Осенью этого года для многих стал настоящим сюрпризом большой интерес казахстанского обывателя к событиям в Мьянме, ранее известной как Бирма. В конце августа и начале сентября в этой стране произошли столкновения армии с представителями народности рохинджа, исповедующей ислам.
Неожиданностью, пожалуй, было то, что казахстанские мусульмане оказались глубже погружены в жизнь глобальной исламской уммы (общины), чем считалось прежде. По крайней мере, выглядело это именно так, если судить по резко возросшей активности казахстанцев в социальных сетях. Там достаточно много критиковали власти Мьянмы, преимущественно буддийской страны, и комментировали различные фото, доказывающие жестокость солдат-буддистов в отношении мусульман-рохинджа. Эмоции кипели, даже несмотря на то что в некоторых случаях новости с мест событий не соответствовали действительности, а большинство фотографий практически сразу же были признаны фейковыми.
Но реальные масштабы гуманитарной катастрофы в Мьянме действительно потрясли всех. Поэтому по мере разрастания кризиса в южноазиатской стране, зажатой с одной стороны Бангладеш и Индией, а с другой – Таиландом и Китаем, государство вынуждено было отреагировать. 3 сентября спикер сената Касым-Жомарт Токаев написал в Twitter, что «ООН должна заявить о своей принципиальной позиции по тревожным событиям в Мьянме, так как многие невинные мусульмане становятся жертвами жестоких репрессий». Позднее Духовное управление мусульман Казахстана «выразило сильное беспокойство касательно скорбной ситуации, происходящей в Мьянме, и строго осудило проявления насилия над местными жителями».
В это же время лидеры некоторых арабских стран обрушились на мьяманские власти, призвав весь мир встать на защиту мусульман-рохинджа. Большой общественный резонанс наблюдался в соседней с нами России. Там с подачи главы Чеченской республики в начале сентября прошли митинги в поддержку рохинджа. Один из них состоялся около посольства Мьянмы в Москве, другой, более многочисленный, – в городе Грозном. На них, по некоторым данным, даже звучали угрозы в сторону буддистов Мьянмы и почему-то жителей буддистской российской Калмыкии.
Однако дальше всех пошел президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган. Он назвал притеснения рохинджа «геноцидом» и объявил «соучастниками массового убийства» всех тех, кто, по его словам, «не обращает внимания на геноцид, проводящийся под прикрытием демократии».
На фоне таких неоднозначных высказываний Эрдогана, твит Токаева и специальное заявление ДУМК, вероятно, остались почти незамеченными на международной арене. Впрочем, скорее всего, их главным адресатом был не внешний мир и руководство бывшей Бирмы, а прежде всего казахстанское общество. Основная цель явно заключалась в том, чтобы охладить пыл и снизить ажиотаж внутри страны. С этой задачей светские и духовные деятели Казахстана справились. Кому-то оказалось достаточно того, что государство в их лице ясно обозначило свое отношение к происходящему в Мьянме. В отличие от той же России, где Кремль не поддержал санкции ООН в отношении Мьянмы, что вызвало недоумение у определенной части российских мусульман. Другим важен был сам факт поддержки рохинджа в дни самого главного и светлого праздника для всех мусульман Курбан-байрама, или Ид аль-Адха.
Как бы то ни было, уже к середине сентября накал страстей пошел на спад. Однако все-таки остался вопрос – почему казахстанцы так живо откликнулись на обсуждение незавидной участи рохинджа? И это при том, что многие из них вообще не знали о существовании такого народа до сентября 2017 года, и о том, что мьяманские мусульмане периодически вступают в кровопролитные конфликты с мьяманскими военными в штате Ракхайн и других районах страны.
Центр и периферия исламской ойкумены
Не исключено, что о трагедии, разыгравшейся в далекой Мьянме, верующие Казахстана и за его пределами много говорили в том числе и потому, что конфликт пришелся на дни празднования Курбан-байрама. Новость о кровавых столкновениях и уничтожении целых деревень рохинджа по понятным причинам взволновала все мировое сообщество. Мусульмане, и в частности казахстанские, просто отнеслись к нему острее, чем обычно. Нечто подобное наблюдалось в прошлом году, когда боевики террористической организации «Исламское государство» устраивали жуткие акции устрашения в священный месяц Рамадан.
Здесь нужно подчеркнуть, что Казахстан, как и остальные республики Центральной Азии, исторически является частью исламского мира, для которого характерна сопричастность к единому процессу и пространству. Благодаря этому географически и культурно отдаленные друг от друга арабские страны и Индонезия с Малайзией всегда ощущали свою общность. Поэтому не только ислам оказывал серьезное влияние на историю Средней Азии, но и местные богословы вносили заметную лепту в развитие этой религии. Именно у нас возникли наиболее известные и влиятельные сегодня далеко за пределами региона суфийские ордена, такие как Накшбандийя и Кубравийя.
