Компания The Echo Nest занимается тем, что изучает музыкальные тренды. В ее базе около 38 тысяч песен, которые обрабатываются компьютерными алгоритмами. В 2013 году прошло небольшое исследование – был проведен анализ пяти тысяч популярных песен, начиная с 1950-х годов, чтобы узнать, как на протяжении нескольких десятилетий менялась музыка. Оказалось, что по двум показателям, скорости и энергичности, график стабильно идет вверх. Если судить о средней скорости, измеряемой ударами в минуту (bpm), то самая быстрая музыка записывалась в 80-е, затем небольшой спад в начале 90-х и вот вновь кривая графика ползет вверх. Что же касается энергичности, то тут тенденция абсолютно точная – с каждым десятилетием песни звучат все бодрее.
Эти пять тысяч песен вполне могут сойти за саундтрек к постановке о жизни человечества, записанной с середины прошлого столетия. И точно так, как музыкальное сопровождение подсказывает настроение и ритм киносюжета, так же и популярные песни рассказывают нам, что темп и энергичность жизни только нарастает. Время как индикатор изменений сжимается, поскольку скорость процессов увеличивается с каждым годом.
Повышение скорости обуславливается несколькими факторами. В первую очередь это фактор глобализации, который заставляет компании конкурировать друг с другом в мировом масштабе. А современные технологии по передаче данных только форсируют увеличение скорости взаимоотношений контрагентов. Лондонская фондовая биржа инвестировала серьезные средства, чтобы внедрить новую систему хранения и передачи рыночных данных Infolect, которая позволила сократить среднюю скорость проведения сделки в 15 раз – до двух миллисекунд. Но в это время фондовый рынок NASDAQ довел скорость заключения сделок до рекордного минимума – одной миллисекунды.
Скорость как конкурентное преимущество только увеличивает темпы. С 2004 года составляется рейтинг самых инновационных компаний мира Boston Consulting Group (BCG), в рамках которого 1500 топ-менеджеров по инновациям из разных стран и отраслей спрашивают о состоянии инноваций в бизнесе. Еще в 2015 году очевидным трендом в ответах управленцев являлся тезис о важности скорости внедрения инноваций – количество респондентов, отметивших это, выросло на 22 процента. В качестве примера можно привести компанию Zara, которая очень быстро внедряет новые технологии в производственный процесс. Обычно фирмам, занимающимся продажей модной одежды, требуется несколько месяцев для разработки, создания, внедрения и продвижения новых продуктов. Zara делает это в срок от двух до четырех недель.
Особую остроту в погоне за временем добавляют китайские производители, которые копируют технологические решения так быстро, что оригинальным компаниям-разработчикам нередко остается лишь фора в несколько недель. По оценке Союза немецких машиностроителей, ежегодные убытки его членов от пиратского копирования китайскими фирмами компонентов и деталей машин и оборудования составляют 5 млрд. евро. Поэтому западным производителям приходится прилагать большие усилия, чтобы минимизировать риск утечки технологий. Отдельно следует сказать об успехе так называемого шань чжа – производства поддельного продукта с высоким качеством реализации. Например, компания Tianyu специализируется на комбинировании скопированных технологий для производства смартфонов. Бороться с шань чжа практически бесполезно, так как этим заняты почти все производители, в том числе и изготовители военного оборудования. Другой пример – опыт израильского предпринимателя Йекутиэля Шермана, целый год разрабатывавшего особый вид чехла для смартфона, который раскладывался в монопод для создания фотографий селфи. В поиске денег на производство он запустил кампанию по сбору средств на известной краудфандинговой платформе Kickstarter с описанием продукта. Каково было его огорчение, когда через неделю он обнаружил собственное изобретение на китайском сайте AliExpress но не в форме прототипа, а в виде готовой продукции.
Время и скорость в глобальном мире стали чрезвычайно ценным ресурсом. И это многое меняет. Элвин Тоффлер, теоретик будущего, в котором мы уже живем, писал, что большая скорость изменений вводит новый элемент управления – усиление исполнительной власти, которая вынуждена принимать решения во все более ускоряющемся темпе, таком, что время отклика сводится к минимуму. Уже к 1980 году, в котором вышла тоффлеровская книга «Третья волна», крупные корпорации делали вклады и брали займы не на год, не на 90 дней и даже не на неделю – банковский журнал Euromoney сообщал, это происходило буквально на «одну ночь» или «минута в минуту».
