Султан Акимбеков
Среди известных лозунгов казахстанской оппозиции выделяется требование ввести выборы акимов. Фактически это ключевой пункт в идее либерализации общественно-политической системы. Либеральные политики полагают, что автоматическое введение выборности руководителей регионов и городов позволит решить местные проблемы с коррупцией и неэффективностью управления. Очевидно, что при этом они исходят из западноевропейского опыта, где самоуправляющиеся коммуны с выборной местной властью составляют основу политической системы.
В западной демократической системе, если мэр или губернатор плохо справляются со своими обязанностями, то они не будут выбраны в следующий раз, поэтому должны будут стараться. Это вполне логичный вывод, как и тот, что казахстанская оппозиция настаивает на введении выборности акимов в первую очередь потому, что это автоматически ослабит центральную вертикаль власти. Выбранные акимы, естественно, будут более самостоятельны. При определенных условиях они смогут даже проигнорировать указания из центра. Без полного контроля над регионами централизованное государство восточного типа потеряет большую часть своей власти. Расчет делается на то, что этим воспользуются прежде всего региональные элиты, а затем в образовавшиеся лакуны сможет проникнуть и политическая оппозиция.
Но большой вопрос, приведет ли выборность акимов к улучшению ситуации, как и политическая либерализация в целом. Для конкретных условий Казахстана выборы на местах означают резкое изменение общественно-политической ситуации. В частности, предвыборная борьба в нефтедобывающих Атырау, Актобе и Актау будет происходить вокруг идеи большей самостоятельности региона в финансово-экономической сфере. И победу, скорее всего, одержит представитель местной элиты, который будет выступать с радикальными лозунгами типа «не будем больше кормить Астану и Шымкент».
Здесь нет ничего нового или необычного для мировой практики. Даже в Европе сегодня, к примеру, более богатые фламандцы в Бельгии ставят вопрос об отделении от бедной Валлонии, которая, как считают первые, паразитирует на Фландрии. Аналогичная ситуация с каталонцами, которые собираются проводить референдум об отделении в связи с отказом испанского правительства пересмотреть долю Каталонии в выплатах в испанский бюджет. Здесь надо подчеркнуть, что это происходит в Европе с ее юридическими институтами, поэтому все решения долго согласуются, проходят через различные инстанции.
В Азии все сложнее. Богатая нефтью Киренаика требует автономии от Ливии, курды в Ираке и так фактически автономны, уже подписывают самостоятельные контракты на разработку месторождений. Шииты в нефтедобывающей Восточной провинции Саудовской Аравии ведут борьбу за право самостоятельно распоряжаться ресурсами. Можно, конечно, говорить, что все это не про Казахстан, что это далеко от нас. Все так, но было бы глупо отрицать, что такая перспектива в случае введения выборов акимов вполне возможна.
Если же проводить выборы акимов в Павлодаре, Петропавловске, Костанае и ряде других областей, и особенно городов, то результат тоже будет вполне предсказуемым. Главная идея выборов здесь неизбежно будет связана с межнациональными отношениями. Очень популярны станут радикальные лозунги о защите русской идентичности против казахского доминирования.
Критики могут сказать, что существует богатый российский опыт выборов губернаторов. В этом году власти в Москве восстановили эту практику, и пока она не вызвала особых потрясений в политической сфере. Но стоит напомнить, почему власти в России в свое время пошли на отмену выборов губернаторов. Потому что в 1990-е годы в регионах побеждали представители местных элит, причем многие из них имели отношение к криминалу. Затем центральной власти приходилось договариваться с региональными элитами. И это при том, что в России в большинстве областей однородное в национальном плане население и нет скрытых межнациональных противоречий.
Что же касается произошедшего в 2012 году восстановления выборов губернаторов, то это является прямым следствием протестов в России после последних президентских выборов. Смысл здесь заключается в том, чтобы ответственность за ситуацию на местах несли региональные элиты, чтобы это не было задачей центра. При этом Москва подстраховалась, введя дополнительные фильтры при выдвижении кандидатур. Такая схема действует при сильной центральной власти и ее возможностях предоставлять регионам значительные ресурсы. Однако в случае сокращения доходов для выбранных губернаторов возникает соблазн переложить ответственность за трудности на центр.
