фактически носят целевой характер.
При этом средства выделяются под рыночную ставку, что, естественно, больше, чем процент по государственным облигациям. Для участников пенсионной системы это неплохая новость, хотя их не может не беспокоить сохранность средств. Но это и так является обязанностью государства, если именно оно направляет деньги в конкретные проекты.
Собственно, возникает новая ситуация, когда средства накопительной пенсионной системы решением государства направляются в экономику. Хотя теоретически государство могло бы привлечь их в виде облигаций и затем направить их уже из бюджета. Это было бы дешевле, чем привлекать средства по рыночным ставкам. Но смысл, скорее всего, заключался в том, чтобы обеспечить систему ликвидностью на рыночных условиях. Поэтому деньги направлены в банки и нацкомпании. При этом пенсионные деньги «длинные», и это позволяет улучшить ситуацию в целом. Кроме того, использование длинных пенсионных средств – это способ неинфляционного финансирования развития экономики.
Но и сохранность остается важной задачей. Отсюда полтриллиона тенге на финансирование на внешних рынках. Фактически это перевод части средств в валюту со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Накопительную пенсионную систему ждут еще новые перемены, например, возможный перевод в частное управление. Но для рядовых участников системы важно, чтобы в момент, когда придет время, они могли получить свои средства.