Однако в советский период в силу политических, экономических, культурных и иных обстоятельств, население Центрально-Азиатского региона оказалось фактически ограждено от общеисламской повестки дня. Сказать, что народы советской Азии на протяжении многих десятилетий существовали вне исламских ценностей, вне исламской религии, было бы слишком большим преувеличением. Религия, и не только ислам, в СССР занимала свое место, несмотря на атеистическую политику советского времени. Так, еще во время Второй мировой войны коммунистическая власть смягчила свою позицию и разрешила беспрепятственно осуществлять религиозные обряды. В результате в 1943 году появилось Духовное управление мусульман Средней Азии и Казахстана (САДУМ), которое регулировало жизнь советских мусульман, занималось религиозным просвещением и т. д.
Но факт заключается в том, что, с одной стороны, кардинально изменилась роль ислама в жизни общества, с другой – советские мусульмане практически ничего не знали о глубинных процессах и трансформациях, происходящих в духовной сфере исламской уммы. Как подчеркивает известный исследователь Адиб Халид в своей книге «Ислам после коммунизма», в результате советской кампании «во-первых, ислам в СССР был локализован и отождествлялся с обычаями и традицией, во-вторых, был полностью деисламизирован общественный дискурс». Все это, по мнению Халида, привело «к полной изоляции центральноазиатского ислама».
Хотя в последнее время ислам переживает настоящий ренессанс в Центральной Азии, а сам регион все больше интегрируется в исламскую умму, определенная инерция советского периода сохраняется и сегодня. Например, в Казахстане количество мечетей за годы независимости выросло в 37 раз – с 68 в 1991 году до 2516 в 2016-м. В сентябре того же 2016 года появилось казахстанское Министерство по делам религий и гражданского общества, хотя прежде соответствующее государственное управление существовало в статусе комитета и агентства. По мнению экспертов, повышение статуса ведомства отражает озабоченность государства проблемами развития духовной сферы, и прежде всего в области ислама.
В связи с этим можно привести весьма любопытное наблюдение, которым поделился коллектив экспертов из Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана в недавно опубликованном докладе «Центральная Азия: пространство «шелковой демократии». Ислам и государство». В нем говорится, что в Казахстане «возрастающую роль ислама и, соответственно, сопутствующей обрядности может проиллюстрировать увеличение числа соблюдающих пост в месяц Рамадан, совершающих хадж, посещающих пятничный намаз, в том числе государственных служащих. Показательно, что зачастую деловые встречи в среде чиновников и госслужащих стараются не назначать на пятницу в послеобеденный период».
Но даже если все это действительно так, можно ли на основе вышеуказанных данных уверенно говорить о значительном повышении уровня религиозности казахстанцев или о превращении ислама из культурно-религиозной традиции в важный социальный и политический фактор? Открытым также остается вопрос, насколько религиозная идентичность в Казахстане может конкурировать с национальной, как это происходит в ряде стран Ближнего Востока или среди европейских мусульман? Именно этот фактор увеличивает вовлеченность мусульман в общеисламские проблемы и делает их (проблемы) более приоритетными перед другими вопросами. И наконец, насколько хорошо казахстанцы осведомлены о главных трендах политической и духовной жизни всемирной уммы?
Очевидно, что как мусульманское государство Казахстан занимает самую северную окраину исламской ойкумены. С точки зрения Запада республика представляется рубежом, за которым стоит бурлящий и по-прежнему немного таинственный исламский Восток. Как светское государство мы связаны с европейскими ценностями и ориентированы на модернизацию и прогресс именно в западном понимании. Тем самым Казахстан является одновременно частью двух миров. Это огромный плюс для государства, поскольку данное обстоятельство, кстати, позволяет ему проводить энергичную политику в области посредничества на международной арене.
Республике и ее руководству сегодня в равной степени доверяют и на Западе и на Востоке. Уместно напомнить, что на казахстанской территории, помимо нейтральной швейцарской Женевы, проходили важные мероприятия и саммиты, призванные урегулировать противостояние вокруг иранской ядерной программы или вооруженный конфликт в Сирии. Примечательно также и то, что летом 2011 года именно в Астане, председательствовавшей тогда в совете министров иностранных дел Организации Исламская конференция (она известна также как исламский аналог ООН), данная международная структура была переименована в Организацию исламского сотрудничества. За год до этого завершилось председательство Астаны в Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, помимо прочего давшее старт формированию единого и неделимого евроатлантического пространства безопасности.
