Евгений Пастухов
Интеграция с Россией и Белоруссией в рамках Единого экономического пространства, Таможенного и Евразийского союзов в последнее время является едва ли не самой обсуждаемой внешнеполитической темой в казахстанском обществе. У этого процесса появились очень энергичные сторонники и не менее решительные противники. Все они представляют самые разные общественно-политические и экономические круги Казахстана. Все они готовы активно отстаивать свои взгляды, и, надо отдать им должное, каждая из сторон приводит по-своему убедительные аргументы.
В основе дискуссии лежит вопрос об экономических дивидендах или возможных потерях при углублении сотрудничества Казахстана с более сильной экономикой России и менее либеральной по сравнению с казахстанской и российской экономикой Белоруссии. Другой важной проблемой являются вероятные политические последствия объединения трех, а в перспективе и более государств.
При всей противоречивости и неоднозначности споров вокруг объединения Астаны с Москвой и Минском главная сложность для экспертов и обывателей все же заключается в том, что все еще до конца не ясно, что именно Таможенный и Евразийский союзы предлагают казахстанскому государству и его обществу. Насколько комфортно будут чувствовать себя рядовые казахстанцы, существует ли угроза экономическому и политическому суверенитету Казахстана при дальнейшей интеграции, что будет с положением республики на международной арене и ее многовекторной внешней политикой, ставшей визитной карточкой страны? На эти и другие вопросы конкретных ответов пока никто не дает.
Оптимисты в Казахстане склонны наделять будущий Евразийский союз характерными чертами Европейского Сообщества, предшественника Евросоюза. В отличие от последнего в Сообществе не было паспортов единого образца, общего гражданства, дополняющего национальное, и валюты, зато существовал коллективный рынок товаров и услуг, обеспечивалось свободное передвижение капиталов, отсутствовали таможенные барьеры. Все это способствовало довольно быстрому экономическому подъему западноевропейских государств, осознавших после Второй мировой войны преимущества интеграции для развития собственных государств и обществ.
С другой стороны, уже соглашение о Европейском Сообществе предусматривало создание в Европе валютного и политического союза. Тем самым европейцы изначально стремились к максимальной экономической и политической интеграции независимых государств на равных условиях и ни от кого не скрывали своих истинных намерений. Чего, к сожалению, нельзя в полной мере сказать в отношении инициаторов и лоббистов Таможенного и Евразийского союзов.
В результате противники данных объединений опасаются, что если для Астаны в альянсе с Россией и Белоруссией превалируют экономические интересы, то для Москвы первостепенное значение имеет все-таки политический фактор. Некоторые российские и отечественные эксперты признают, что целью интеграционного проекта может быть новое экономическое и политическое объединение с общими границами и валютой, где России отводилось бы доминирующее положение. Поэтому действия российских властей по созданию Евразийского союза нередко кажутся поспешными и даже форсированными. Особенно если учитывать, что Таможенный союз, Единое экономическое пространство и Евразийский союз могут рассматриваться как начальные этапы плана России по восстановлению своих геополитических позиций на постсоветском пространстве.
Данное обстоятельство позволяет некоторым горячим головам по обе стороны границы говорить о восстановлении Советского Союза со всеми его положительными и отрицательными чертами. Утверждать, что подобное суждение справедливо на все сто процентов, конечно же, было бы ошибкой. В одну реку невозможно войти дважды. В то же время было бы еще более неосмотрительным не замечать того факта, что Россия объективно заинтересована в восстановлении своей исторической роли на территории бывшего СССР. И потому любые интеграционные проекты российская элита вполне может рассматривать, в том числе и в ключе реализации этой идеи.
Таким образом, привлекательная инициатива об интеграции между государствами ради их общего экономического процветания и повышения благосостояния их народов рискует быть дискредитирована методами и способом исполнения, что может иметь самые серьезные последствия как для стран-участниц и судеб интеграции, так и на глобальном уровне в целом. Не стоит забывать, что в регионе Центральной Азии и вокруг него продолжается геополитическое противостояние между США, Россией и Китаем. Причем градус соперничества постоянно повышается.