Парадокс в том, что простое введение выборности не решает проблем. Вместо единой централизованной вертикали не происходит создания западноевропейской модели взаимодействия саморегулирующих общин. Выборы ведут к воссозданию на местном уровне точно такой же модели, какая существовала в централизованном государстве в целом. То есть вместо одной большой пирамиды власти появится много небольших пирамид. Для населения это даже хуже, потому что большая система власти лучше, чем небольшая, но которая находится по соседству. Большая пирамида власти далеко, маленькая рядом, она может легко «достать до самых печенок».
Самый типичный пример создания такой маленькой властной пирамиды реализован в соседней Киргизии. Даже при отсутствии выборов губернаторов, нынешний глава Оша Мелис Мырзакматов фактически является хозяином региона, и Бишкек не может его снять с этой должности.
Теоретически идея оппозиции ввести выборы акимов выглядит безупречно. Инициаторы исходят из того, что раз это получилось в Европе, то получится и у нас и не надо сомневаться – практика критерий истины. Но при рассмотрении деталей и постановке целого ряда конкретных вопросов все выглядит не так безоблачно. Любопытно также и то, что наши либералы в оппозиции это еще и национал-либералы. Похоже, что они совсем не учитывают рисков для нынешнего положения государства Казахстан, если планируют добровольно не просто дать толчок для открытого выяснения межнациональных отношений, а это неизбежное следствие любых открытых выборных кампаний, но и готовы рискнуть целостностью государства. А это неизбежно произойдет, если к власти как в нефтедобывающих регионах, так и в тех, где преобладает «европейское» население, придут радикально настроенные политики – популисты. Это как минимум не очень дальновидная позиция.
Поэтому задавать трудные вопросы просто необходимо, а не следовать логике – давайте ввяжемся в драку, а там посмотрим. В связи с этим на страницах журнала мы будем описывать конкретные ситуации в разных азиатских странах, где предпринимались попытки реализовать программы либерализации. Сегодня мы рассмотрим ситуацию с либеральными реформами в Афганистане, где в 1946 году начались серьезные перемены, которые закончились в 1952-м, ровно 60 лет назад.
Афганская сага
Либерализация в Афганистане началась в 1946 году практически сразу после смены правительства консерватора Хашим-хана. Он был дядей эмира Захир-шаха и правил с 1933 года, когда был убит его брат эмир Надир-шах. Хашим-хан, как и его брат, был очень жестким политиком. Братья пришли к власти после хаоса и гражданской войны в Афганистане, связанных с неудачными реформами Амануллы-хана. Этот афганский правитель пытался в кратчайшие сроки провести модернизацию своей страны по западной модели.
Примером для него была современная ему Турция, где Мустафа Кемаль Ататюрк только что добился значительных результатов на пути реформ. Причем турецкий лидер относился к числу так называемых младотурков, в то время как Аманулла-хан был близок к младоафганцам. Общим для них было стремление к прогрессу – новой системе образования, отказу от прежних архаичных традиций, быстрой европеизации общественной жизни. Интересно также, что и младотурки и младоафганцы, как и близкие к ним джадиды в Средней Азии и Поволжье, выступали против суфийских тарикатов.
Дело в том, что все улемы и в Афганистане, и в Османской империи, и в Российской империи были частью тех или иных тарикатов, и они же контролировали всю систему религиозного образования. Реформаторы предлагали изменить имеющуюся практику и вернуться к истокам, к ценностям первоначальной исламской общины и выступали против тарикатов. Напомню, что сегодня с лозунгами возврата к так называемому «чистому исламу» выступают салафиты или ваххабиты, а им противостоят как раз суфийские тарикаты.
Конечно, между современными салафитами и джадидами (младоафганцами, младотурками) первой половины XX века была серьезная разница в воззрениях. Первые призывают отказаться от всех новшеств и вернуться к прежним ценностям, то есть фактически выступают против прогресса. В то время как вторые, напротив, хотели изменить ислам ради прогресса по европейской модели. Просто для этого им было необходимо убрать со своей дороги традиционных улемов, которые в то время все были суфии.