Таким образом, Казахстан де-факто и де-юре признавался неотъемлемой частью западного и восточного миров. Следует отметить, что занять подобную нишу в разное время стремились такие державы, как Россия и Турция.
Между тем положение на стыке Запада и Востока, на границе иудео-христианской и мусульманской цивилизаций предполагает, что государство и его общество испытывает их влияние. С какой стороны его больше, какова природа и характер этого влияния все это вопросы оценочные. Они зависят от мировоззрения, политических, религиозных и идеологических предпочтений.
В данном случае важно то, что Казахстан оказался открытым миру со всех сторон. Следовательно, государство и общество могут заимствовать и использовать идеи, которые прежде были им недоступны. Поэтому при проведении социально-экономических реформ казахстанское руководство опиралось на успешные образцы как западных, так и восточных стран. Сегодня, пытаясь преодолеть транспортную изоляцию, Астана заинтересована в скорейшей реализации транспортно-логистических проектов, которые предлагают США с Евросоюзом, Китай и Россия. Превращение Казахстана в важнейший логистический центр огромной Евразии, связывающей воедино Западную Европу и Дальний Восток, Южную Азию и север России, может обеспечить его экономику новыми драйверами роста. А это, в свою очередь, способствует модернизации экономики в целом, усиливает политические позиции страны в регионе и мире, а также обеспечивает региональную безопасность.
Однако вместе с блестящими перспективами для государства и его населения одновременно могут появиться всевозможные вызовы, с которыми раньше казахстанскому обществу просто не приходилось сталкиваться. Речь идет прежде всего об импорте различных идеологий, базирующихся на альтернативных направлениях государственного и общественного развития. В том числе и религиозных, потому что одной из важных примет последнего времени, несомненно, является рост интереса к исламу во всем мире.
Религия и политика
В настоящее время ислам объективно стал одной из главных сил, преобразующих привычный ландшафт Ближнего Востока и соседних с ним регионов. Религия так или иначе была главным действующим лицом «арабской весны или пробуждения», которая в 2011 году сместила многолетние режимы в Египте, Тунисе, Ливии и вызвала вооруженный конфликт в Сирии.
Религиозные лозунги используют в своей пропаганде и практике террористическая организация «Исламское государство» и ее единомышленники. Политический ислам, известный под термином «исламизм», уверенной поступью шагает по странам Большого Ближнего Востока, охватывающего страны от Северной Африки до Южной Азии, а в странах Запада мусульманами становятся те, кто устал от всякого рода неопределенности, кризиса семейных ценностей и институтов. Все это, несомненно, фокусирует всеобщее внимание на исламе и том, что с ним связано.
Ответом на общественный запрос как раз и является увеличение количества мечетей как в странах Центральной Азии, так и Европе, где нередко здания христианских церквей передаются под духовные нужды мусульман. Отмечается взрывной рост интернет-ресурсов, посвященных исламской тематике, а также специализированной и художественной литературы. Например, в сентябре этого года на международной книжной ярмарке в Москве была представлена книга «Мухаммед», вышедшая в серии «Жизнь замечательных людей». Ее автор Чингиз Гусейнов – российско-азербайджанский писатель и исламовед, проживающий ныне в Израиле.
Повышенный интерес к исламу отчасти объясняется также разочарованием человечества в различного рода «измах» – капитализме, социализме, либерализме и прочем. Оказалось, что рыночная экономика с ее перманентными циклическими кризисами периодически может делать существование той или иной страны и ее граждан менее комфортным. Причем в самый неподходящий для них момент. При этом, согласно последним экономическим теориям, под ударом находится средний класс – основа любого государства, а финансовые потрясения зачастую протекают таким образом, что бедные слои населения становятся еще беднее. В таких мрачных тонах рисует картину настоящего и будущего французский экономист Томас Пикетти в своем бестселлере «Капитал в XXI веке».
Немало вопросов у мирового сообщества накопилось и к нынешнему уровню развития социализма. Особенно если обратиться к его латиноамериканским версиям. Наверняка даже самых горячих поклонников левых идей и социальной справедливости едва ли прельщает жизнь с массой ограничений, вызванных как идеологией, так и крайней неэффективностью экономической модели.
Хотя власти Кубы и Венесуэлы поспорят с последним утверждением, ситуация в этих странах доказывает обратное. Сегодня кубинцы боятся, что едва наметившееся потепление отношений с США быстро закончится, а ручеек валютных поступлений от туризма на Остров свободы иссякнет, так и не набрав силу полноводной реки. О положении Венесуэлы красноречиво говорят многотысячные очереди в государственные магазины, гигантская инфляция и массовое бегство граждан в соседние страны в поисках лучшей доли.