В любом случае общественная дискуссия в Казахстане, России и Белоруссии по поводу объединения будет продолжаться еще долго. Достаточно посмотреть, в каких непростых условиях проходил процесс интеграции в Европе, сколько копий было сломано вокруг условий и требований тех или иных стран, присоединяющихся к Евросоюзу.
Пикантность ситуации состоит в том, что многие государства по всему миру тем не менее не отказываются от самой идеи вступать друг с другом в торгово-экономические, таможенные, валютные и политические союзы. Что же заставляет их объединяться и что из этого всего получается?
Стратегия кулака
Согласно большинству современных теорий в области международных отношений экономическая интеграция представляет собой в первую очередь мощный инструмент ускоренного развития региональных экономик и повышения конкурентоспособности государств на мировом рынке. При этом результатом интеграции неизбежно должно стать создание общих хозяйственных объектов и проведение общей экономической политики по отношению к третьим странам.
Действительно, государства сплачивают свои экономики совсем не для того, чтобы стать слабее и проиграть в жестких условиях конкуренции на мировой арене. Основными целями таможенных и валютных союзов, объединяющих разные государства в Южной и Северной Америке, Африке, Европе и Азии, как правило, являются создание общего рынка, содействие свободной торговле, гибкому движению товаров, населения и валюты стран-участниц, гармонизация экономической и валютной политики, согласование позиций в отношении инвестиций и многое другое. Таким образом они стремятся придать импульс собственному экономическому развитию или надеются общими усилиями решить насущные экономические проблемы. Например, для достижения этих целей в 1991 году Аргентина, Бразилия, Уругвай, Парагвай и Венесуэла сформировали общий рынок стран Южной Америки – МЕРКОСУР. Тремя десятилетиями ранее с похожими намерениями латиноамериканские страны создали Карибское и Андское сообщества. Целями Азиатско-Тихоокеанского сотрудничеств (АТЭС) – форума из 21 государства АТР является повышение экономического роста и процветания стран региона, а Экономическое сообщество стран Западной Африки (ЭКОВАС) официально борется с бедностью и обеспечивает мир и безопасность, для чего экономический блок имеет собственные коллективные вооруженные силы.
Следовательно, страны, вступая в союз, строят общий рынок, объединяют транспортную систему, снижают или ликвидируют таможенные барьеры с единственной целью – стать богаче, успешнее, сильнее и получить дополнительные преимущества перед третьими странами.
О том, что странам, как и людям, сообща легче, чем поодиночке справляться с различными трудностями, некоторые политические деятели поняли давно. Европейский союз, с единой валютой и паспортной системой, общими правовыми принципами и родственными социально-экономическими и политическими системами, фактически является воплощением мечты Наполеона о единой Европе. Летом 1826 года Симон Боливар едва не провозгласил создание Южных Соединенных Штатов, в которые должны были войти Колумбия, Перу, Боливия и Чили.
Поразительно, но концепция экономической и политической интеграции стран в ее современном понимании появилась практически одновременно с началом строительства национальных государств – в XIX веке. Естественно, что разновекторные тенденции вступили в серьезное противоречие. Наполеон, как известно, закончил жизнь вдали от Европы, которую он так и не смог соединить ни миром, ни войной. Не сопутствовал успех и Боливару. Его обвинили в желании создать империю под своей личной властью, где он стал бы играть роль латиноамериканского Бонапарта. Боливара лишили власти в Перу и Боливии, а когда Венесуэла отделилась от Колумбии, дело всей его жизни окончательно рухнуло.