Ататюрку это вполне удалось. Он распустил суфийские тарикаты, лишил улемов вакфов (так называлась собственность, из доходов которой финансировалась деятельность религиозных учреждений и самих улемов) и посадил их на зарплату. У Амануллы-хана не получилось. Он увлекся реформами ради реформ и упустил армию и улемов. Последние подняли против него пуштунские племена, а также таджикских горцев с севера Кабульской области, из района Кухистана. Под командованием полевого командира Бачаи Сакао (это прозвище означает сын водоноса) в 1929 году они захватили Кабул. Бачаи Сакао стал новым эмиром Хабибуллой-ханом.
Характерно, что он был мюридом (учеником) суфийского пира Шер-ага из семьи Моджадедди, возглавлявшего местное афганское отделение тариката Накшбандийя, центр которого находится в Бухаре. Семья Моджадедди была самой влиятельной в Афганистане и остается ею до сих пор. Ее представитель Сибгатулла Моджадедди был первым президентом страны от Пешаварского альянса после падения власти коммунистов. В 1929 году Шур Базар Моджадедди обеспечивал таджику Хабибулле поддержку влиятельного гильзайского племени сулейманхель. Парадокс, но для пуштунов-гильзаев нахождение у власти безродного горца из национальных меньшинств было более удобно, чем власть эмира из соперничающего пуштунского племени дуррани.
В результате Надир-шаху из боковой ветви дурранийских эмиров пришлось опираться на помощь пуштунских племен вазиров и масудов с территории Британской Индии. В Афганистане он помощи не нашел. Ополчения вазиров и масудов помогли ему разгромить Хабибуллу-хана и занять Кабул, воспользовавшись отсутствием в Афганистане воинов племени сулейманхель, которые как раз в этот момент откочевали в Британскую Индию на зимние пастбища. Надо отметить, что успех Надир-шаха был бы невозможен без поддержки со стороны одновременно и СССР, и Великобритании. Обе эти страны выступили против хаоса в Афганистане, а без внешней поддержки длительное сопротивление против централизованной власти не может продолжаться слишком долго.
Новые власти развернули террор против сторонников Амануллы и против национальных меньшинств на севере. Были разгромлены формирования среднеазиатских эмигрантов – узбеков, подавлены восстания таджикских горцев в Кухистане и Кухдамане. В результате ответного террора погиб сам Надир-шах, который был убит во время торжественного выпуска учеником престижной школы, приемным сыном видного амануллиста Гулама Наби Чархи. Последний ранее был забит до смерти в присутствии Надир-шаха по подозрению в нелояльности и организации заговора.
После таких событий режим Хашим-хана был ожидаемо жестким. Многие амануллисты сидели в тюрьмах. Кроме этого, власти в Кабуле проводили крайне жесткую националистическую политику. Здесь надо отметить, что особенность Афганистана заключалась в том, что столица страны Кабул был преимущественно таджикским городом. На базе местного диалекта кабули сформировался язык дари. Кабульская область, как и прилегающие горные районы, также была населена либо таджиками, либо дариязычными хазарейцами и исмаилитами.
Дари был главным языком делопроизводства, литературы и образования в Афганистане с начала его основания. В этом смысле это пуштунское государство не отличалось от других государств, созданных силой оружия, таких как империя Великих моголов в Индии или различные тюркские династии в Средней Азии, Индии и Иране. При эмире Шер-Али-хане была проведена перепись населения Кабула, где пуштуны составили только семь процентов городского населения, а большинство составляли кабули.
В начале XX века в Афганистан из Британской Индии переехал известный пуштунский деятель, идеолог движения младоафганцев – Тарзи. Он был поражен тем, что пушту заметно уступает дари в качестве основного языка. Тарзи пытался развивать пушту, призывал создавать на нем произведения, сделать его конкурентоспособным по отношению к дари. Но не очень успешно. Кабул и его округа оставались дариязычными.