На фоне общего кризиса либеральной идеологии духовная сфера вольно или невольно представляется не только отдушиной для современного человека. Для обывателя, вынужденного в достаточно неблагоприятных условиях самостоятельно решать массу житейских и иных проблем, религия становится возможностью пересмотреть общие (социальные, экономические, политические) или личные ценностные установки. Понять, что, где и почему пошло не так, и что нужно сделать, чтобы исправить ситуацию, направив ее в правильное русло.
В этих условиях ислам как наиболее социально-ориентированная и политизированная религия, приобретает особое конкурентное преимущество. Коран дает мусульманам единственно верный, с точки зрения верующих, предельно конкретный и точный алгоритм действий, а также рецепты достижения успеха в строительстве как собственной жизни и семьи, так и государства. Не случайно сторонники исламизма упорно придерживаются лозунга «Ислам – вот решение!».
Однако в отличие от ислама, подкупающего своей простотой, строгостью и стройностью вероучения, исламский мир невероятно сложен. Это крайне неоднородное пространство, сотканное из всевозможных противоречий и разногласий.
Здесь существуют сложные отношения между государствами, в основе которых лежат застарелые обиды и пограничные споры. Острее всего они проявляются на Ближнем Востоке, где современные государственные границы были произвольным образом проведены европейцами в период существования колоний.
Один из таких споров уже долгое время оказывает серьезное давление на систему безопасности всей Центральной Азии. Речь идет об острой дискуссии между Кабулом и Исламабадом в отношении линии Дюранда. Считается, что Пакистан поддерживал движение «Талибан» в том числе и для того, чтобы получить в соседнем государстве лояльное к нему правительство, которое не станет поднимать вопрос о госгранице. В любом случае, афгано-пакистанский пограничный спор вызвал к жизни организацию, которая представляла комплексную угрозу на региональной арене и в дальнейшем способствовала кардинальному изменению всей геополитической ситуации вокруг Афганистана.
Кроме того, в исламском мире наблюдается борьба за первенство и продолжается жесткая конкуренция за распространение своей религиозной идеологии или интерпретации веры. Проблема касается не только суннитско-шиитских противоречий, представленных преимущественно в столкновении жизненных интересов Саудовской Аравии и Ирана. К примеру, монархии Персидского залива и Турция выделяли значительные инвестиции для различных государственных проектов, и в частности на строительство и восстановление мечетей в Центральной Азии. Не в последнюю очередь это делалось в рамках политики продвижения собственного варианта суннитского ислама.
Шииты Ирана, кстати, неоднозначно воспринимают другие шиитские религиозные течения. Это сейчас алавитский режим президента Башара Асада в Сирии считается важным военно-политическим и идеологическим союзником Тегерана. На его стороне сражаются и погибают бойцы специальных вооруженных подразделений иранского Корпуса стражей исламской революции. Но вплоть до недавнего времени иранские аятоллы не признавали шиитов-алавитов мусульманами.
Однако самой важной и, видимо, доминирующей тенденцией, которая определяет положение современного исламского мира, является борьба светского и духовного начала в системе организации государственного управления. У вступившего в эту конкуренцию идей политического ислама практически невозможно отделить религиозный аспект от политики.
Надо отметить, что ислам с момента своего появления не разграничивал духовную и светскую власть. Первые халифы были одновременно и политическими и религиозными лидерами. Однако задача исламизма состоит не только в возвращении ситуации ко времени пророка Мухаммеда.
Современный исламизм появился в начале прошлого века во многом как реакция на попытки модернизации и вестернизации традиционных восточных государств. Его главной целью было преодоление социально-экономического отставания мусульманских стран от европейских держав. При этом характерной особенностью стало отрицание в равной степени как капитализма, так и социализма – двух основных господствующих в двадцатом столетии идеологий. Одна из ключевых работ исламизма, написанная Аль-Бахи аль-Холи, так и называется «Ислам – не коммунизм и не капитализм».
Аль-Холи и более знаменитые и авторитетные идеологи исламизма египтяне Хасан аль-Банна и Сейид Кутб, основатели религиозной партии «Братья-мусульмане», а также пакистанец Абу аля Маудуди, глава влиятельной организации «Джамаат-и-ислами» предложили мусульманской умме особенный путь развития. Так, в 1936 году аль-Банна выдвинул свой принципиальный политический тезис: «Аллах – наш идеал. Пророк – наш вождь. Коран – наша конституция». Позднее Кутб, находясь в тюрьме, написал книгу «Вехи на пути». В ней он доказывал, что «законы шариата – единственный правильный путь, которого должны придерживаться мусульмане», и объяснял, почему Коран должен играть определяющую роль в жизни мусульманского государства и общества.