Между тем спустя век об интеграции вновь заговорили с разных трибун. О единой Европе грезил Гитлер и многие из тех европейских лидеров, кто уничтожал Третий рейх. В США после Второй мировой войны не исключали экономического объединения Северной и Южной Америк. Настоящая мода на интеграцию пришла в начале и середине прошлого столетия после ликвидации колониальной системы и появления сразу множества новых независимых государств.
Желание объединяться объяснялось, во-первых, попыткой тех или иных стран сохранить традиционные хозяйственные, политические, социально-культурные и иные связи как друг с другом, так и с бывшей метрополией. По крайней мере, на тот период, пока все они не займут свою собственную нишу в системе международных отношений.
Во-вторых, стремление вступить в экономический или военно-политический союз продемонстрировали страны с общей историей, культурой, границами, которые разделяли единые экономические и политические ценности или имели одинаковых внешнеполитических соперников.
К примеру, бывшие британские колонии, получившие независимость, не спешили разрывать с Лондоном все нити, связывающие их на протяжении десятилетий. Даже вновь образованные республики – Индия и Пакистан сохранили членство в созданном в 1926 году Содружестве наций (бывшем Британском Содружестве), во главе которого продолжает стоять британская королева. Официальными целями Содружества стали гуманитарные миссии и образовательная деятельность. В то же время объединение рассматривается в первую очередь как организация, в рамках которой государства, различающиеся по уровню развития и характеру экономик, имеют возможность тесно взаимодействовать друг с другом напрямую, без посредников. Кроме того, связи с бывшей метрополией зачастую самым непосредственным образом сказываются на динамике экономического и политического развития тех или иных членов Содружества. Интересно, что сегодня генеральным секретарем Содружества, фактически вторым лицом после Елизаветы II, является Камалеш Шарма – представитель Индии. Эта страна, напомним, активно вовлечена в прибыльный британский рынок товаров и услуг в высокотехнологической и промышленной сферах.
После Первой мировой войны на обломках Российской империи сразу возник СССР, а после его распада большинство республик присоединились к Содружеству Независимых Государств. Некоторые политологи открыто называют его исключительно «инструментом цивилизованного развода советских республик», поскольку в деле их интеграции роль СНГ весьма незначительна.
Вообще государства с коллективным историческим прошлым охотнее вступают в совместные экономические союзы. Например, из таможенных союзов старейшим в мире считается Южно-Африканский таможенный союз, основанный в 1910 году между Южной Африкой, Бечуаналендом (сегодня – государство Ботсвана) и Свазилендом. В настоящее время ЮАТС объединяет ЮАР, Ботсвану, Лесото, Свазиленд и Намибию. У них не только общие границы, но также и экономическая инфраструктура, оставшаяся со времен британского протектората.
В формировании Восточно-Африканского сообщества (ВАС) тоже большую роль сыграли устойчивые экономические и политические связи между Кенией, Угандой и Танзанией в колониальный период. Будучи колониями Британской империи, они еще в 1930-х годах создали Восточно-Африканский валютный совет, Почтовый союз и Объединенную железную дорогу, с помощью которых координировали экономическую политику. У них была единая валюта – восточноафриканский шиллинг, и таможенный союз. Законы и правила, принимаемые так называемой Восточно-Африканской комиссией, носили обязательный характер на территории всех трех колоний.
Нередко бывшие колонии отказывались поддерживать высокий уровень отношений с метрополией, но при этом выводили контакты друг с другом на совершенно новый уровень. Так, после войны за независимость 1775–1783 годов британские колонии в Северной Америке объединились в союз Соединенные государства Америки, который превратился в государство и получил известность как Соединенные Штаты Америки. Во второй половине XX века находившиеся под британской властью ближневосточные Бахрейн, Катар, Кувейт, ОАЭ и Оман, получив независимость, не вошли в Содружество наций, зато при поддержке Саудовской Аравии создали закрытую региональную организацию Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ). Сегодня эти арабские монархии демонстрируют консолидированную позицию по многим ключевым проблемам международной и региональной жизни. Достаточно вспомнить их отношение к «арабской весне», роль в падении режимов Хосни Мубарака в Египте и Муамара Каддафи в Ливии, оказываемое ими давление на Башара Асада в Сирии и геополитическое и религиозно-идеологическое противостояние с шиитским Ираном.