Когда в 1930 году пуштунские ополчения с юга вошли в город, Надир-шах начал процесс того, что называлось пуштунской реставрацией. В военном плане государство последовательно разгромило формирования национальных меньшинств. В политическом плане оно преследовало амануллистов, среди которых было много образованных кабульцев, сторонников модернизации. В основном они говорили на дари, включая в их число и часть городских детрайбализированных пуштунов. То есть тех пуштунов, которые оторвались от племенных структур, типичных для юга Афганистана.
Пытаясь переломить ситуацию с языком, а также с политическими оппонентами – в 1937 году правительство Хашим-хана ввело запрет на преподавание дари в школах. Все образование в стране теперь должно было вестись только на пушту. Так как ни учебников, ни преподавателей в стране не хватало, эта программа оказалась нереализованной. В то время как процесс образования если и не остановился полностью, то был серьезно заторможен. Причем это касалось исключительно Кабула, потому что 70 процентов всех школ страны находилось именно здесь. Характерно, что языковая политика пуштунизации сопровождалась широким притоком пуштунов с юга в Кабул и на север Афганистана. При этом жесткие условия по знанию пуштунского языка сокращали возможности для дариязычных кабульцев поступить на государственную службу.
После Второй мировой войны общая отсталость Афганистана перестала устраивать политическую элиту страны. Кроме того, молодое поколение афганской элиты, получившее образование на Западе, полагало, что либерализация откроет им дорогу к власти. Они не разделяли опасений старшего поколения, что есть риск потерять больше, чем приобрести. Они придерживались точки зрения, что нужно выпустить пар из копившегося общественного недовольства и что они смогут вполне управлять ситуацией новыми современными методами, в том числе с помощью выборов. Наиболее ярким представителем молодого поколения был Мохаммад Дауд, двоюродный брат эмира Захир-шаха.
Совместными усилиями элитная молодежь и конкурирующий с Хашим-ханом его родной брат Шах-Махмуд добились отставки премьер-министра. Шах-Махмуд стал новым главой правительства и незамедлительно начал либерализацию.
Для начала были отпущены на свободу политические заключенные, в основном амануллисты. Затем была отменена монополия на язык пушту в системе образования, снова можно было преподавать на дари. В 1947 году прошли муниципальные выборы, на которых выбирали мэров городов и депутатов региональных собраний. Это была настоящая революция. В Кандагаре выборы выиграл амануллист Азиз-хан. В Кабуле мэром стал тоже амануллист инженер Гулам Фархад. Оба новых мэра только что вышли из тюрьмы.
В 1949 году в Афганистане были проведены выборы в Национальный совет – местный парламент, в проведение которых власти не вмешивались. Около 50 мест в парламенте из 181 заняли представители оппозиции. Остальные места достались региональной элите, в том числе маликам пуштунских племен. Хотя либералов было меньше трети, они получили все основные парламентские комиссии и определяли повестку дня. Их преимущество было в большей образованности и готовности к публичным дискуссиям.
Парламент проделал огромную работу, он отменил старые трудовые повинности, не раз ставил вопрос о доверии правительству, принял закон о СМИ. После выборов 1949 года начали постепенно образовываться партии. Первой политической организацией либерального толка было движение «Виш замильян». Но парадокс заключался в том, что либералы неожиданно быстро разделились по национальным квартирам.
«Виш замильян» был преимущественно пуштунской организацией. Видные представители национальных меньшинств участвовали в его первых заседаниях, но затем пошли своим путем. На выборах 1949 года различия по национальному признаку были очень показательны. Так, например, таджики М. Губар и А. Махмуди завоевали оба мандата в дариязычном Кабуле. От населенной в основном узбеками северной провинции Фарьяб был выбран узбек А. Назехи. Последний был, возможно, единственным видным политиком непуштуном в «Виш замильян», но при этом не входил в парламентскую фракцию последнего. В общем, на местах выбирали своих.