Главный труд Кутба считается фундаментом, на который опирается сегодняшний исламизм, представленный преимущественно сторонниками «Братьев-мусульман» во всем мире. Но проблема для них, и прежде всего их умеренных кругов, заключается в том, что Кутба ценят и уважают многие исламские радикалы, стоящие на крайне экстремистских позициях. Зачастую именно в работах известного египтянина они ищут оправдание своей не всегда мирной и законопослушной деятельности. Не случайно Генри Киссинджер в книге «Мировой порядок» назвал «Вехи на пути» «своего рода объявлением войны всему существующему порядку».
Насколько острым может быть конфликт интересов исламизма и мусульманского государства, показывает также пример Маудуди. Сразу после раздела Британской Индии и создания Исламской Республики Пакистан он выступал за построение на его территории исламского государства. Противники исламизации Пакистана обвинили Маудуди в антигосударственной деятельности, и он на несколько лет оказался в тюрьме.
Впрочем, на протяжении двадцатого века исламистские мыслители и политические деятели пытались соединить религию с различными политическими доктринами. Тем же социализмом. Одним из первых был индийский богослов Убайдулла Синдхи. Он восторженно отзывался о революции 1917 года в России и говорил о совместимости исламской и социалистической идеологий. В среднеазиатских республиках Советского Союза джадиды, выступавшие за форсированную общественную модернизацию, реформу ислама и усиление его роли в жизни общества, какое-то время входили в советский политический истеблишмент.
Наиболее активно к идее исламского социализма наряду с арабским национализмом обращались противники исламистов – светские власти таких арабских государств, как Египет, Сирия, Ирак, Алжир, Ливия и др. Египетский лидер Гамаль Абдель Насер в 1961 году вообще заявил, что «ислам – это социалистическая религия». Интересно также, что создавая в 1967 году оппозиционную Пакистанскую народную партию, будущий президент и премьер-министр Пакистана Зульфикар Али Бхутто вступал в политическую борьбу под лозунгом «Ислам – наша вера, демократия – наша форма власти, социализм – наша экономическая система». Его программа экономических реформ вошла в историю под названием «исламский социализм».
Впрочем, распад Советского Союза отчасти дискредитировал левые идеи. Политический ислам, отрицающий коммунизм и капитализм, вновь стал основным вызовом светским режимам Ближнего Востока. В своем письме Генеральному секретарю ЦК КПСС Михаилу Горбачеву в 1989 году вождь иранской революции и духовный лидер Ирана аятолла Али Хомейни прямо заявил, что даже для СССР ислам может стать решением всех системных и структурных проблем. В послании говорилось: «Конечно, неправильные методы и ошибочные действия прежних коммунистических руководителей в сфере экономики могли привести к тому, что вам явился цветущий сад Запада и заворожил вас. Но знайте, истина не там. Если ныне марксизм зашел в тупик в своих экономических и социальных исканиях, то и западный мир погряз в тех же проблемах, только в другой форме и других сферах. Я настоятельно призываю вас к тому, чтобы, разрушая здание марксистских иллюзий, вы не оказались в плену Запада и Большого Дьявола».
Вряд ли Хомейни пытался заниматься прозелитизмом в советском атеистическом государстве, которое он называл «Малым Сатаной». Появление его обращения к Горбачеву в первую очередь должно было продемонстрировать конкурентоспособность политического ислама на фоне очевидного кризиса СССР и социалистической модели развития. По сути это была своеобразная попытка заявить о политическом исламе как о новом полюсе силы в условиях прекращения холодной войны и ликвидации биполярного мира.
Ислам действительно смог с поразительной легкостью заменить вакуум, образовавшийся в идеологической системе некоторых мусульманских государств. Религиозные партии и сторонники политического ислама пользовались большой популярностью у части населения этих стран. Чего не скажешь об их военных и политических элитах, настаивавших на секуляризме. Поэтому в 1992 году победа Исламского фронта спасения на местных и парламентских выборах в Алжире привела к расколу в обществе и началу гражданской войны. В 1997 году турецкие военные отстранили от власти Партию благоденствия и ее лидера Неджметтина Эрбакана.
В итоге в конце 1990-х годов политическое противостояние в Алжире и Турции, подавление исламистской оппозиции в Египте и других странах Ближнего Востока, но самое главное – фактический отказ Ирана от распространения исламской революции позволил некоторым западным экспертам заговорить о крахе исламизма. Объективно в это время политический ислам отождествлялся скорее с экстремистскими группировками или радикальными движениями вроде афганского «Талибана», палестинской ХАМАС или ливанской «Хезболлах». Все они были париями на международной арене.