И если в 80-х в режиме 24/7 был вынужден работать только крупный международный бизнес, то в 2017 году к такому темпу переходят даже мелкие компании. В первую очередь это касается сервисов, которые можно предоставлять на удаленной основе, например IT. Это создает свои сложности, так как завтрак в Кремниевой долине – это время обеда в Лондоне. А если вы живете в Шанхае и работаете на компанию из Лос-Анджелеса, то начало вашего рабочего дня совпадает со временем, когда ваши работодатели его уже заканчивают. Существуют и более сложные формы организации – недавно в журнале Entrepreneur вышла статья о стартапах, среди которых упоминалась компания Buffer, сотрудники которой живут в 11 часовых зонах.
Время между отдыхом и трудом стирается, появляются новые формы взаимоотношений работодателей и работников. Скажем, компания Microsoft, внедрила новые подходы к организации рабочего времени. В офисах компании, в том числе и в казахстанских, сотрудники не обязаны находиться с 9 до 18 часов, они могут работать удаленно, связываясь с коллегами с помощью программы Lync. Вместе с тем растет количество людей, работающих ночью или в выходные. Главные трендсеттеры здесь, конечно, американцы. По данным экономистов Даниеля Хаммермиша и Елены Станцанелли, почти 30 процентов жителей США работают в выходные и более чем четверть – по ночам. Социологи при этом предупреждают о негативных последствиях, в частности, о нагрузке на здоровье и о сложностях с семейной жизнью. Российский социолог Виктор Вахштайн и вовсе предупреждает, что если общество перестанет синхронизироваться по какому-то графику, оно распадется. С последним утверждением сложно согласиться, вернее будет сказать скорее, что «круглосуточная» экономика будет серьезным образом менять и способы социализации, и инфраструктуру. Так, футурологи предрекают появление «дневных клубов» для тех, кто живет и работает ночью.
Описанные тренды на постоянное увеличение скорости и экономию времени основываются, как уже было сказано, на процессах глобализации. Конечно, с приходом Дональда Трампа многие ставят под вопрос ее будущее. Институт Brookings в октябре 2016 года опубликовал небольшой анализ, в котором исследователи пришли к выводу, что глобализации по большому счету ничего не угрожает. Но уже месяц спустя был опубликован новый текст, в котором авторы серьезно пересмотрели свои прежние выводы в пользу более пессимистичного сценария.
Но значит ли это, что если США, по выражению китайского лидера Си Цзинпиня, «запрется в темной комнате» на время президентства Трампа, это изменит десятилетиями складывавшиеся тенденции? Могут ли 8 лет Дональда Трампа (максимальный срок президентства) в корне изменить ход развития мировой экономики? Джон Эндрюс и Дэниел Франклин в книге «Мир в 2050 году» анализируют будущее глобального роста. Среди прочего они рассматривают и худший сценарий «тонущей глобализации», при котором сильно снизится доход на душу населения, особенно в развивающихся странах. Однако при этом они отмечают, что, несмотря на риски, взаимные товарные потоки продолжат расти, в первую очередь на развивающихся рынках, однако темпы их роста замедлятся. «Система открытой торговли уже обеспечила мировой экономике достаточный импульс для развития, теперь основное внимание может уделяться насыщению растущего внутреннего спроса на рынках с высокими темпами роста. Активно станет развиваться трансграничная торговля между развивающимися странами. Объемы торговли между развитыми странами в 2010 году оказались меньше, чем между развивающимися. Во многом это связано с развитием Китая, который как крупнейший мировой экспортер станет доминировать в мировой торговле в XXI века», – пишут исследователи в своей книге.
Можно предположить, что глобализация – закономерный процесс, который продолжится. А значит, будет усиливаться международная конкуренция, а с ней будут только расти скорости в попытке схватить время. Что касается Казахстана, то в нашей стране ситуация очень противоречивая. Очевидно, что для нашей экономики в меньшей степени характерны описанные выше тренды, однако у нас нет другого выбора, как пытаться наверстать упущенное. Однако пока мы бежим на месте, и чтобы куда-то успеть, нам подобно кэрроловской Алисе нужно бежать в два раза быстрее.
Бег на месте
Говоря о Казахстане, следует отметить, что основные разногласия по поводу того, с какой скоростью должны происходить изменения в стране лежат не в плоскости «общество – государство». Этот конфликт гораздо острее проявляется в отношениях государства и бизнеса. Дело в том, что бизнес по своей природе реактивен, для его развития в условиях мало-мальской конкуренции нужна оперативность, в то время как государство ощущает себя во времени совсем иначе. И если спросить предпринимателя, когда ему нужно то или иное решение, инвестиции или оборудование, то он ответит: «Вчера». Государственной машине же некуда торопиться, ведь если жизненный цикл фирмы может уложиться и в несколько лет, то государство ощущает свою протяженность во времени.