В результате таджикские либералы создали свои собственные партии. Губар – партию «Ватан», а Махмуди – партию «Хальк». Параллельно появилась партия исламистского толка, которую создали хазарейцы и таджики из Кухдамана. Таким образом, либерализация привела к началу бурной политической активности организаций национальных меньшинств. При этом основная активность происходила в Кабуле и Кабульской области, где было много таджиков и дариязычных хазарейцев, а также говоривших на дари пуштунов. Например, в это же время был создан либеральный Союз студентов Кабульского университета, одним из руководителей которого был молодой активист Бабрак Кармаль. Он был из числа кабульских дариязычных пуштунов.
Основная часть пуштунов в парламенте являлась выходцами с аграрного юга и юго-востока с его племенной структурой населения. Единственно, что выделялась влиятельная группа пуштунских либералов из «Виш замильян», которая опиралась на Кандагар – опору племени дуррани, представители которого исторически пользовались привилегиями в Афганистане, в том числе и в доступе к системе образования.
Со своей стороны, Мохаммад Дауд и его сторонники также решили принять участие в партийном строительстве и решили создать партию «Национальная демократия». В партию вошли многие образованные представители правящего класса, включая заместителя премьер-министра, министров обороны, образования, экономики и других. Они готовились принять участие в выборах 1952 года.
Однако проблема заключалась в том, что к 1952 году стало очевидно, что эти выборы уже могли представлять опасность правящему режиму. Либерализация привела к тому, что свободная пресса и новые партии ставили все более острые вопросы, на которые официальный Кабул не мог ответить. Кроме того, оказалось, что власти не могли полностью рассчитывать и на пуштунских авторитетов с традиционного юга и юго-востока страны.
Пуштунские традиционные лидеры увидели слабость официальных властей, которые нуждались в их поддержке в парламенте при конкуренции с либеральной оппозицией. Важно также, что при инициировании либеральных реформ власти совершенно не подумали, на какую группу населения они могут рассчитывать. Правящая семья представляла небольшой род мохамадзай клана баракзай племени дуррани. Они не могли рассчитывать даже на поддержку всех дуррани, часть из которых поддерживала либералов, часть – своих местных вождей. При этом власти автоматически проигрывали голоса национальных меньшинств и части пуштунских племен, например, гильзаев традиционно враждебных дуррани. Естественно, что не могли они рассчитывать также и на дариязычный Кабул и его округу.
Открытая конкурентная среда оставляла правящий клан мохамадзаев на периферии политической жизни, несмотря на всю уверенность получившей образование на Западе молодежи, вроде того же Дауда. Старики по власти в итоге решили не рисковать, и в 1952 году они вмешались в выборный процесс. Ни один представитель либеральной оппозиции в парламент так и не попал. В ответ начались волнения студентов, которые были подавлены полицией. Все либеральные партии были распущены, а их лидеры посажены в тюрьму. Свой срок получил и Бабрак Кармаль.
Либеральный период 1946–1952 годов сыграл большую роль в дальнейших афганских событиях. Он фактически вывел на политическую сцену страны все основные политические силы – от левых и либералов до националистов и религиозных движений. В статьях этого периода времени были проговорены все сложные моменты афганской действительности, которые затем легли в основу политической повестки дня. Можно спорить, каков был бы результат, если бы власти не подавили либеральное движение, мог бы Афганистан пойти по другому пути развития?
История, как известно, не знает сослагательных наклонений. Но одно ясно точно, в многонациональных обществах либерализация в первую очередь ведет к активизации национальных движений и росту межнациональной напряженности, как это ни парадоксально. Но это вполне объяснимо, потому что на Востоке люди голосуют исходя из самых простых форм самоидентификации, а это национальная, религиозная или общинная принадлежность. Даже либералы делятся по национальным квартирам. Еще один урок заключается в том, что сама по себе либерализация не может автоматически решить всех проблем. У турков почему получилось лучше, чем у афганцев? Потому что у них процесс был постепенным и всегда оставался последний аргумент для сохранения централизованного государства – армия. И, кроме того, у них не было родоплеменной структуры организации части общества и само общество было относительно однородным.
публикация из журнала "Центр Азии"
ноябрь/декабрь 2012
№21-24 (79-82)