Но это была только одна сторона медали, потому что приверженцы исламизма никуда не исчезли. В Алжире умеренная часть исламистов была интегрирована в органы государственного управления, что позволило завершить гражданскую войну. В Турции Эрбакан стал одним из основателей правящей сегодня Партии справедливости и развития и политическим наставником Эрдогана. В Таджикистане Партия исламского возрождения была единственной религиозной политической организацией на постсоветском пространстве, пока ее деятельность не оказалась под запретом летом прошлого года.
Таким образом, светские режимы учились сосуществовать с политическим исламом, сохраняя общий контроль над ситуацией. А готовность последних играть по общепринятым правилам игры, как раз и позволила выдвинуть спорный тезис об окончательном крахе исламизма как социального и политического явления в современном мире. Как показала дальнейшая история, исламизм оказался более живучим, но и у светских режимов менялось отношение и к нему и к религии в целом.
По мере того как США в нулевые годы продвигали идею демократизации Большого Ближнего Востока, в условиях либерализации политической жизни религиозные партии стали активно заполнять общественно-политическое пространство мусульманских стран. В 2003 году на парламентских выборах в Турции победила Партия справедливости и развития. В следующем году вышедшая из подполья организация «Братья-мусульмане» сформировала влиятельную фракцию в египетском законодательном органе. В 2006-м палестинская ХАМАС одержала верх над светской организацией ФАТХ, что в дальнейшем привело к двоевластию в палестинской автономии и разделению территорий на хамасовский сектор Газа и фатховский Западный берег реки Иордан.
Начавшаяся в 2011 году «арабская весна» открыла новую эпоху так называемого глобального исламистского проекта. В Египте «Братья-мусульмане» привели к власти своего президента Мохаммеда Мурси, который изменил светскую природу конституции страны. Религиозные партии появились в парламентах Туниса, Алжира, Марокко и других стран. В Турции Эрдоган оказал беспрецедентное давление на военных – главных гарантов светского вектора развития страны, ограничил их политическое влияние и усилил тенденции исламизации турецкого общества.
Все это вызвало новый виток противостояния между сторонниками светского принципа организации государства и носителями исламистских идей. В самом остром виде он выразился о военном перевороте в Египте. В 2013 году был смещен демократически избранный президент Мурси, а в новой конституции страны появилась статья, определяющая ведущую политическую роль армии в жизни египетского государства.
Внутриполитический конфликт в Египте неожиданным образом привел к серьезным внешнеполитическим последствиям. У Каира испортились отношения с Катаром и Турцией, которые поддерживали «Братьев-мусульман» и были спонсорами правительства Мурси. Египетских военных, в свою очередь, поддержала Саудовская Аравия, чьи нефтедоллары заменили финансовую помощь газодобывающего катарского эмирата.
Пикантность ситуации заключалась в том, что в начале «революции пирамид» в Египте Эр-Рияд и Доха были тактическими союзниками. Саудовцы помогали египетским салафитам из партии «Ан-Нур», катарцы, соответственно, – «Братьям-мусульманам». Обе религиозные организации выступали за радикальную перестройку светского государства и приветствовали начинания Мурси.
Однако впоследствии внешнеполитическая активность Катара стала все чаще вызывать недовольство в Эр-Рияде. Эмират вмешивался в дела других стран, например Ливии и Сирии, и постепенно превращался в серьезного игрока на региональной арене. Продвигая идеи «Братьев-мусульман» он усиливал свои геополитические позиции, используя огромные финансовые возможности и мощный пропагандистский канал «Аль-Джазира». Это не могло не привести к столкновению интересов Катара и Саудовской Аравии, которая позиционирует себя в качестве влиятельной региональной державы.
Пытаясь ограничить влияние Катара в Египте, Саудовская Аравия поддержала военный переворот. Связанная с ней партия «Ан-Нур» также одобрительно отнеслась к возвращению к власти армии. Сегодня она в отличие от запрещенной партии «Братья-мусульмане» остается одной из заметных политических организаций страны.
Очевидно, что Каиру выгодно существование салафитской партии как доказательство сохранения плюрализма мнений и гарантии особого отношения Эр-Рияда, превратившегося в основного спонсора Египта. Основной закон страны, принятый под диктовку генералитета, обеспечивает военным доминирующее положение в политической жизни. При этом египетские власти достаточно жестко преследуют «Братьев-мусульман». Запрещена и объявлена вне закона не только сама партия, но и любые организации, которые разделяют ее взгляды.