Можно также вспомнить, что Египет, освободившись от британского протектората, позднее предпочел сблизиться с бывшей французской колонией Сирией и образовал вместе с ней Объединенную Арабскую республику. Главными причинами появления данного государства, просуществовавшего с 1958 по 1961 год, стали идеи панарабизма, экономические факторы и военно-политический конфликт Каира и Дамаска с Израилем.
Если Египет и Сирия противостояли Израилю, то Андское сообщество латиноамериканских государств вошло в историю своей борьбой с транснациональными компаниями США и Европы. Так называемый «общий режим по отношению к иностранному капиталу, торговым маркам, патентам, лицензиям» призван был установить контроль за деятельностью различных ТНК. Благодаря этим мерам иностранные компании в Боливии, Перу, Чили и Венесуэле превращались в национальные или смешанные. Одновременно иностранцам запрещалось инвестировать в страхование, внутреннюю торговлю, транспорт и средства массовой информации.
Следует отметить, что более эффективно на международной арене действуют те экономические союзы, члены которых ставили себе целью не столько сохранение старых связей, сколько создание качественно новых предпосылок для развития экономики и промышленно-экономической инфраструктуры. Самый яркий пример тому – интеграция в Западной Европе и Северной Америке.
Появившееся в 1951 году Европейское объединение угля и стали в составе Германии, Франции, Италии и стран Бенилюкса (таможенного, экономического и политического союза Бельгии, Нидерландов и Люксембурга) уже через шесть лет учредило Европейское экономическое сообщество и Европейское сообщество по атомной энергии. Эти три международные структуры в дальнейшем стали китами, на которых держится современный Европейский союз. Сегодня на его счету свыше 21 процента мирового объема производства. ЕС – крупнейший экспортер и самый большой импортер товаров и услуг.
Следующим после ЕС по размерам и экономическому потенциалу таможенным союзом в мире является общий рынок стран Южной Америки – МЕРКОСУР. ЕС и МЕРКОСУР уступают лишь СевероАмериканской зоне свободной торговли (НАФТА), в которую входят США, Канада и Мексика.
Европейский союз можно считать живым воплощением тезиса, согласно которому, для того чтобы интеграционное объединение работало успешно, необходимо сочетание нескольких важных факторов: одинаково высокий уровень социально-экономического развития, высокие темпы прироста ВВП, готовность властей к политическим компромиссам и их желание создавать необходимые для функционирования союза структуры.
Между тем сегодня именно Евросоюз дает недавно вступившим в него странам дополнительные возможности для развития экономики. ЕС предоставлял государствам Восточной Европы финансовые инвестиции, делился с ними новейшими технологиями, оказывал помощь наиболее отсталым и промышленно неразвитым районам, обеспечивал доступ национальной продукции на рынки ЕС.
Следовательно, страны Центральной и Восточной Европы, такие как Болгария, Венгрия, Польша, Словакия, Румыния, Чехия или прибалтийские государства, входившие раньше в соцлагерь, во многом благодаря присоединению к сильным экономикам Западной Европы получили дополнительный стимул для развития. То есть они вступали в ЕС как раз для того, чтобы стать экономически сильнее и успешнее. Можно, конечно, спорить о степени их экономического рывка, но очевидно, что ряд задач они так или иначе решили, используя возможности ЕС. С той же целью в двери большой европейской семьи стучатся Хорватия и Македония.
Другим примером того, что в экономические союзы могут вступать экономики с неодинаковым уровнем развития является НАФТА – зона свободной торговли США, Канады и Мексики. Собственно, появление НАФТА в 1994 году создало мировой прецедент, поскольку впервые развивающееся государство добровольно согласилось объединиться с двумя высокоразвитыми странами.