Это во многом отражается в бюрократическом языке – это точно знают лингвисты, но никогда не задумываются чиновники. Обычные люди для обозначения действия используют глаголы, тогда как чиновники – именные формы, часто существительные. Таким образом, действие превращается в состояние: «рассмотрение» вместо «рассмотреть», «проведение» вместо «провести» и т. д. Исследователь Андрей Мирошниченко по этому поводу приводит пример из своей коллекции, фрагмент из заседания российского регионального парламента: «Рассмотрение вопроса о переводе населения Зимовниковского района на пищеприготовление газом». И добавляет: «Онтологическое» самосознание вместо «деятельностного» создает для бюрократа мировоззренческий фундамент государственности. Мегалитическая монолитность бытия: ничего не делается, но все существует. Субъектность и действие не важны, важны процессы и состояния».
Возможно, если бы не было мировой конкуренции, а изнутри бизнес не требовал бы изменений законодательства, ГОСТов и СНиПов, государственный аппарат с большей охотой пребывал бы в себе. Однако он находится в сложных обстоятельствах – с одной стороны, он вынужден идти на модернизацию законодательства, норм и процедур, но с другой – любые изменения противоречат его консервативной природе, для которой эталонное состояние – покой.
Поэтому медленно, но скорость увеличивается и в Казахстане. Самый простой пример – прогресс по шкале рейтинга Doing Business, который составляется Всемирным банком и отражает легкость ведения бизнеса в том или ином государстве. Среди его индикаторов есть такие, которые измеряются в днях, необходимых на прохождение процедуры. В частности, время на создание предприятия и на получение разрешения на строительство. По данным 2006 года, для указанных процедур требовалось 31 и 257 дней соответственно. К 2011-му время сократилось до 25 и 193 дней, а по последним данным – до 9 и 68 дней соответственно. Таким образом, мы оказались на 35-м месте. А в Новой Зеландии, которая находится на первом месте, для создания предприятия нужно пройти одну процедуру, что займет у бизнесмена полдня. Нужно понимать, что за каждым сокращением процедуры в Казахстане на один пункт или один день стоит огромная нормотворческая работа чиновников, которым приходится идти на оптимизацию и в каком-то смысле на самоограничения.
Эта двойственность проявляется во многих инициативах государства. С одной стороны, реализованы два очень современных проекта – ЦОНы и электронное правительство. Но при этом в технологической начинке сервисов e-gov заложен язык программирования Java, который не поддерживает большинство популярных браузеров, и чтобы все работало корректно, необходимо постоянно загружать вспомогательные программы, в итоге то, что должно работать быстро, работает очень медленно, особенно жалуются предприниматели, сдающие через кабинет налогоплательщика отчетности. По данным того же Doing Business, у нас прекрасно налажена скорость оформления импорта (2 часа на таможенный контроль и 6 часов на оформление документов), но очень плохо – экспорта (133 и 132 часа соответственно).
Другой пример – транспортное сообщение. Казахстан – огромная страна, для которой логистика является чрезвычайно большой проблемой. Единственная возможность сделать страну «меньше» – сократить время сообщения между городами. Конечно, за годы независимости появилось 1182 км нового железнодорожного полотна, однако увеличилась ли скорость движения? Максимальная скорость движения пассажирских поездов «Тұлпар – Тальго» – 140 км/ч. И только в июле 2016 года прошло первое испытание локомотива, движущегося со скоростью 200 км/ч. В то время как впервые рубеж скорости в 200 км/ч преодолел немецкий электропоезд в 1903 году. А в Китае в декабре 2010-го на тестовом прогоне железной дороги Пекин – Шанхай поезд CRH-380A установил мировой рекорд – 486,1 км/час. Но если это рекорд, то обычная скорость рейсовых пассажирских поездов в Поднебесной доходит до 350 км/ч. При этом сеть высокоскоростных железных дорог в этой стране составляет около 15 тысяч километров.
Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев в последнем Послании народу высказал очень жесткий тезис: «Только те народы, которым удастся опередить будущее и решительно пойти навстречу вызовам, а не стоять и ждать, окажутся победителями». Для «опережения будущего» он поручил сосредоточиться на перспективных отраслях, таких как 3D-принтинг, онлайн-торговля, мобильный банкинг, цифровые сервисы и т. д. Нужно с сожалением признать, что мы во многом уже опоздали, и нередко в самых простых вещах. Объективно одной из сложностей развития Казахстана является отсутствие выхода к морю. Однако кроме этого мы до сих пор не смогли обеспечить выход к цифровому морю. Чего стоит одно то, что Казахстана нет в списке стран, которые могут торговать на крупнейшей мировой торговой онлайн-площадке Amazon? Или другой нюанс – при создании интернет-магазина банки часто ограничивают покупки из-за рубежа странами постсоветского пространства, тогда как основной покупатель онлайн-услуг, сервисов и интеллектуальной продукции находится в развитых странах.