Ситуация в Египте – это не только свидетельство прагматичности руководства страны. В более общем смысле это очередное подтверждение того, что арабские светские лидеры научились жить с политическим исламом и, что особенно важно, могут и готовы при необходимости использовать религию в своих политических целях. А это обстоятельство помогает объяснить многое из происходящего сегодня в исламском мире.
Явные и скрытые угрозы
Религиозный фактор, вернее, отношение к политическому исламу, стал важным инструментом в геополитическом противостоянии Саудовской Аравии и Катара. В этом году Эр-Рияд организовал мощнейшее дипломатическое давление на Доху. С подачи саудовцев эмират оказался в международной блокаде за то, что «оказывает помощь ведущим радикальным организациям, начиная от «Братьев-мусульман» и заканчивая «Исламским государством», а также за особые отношения с Ираном».
Примечательно, что в самой Саудовской Аравии в сентябре этого года были арестованы несколько влиятельных ваххабитских шейхов, известный экономист Усама аз-Замаль и принц Абдель Азиз бен Фахд, сын покойного короля Фахда. Все они якобы либо положительно высказывались в отношении «Братьев-мусульман», либо неодобрительно относились к конфликту аравийских монархий с Катаром.
Интрига заключается в том, что в действительности разногласия с Катаром могут быть лишь частью комплексной проблемы, которая стоит перед Эр-Риядом. По мнению зарубежных экспертов, саудовские власти столкнулись с растущим недовольством в истеблишменте страны и части общества.
Например, наиболее консервативное крыло саудовских элит настороженно отнеслось к обнародованному еще год назад стратегическому плану развития страны под названием «Видение-2030». Казалось бы, основная задача программы – реформирование экономики с уходом от нефтяной зависимости, диверсификация производства, приватизация госкомпаний и появление новых секторов экономики, в том числе развитие туристической отрасли и соответствующей инфраструктуры.
Саудовское общество в целом поддерживает начинания властей. Им импонируют планы «уменьшения количества безработных», «борьба с непотизмом и проявлениями коррупции», модернизация образования, что должно соответствовать новым потребностям государства. В этой части с их стороны претензий к режиму нет.
Но сложность в том, что «Видение-2030» выдвигает также концепцию либерализации общественной жизни и пересматривает отношение к религии в обществе и государстве. Так, недавнее решение короля о выдаче женщинам водительских удостоверений, было предусмотрено как раз в плане развития. Саудовская Аравия, напомним, оставалась единственной страной, где женщинам под угрозой ареста запрещено управлять автомобилем. В интервью американскому агентству Bloomberg наследный принц Мухаммед бен Сальман – главный идеолог «Видения-2030» – признался, что ему приходится вести сложную разъяснительную работу с теми людьми из религиозного истеблишмента, которые «искаженно трактуя ислам, ограничивают права женщин, гарантированные им исламской религией».
Но еще большим вызовом консервативно настроенным кругам выглядит курс властей на продвижение умеренного ислама – васатыйя, то есть, как указывают арабисты, «ислам середины, без крайностей». Это стремление уже нашло свое отражение в Саудовской Аравии. Помимо указа о разрешении женщинам водить автомобиль, произошло еще несколько знаковых событий. Во-первых, были ограничены полномочия полиции нравов, которой теперь запрещено задерживать нарушителей шариатских норм.
Во-вторых, наблюдается смягчение позиции в отношении шиитской оппозиции в Восточной провинции. Летом текущего года здесь прошли массовые волнения шиитов и вместо ожидаемого силового подавления саудовские власти пытаются договориться с ними. Для поиска компромисса даже был приглашен один из влиятельных шиитских лидеров Ирака Муктада ас-Садр. Это, следует подчеркнуть, весьма серьезное изменение позиции Эр-Рияда. Особенно если учесть, что в январе 2016 года в стране были казнены 47 шиитов, обвиненных в антигосударственной деятельности. Среди них был шиитский проповедник Нимр ан-Нимр, смерть которого вызвала крайне бурную реакцию Ирана и всего шиитского мира.
В-третьих, в конце июля большой резонанс вызвало интервью посла ОАЭ в Соединенных Штатах, который заявил, что «Саудовская Аравия и ее союзники в конфликте с Катаром стремятся в отличие от Дохи к установлению светского правления в аравийских государствах». Понятно, что режимы в королевствах представлены светскими лидерами. Но в аравийской традиции, где правящие династии тесно переплетены с династиями духовенства, например Сауды и Ваххабы, секуляризм жестко противопоставлен исламу. Светскими с их точки зрения являются режимы в Египте или, например, в Сирии.