Северо-Американская свободная зона была организована для расширения взаимной торговли между странами-участницами. Существенный разрыв в уровнях экономического развития членов НАФТА, естественно, поставил вопрос о создании единого хозяйственного комплекса. Все это вызвало большие политические дебаты в странах о целесообразности реализации проекта. И это неудивительно, ведь в 1994 году ВВП США в 14,5 раза превосходил ВВП Канады и в 19 – Мексики. Разница в размерах ВВП на душу населения между Мексикой и США достигала 6,6 раза, а с Канадой – 4,1.
Однако сторонники НАФТА исходили из географической близости, учитывали традиционно тесные торговые связи и расширяющееся производственное кооперирование, а также увеличение числа транснациональных корпораций, действовавших на территории всех трех стран. В начале 1990-х годов в США реализовывалось около 75 проц. канадского экспорта – 20 проц. ВВП Канады. Доля Соединенных Штатов в иностранных прямых инвестициях в Канаде была свыше 75 проц. В США направлялось свыше 70 проц. мексиканского экспорта, а оттуда 65 проц. мексиканского импорта.
Запрещая государствам НАФТА дискриминацию в отношении взаимных поставок товаров и инвестиций, экономический блок установил протекционистские правила против внешних производителей, прежде всего в области текстильной промышленности и автомобилестроения. Примерно также Таможенный союз России, Казахстана и Белоруссии пытается сегодня защищать, например, свой автопром. Поэтому представители Белого дома не скрывали, что с открытием общего рынка у среднего американца появится отличный шанс получить хорошую работу и увеличить доходы. Объясняя плюсы НАФТА, тогдашний президент США Билл Клинтон заявлял: «Единственный способ для такой богатой страны, как Америка, стать еще богаче – это иметь больше потребителей, продавать больше товаров. Мы должны открыть свои границы».
Мексика полностью поддерживала Вашингтон. От создания НАФТА она надеялась выиграть больше всех. Страна нуждалась в капиталовложениях, технологиях, расширении производства и рынков сбыта. По некоторым данным, Мехико рассчитывал создать одномоментно примерно 600 тысяч рабочих мест и еще 20 тысяч рабочих мест на каждый миллиард долларов экспорта продукции.
В Канаде отношение к НАФТА было более сдержанным. Почти половина населения однозначно высказывалась против общего рынка и только 30 проц. поддерживали его. Противниками НАФТА стали преимущественно представители мелкого и среднего бизнеса и профсоюзы. Их сильно беспокоил вопрос занятости, так как многие американские предприятия, действовавшие на территории Канады, могли предпочесть Мексику и ее дешевый рынок труда. С другой стороны, наплыв недорогих мексиканских товаров также грозил немалыми убытками канадским производителям.
Канадские противники НАФТА объединились вокруг Либеральной партии, которой на этой волне удалось победить на парламентских выборах. Лидер партии Жан Кретьен, заняв пост премьер-министра страны, потребовал пересмотра положений договора, способных, на его взгляд, серьезно ущемить национальные интересы Канады. В итоге Вашингтону пришлось уступить Оттаве по ряду положений, охватывающих, в частности, трудовые отношения и экологию.
Между тем, несмотря на прогнозы пессимистов, в первые годы своей работы НАФТА оказала позитивное влияние на состояние экономик трех стран. К 1999 году промышленный рост в США составил 68 проц. Во всех странах зоны отмечалось повышение производительности труда. Росли объемы торговли и долгосрочных инвестиций. Так, в 1999 году американский экспорт в Канаду и Мексику увеличился на 114 проц. по сравнению с 1993 годом, а инвестиции – на 10–15 проц. во всех странах. Снижались уровень безработицы и цены на товары в магазинах, что приводило к оживлению потребительского спроса и увеличению сборов налогов.