Очевидно, что высшее руководство страны настроено форсировать события – нельзя не согласиться, что очень символично прозвучала идея, что 2030 год наступил в 2012-м, поскольку ключевые показатели стратегии «Казахстан-2030» были выполнены. Однако в реальности стремление набрать темп увязают в практике реализации государственных программ. Может быть, одна из причин действительно лежит в онтологической плоскости, в том, как казахстанцы воспринимают время?
В кольце времени
Культурологи отмечают, что в мировоззрении казахов лежат два представления о времени – линейное и цикличное. Причем линейное время – это наследие исламской традиции, в которой, как и в других аврамааистических религиях, есть начало и конец. По словам д.ф.н. Айбарши Ислама, это укладывается в слово «заман», которое переводится как эпоха, эра, времена. Параллельно с этим существует тюркское представление о сменяющих друг друга циклах. И если в европейской традиции Новый год – это празднование новой даты, то праздник Наурыз – это встреча нового цикла сезонов. Сама жизнь человека состоит из циклов, мушелей. И именно в концепции циклического времени спешить, собственно, некуда.
В этом смысле можно предположить и особое отношение казахов к истории. В рамках линейного восприятия времени существуют даты, к которым привязаны конкретные события, они выстраиваются хронологически в определенном порядке. В устной же традиции кочевников, живущих в дискурсе циклического времени, ход событий не особо важен – важны факты как таковые. Скажем, был хан Касым, который запомнился как собиратель казахских земель, был Есим-хан и его законы. А еще когда-то жил жырау Асан Кайгы, искавший легендарную землю Жер-Уюк. Но кто был раньше – Есим или Касым? Велика ли разница для народной памяти, для которой самоценостью обладают факты событий, а не причинно-следственные связи, которые их обуславливали. По большому счету хронология стала более или менее выстраиваться при развитии письменности и исторической науки.
Однако важно понимать, что даже если менталитет и играет какую-то роль, то все же не ведущую. Складывается ощущение, что наша восточная расслабленность совпала с отсутствием реальной цели, к которой следовало бы стремиться. Здесь мы во многом совпадаем с психологическим настроением наших северных соседей, которое психотерапевт Андрей Курпатов назвал «складкой времени». «Несмотря на очевидное разнообразие жизненных процессов, череду каких-то невероятных событий, по существу ничего не менялось – все одно и то же, все время так. Тотальное ощущение беспросветной бесконечности», – пишет Курпатов.
И действительно, так называемого менталитетом положение вещей не исчерпывается. Если искать схожие ситуации в истории, то можно привести пример Японии.
В этой стране до того, как ее насильно открыли европейцы, понятие прогресса отсутствовало, отсутствие движения воспринималось как безусловное благо. «Цель состояла в том, чтобы замедлить движение, то есть энтропию», – пишет японист Александр Мещеряков. Европейский образ жизни вызывал презрительное недоумение. Когда в 1860 году в Америку отправилась первая японская миссия, дипломаты были поражены, особенно танцами. Один из членов миссии сравнил танцоров с «бабочками, которые обезумели при виде цветов». Другой отмечал, что «в этом не было ни вкуса, ни очарования… не подлежит сомнению, что эта нация не знает, что такое порядок и ритуал».
И только тогда, когда во времена сегуната Токугавы стало очевидно, что привычная медлительность превращает страну в колонию, на правительственном уровне было принято решение кардинально пересмотреть отношение к скорости. Александр Мещряков отмечает, что с воцарением императора Мэйдзи (1867) началась серьезная модернизация: «Самыми широкими массами овладевает мысль: для того чтобы защитить независимость, следует догнать Запад и придать всему строю жизни Японии и японцев максимальный динамизм. Японцы с завистью смотрели на европейцев и уподобляли себя хромому, который увидел здорового человека и захотел научиться ходить по-настоящему. Хотя японцы испытывали сильнейший комплекс неполноценности, господствовавшие в обществе настроения нельзя охарактеризовать как тотальное уныние. Представители элиты все-таки полагали, что страна в состоянии догнать Запад».
Этот пример демонстрирует, что динамизм должен быть насущной потребностью, осознаваемой людьми. Пока настоящее понимание времени и скорости как важнейшего ресурса в Казахстане есть только у предпринимателей, которые составляют пару процентов от граждан. Видимо, должно прийти особое время, чтобы оно было оценено по достоинству.