Безусловно, появление «Видения-2030» обусловлено как логикой внутреннего развития Саудовской Аравии на современном этапе, так и внешними обстоятельствами. Поэтому у программы нашлось немало сторонников в стране и за рубежом, даже несмотря на невозможность реализации ряда ее инициатив. Это, кстати, потребовало внесения нескольких поправок в нынешнем году.
Очевидно также и то, что недавний визит ас-Садра в Саудовскую Аравию был предпринят не только для того, чтобы облегчить поиск компромисса между центром и шиитами из Восточной провинции. Более вероятно, что саудиты сверяли часы с шиитской общиной соседней страны в преддверии окончательного разгрома «Исламского государства» в Ираке. Это чрезвычайно важно в последующем урегулировании ситуации в стране, где сегодня весьма заметно политическое и военное влияние Ирана. Ну и, конечно же, это был шанс перетянуть на свою сторону определенные круги иракских шиитов и укрепить арабский союз против Тегерана. Данная задача представляется актуальной после заявлений американского президента Дональда Трампа о готовности разорвать «ядерный договор» с Ираном.
Неудивительно, что в решении стратегической задачи саудовские власти готовы пойти на уступки своим шиитам, что, конечно же, раздражает консервативных саудитов. И здесь мы подходим к самому интересному моменту. Чтобы уменьшить критику со стороны радикальной части общества, саудовские власти должны были найти способ укрепить свой образ основных защитников ислама на международной арене. Ситуация в Мьянме так или иначе предоставила им уникальный повод. Наблюдатели уверяют, что новости о драматических событиях вокруг рохинджа и фейковые фотографии, якобы сделанные в штате Ракхайн, стали распространяться во всемирной паутине с подачи СМИ и блогеров аравийских государств, и прежде всего Саудовской Аравии, где проживает многочисленная диаспора рохинджа.
Возможно, саудиты и не думали воспользоваться удобным случаем, чтобы мобилизовать свое общество, а заодно и исламскую умму против тех, кто преследует мусульман, отвлекая тем самым внимание от внутренних вопросов. И все это не больше, чем случайное совпадение. Но удивительно, например, что в Алжире очень жесткие заявления властей в отношении руководства Мьянмы сопровождались преследованием приверженцев мусульманского течения ахмадийя и суфиев из такриката каркарийя. Их обвинили в сектантстве и назвали их деятельность «вредной и чуждой Алжиру практикой».
Можно предположить, что тональность высказываний турецкого президента объясняется тем, что Турция в настоящее время председательствует в Организации исламского сотрудничества. Кроме того, Эрдоган сегодня ведет настоящую битву умов с последователями Фетхуллаха Гюлена за настроения турецкого общества. И в ней все средства хороши.
По всей видимости, религиозная риторика становится очень эффективным инструментом для решения локальных и глобальных политических задач. Впрочем, можно ли только этим объяснить тенденцию, когда в государствах с более консервативным отношением к религии, в той же Саудовской Аравии, наблюдается попытка либерализации духовной сферы, а в обществах ряда светских стран, усиливается роль религии? Например, в соответствии с последней реформой образования в Турции, теперь в школах вместо теории эволюции будут преподавать концепцию джихада.
Понятно, что мир ислама очень не прост. Многие его лидеры умеют использовать религиозные чувства верующих в самых разных целях. Скажем в 2012 году масштабные столкновения мьяманской армии с рохинджа прошли незаметно для мира. Хотя именно в результате тех трагических событий в странах Аравийского полуострова появилась многотысячная диаспора мусульман из Мьянмы. На тот момент в самом разгаре было «арабское пробуждение», и все, что было связано с трансформацией старых арабских режимов, казалось гораздо важнее, чем кровопролитие в бывшей Бирме.
Казахстанцам, еще не искушенным в подобных политических играх, не привыкшим, что религиозные лозунги можно использовать не только в духовной сфере, что проблема солидарности с далекими народами может быть неожиданно востребована в собственном политическом пространстве, плохо разбирающимся в подводных течениях исламского мира, еще многое придется узнать и многому научиться. Духовная сфера Казахстана меняется, при этом государство выходит на качественно новый уровень взаимоотношений с миром ислама. Сегодня он активно расширяется, бурно растет и претерпевает всевозможные пертурбации на фоне процессов модернизации и одновременно кризисов традиционной системы организации общества.
Все это открывает широкое окно возможностей для казахстанского государства и его общества, учитывая уникальное географическое и демографическое положение страны, историю и культурные особенности. Но в то же время могут появиться совершенно новые по уровню, масштабам и качеству вызовы и риски. Их не следует бояться, просто нужно быть готовым к любым, даже самым неожиданным, поворотам событий.