В разгар глобального финансового кризиса в 2008 году товарооборот между Мексикой и США, по данным Министерства торговли США, достиг рекордных 368 млрд. долл. До появления НАФТА страны торговали лишь на 90 млрд. долл. в год. Иначе говоря, за четырнадцать лет товарооборот вырос больше чем в четыре раза, а Мексика стала третьим по величине торговым партнером США после Канады и Китая. Еще более поразительными темпами росла торговля Мексики с Канадой, объем которой вырос в шесть с половиной раз – с 2,75 млрд. долл. до 16,6 млрд.
Но самым важным результатом для Мехико стало то, что за годы действия НАФТА страна превратилась в промышленно развитое государство. И хотя основой экспорта в США и Канаду все еще остается мексиканская нефть, в номенклатуре товаров она занимает всего 20 процентов. Остальное приходится на легковые автомобили и телекоммуникационное оборудование, электронику, одежду и продукты питания. Показательно, что после вступления в силу НАФТА Мексика переместилась с пятого на первое место как поставщик текстиля и одежды на американский рынок, оттеснив Китай, Гонконг, Тайвань и Южную Корею.
В последние годы не только американские и канадские компании, но также европейские и азиатские транснациональные корпорации вкладывают сотни миллиардов долларов в мексиканскую экономику из-за дешевизны рабочей силы и ее интеграции в огромный североамериканский рынок. Мексика объективно стала мощной индустриальной державой среди латиноамериканских государств. Объем ее экспорта в два раза превосходит соответствующий показатель той же Бразилии, хотя экономика последней в два раза больше мексиканской.
В середине 2000-х годов успехи Мексики на себе ощутили многие американские производители и их работники. Компании стали активнее переносить производство на территорию южного соседа, что привело к сокращению рабочих мест в США. Была и обратная сторона медали. Известная американская компания по производству грузовых автомобилей и сельскохозяйственных машин Caterpillar удвоила экспорт в Мексику, что привело к закрытию ряда местных предприятий, неспособных конкурировать с гигантом, а американские фермеры, получающие государственные дотации, завалили мексиканский рынок своей продукцией и разорили 2,5 млн. мексиканских фермеров.
В свою очередь, на активную экспансию мексиканских товаров болезненно отреагировал Вашингтон. Он ввел различного рода ограничения и запреты для мексиканских конкурентов, что спровоцировало целый ряд торговых войн: тунцовую, томатную, креветочную, цементную. В 2009 году Мексика и США начали новую торговую войну, после того как Мехико повысил пошлины на ввоз американских риса, пшеницы и говядины в ответ на решение Вашингтона запретить грузовым машинам из Мексики доставлять продукцию на территорию Штатов.
Экономические вопросы по-прежнему становятся причиной крупных политических дебатов в странах НАФТА. В Мексике обеспокоены, что американские корпорации и высокотехнологические компании стали переносить производство в Китай и Индию, где стоимость рабочей силы еще ниже. В США опасаются увеличения миграции из Мексики, прежде всего нелегальной. Строительство защитной стены на мексиканско-американской границе и ужесточение миграционного режима Вашингтоном крайне раздражают Мехико, который усматривает в этом отход от принципов НАФТА. В Канаде все чаще говорят о том, что из-за высокой зависимости от американского рынка возросла уязвимость канадской экономики. Особенно это проявляется в периоды экономических спадов США, при политических и экономических кризисных ситуациях в регионе и мире.
Следует отметить, что на переговорах по НАФТА представители США последовательно защищали те отрасли национальной экономики, которые в последние годы испытывают наибольшие трудности. В свою очередь, Канада блокировалась с Мексикой при отстаивании своих интересов и для оказания давления на США. Например, в середине 1990-х годов Оттава опиралась на Мехико в противодействии протекционистским акциям Вашингтона. В ответ Мексика заручилась поддержкой Канады при обращении к международным финансовым структурам, когда возникла необходимость спасения мексиканского песо.
В подобных условиях неизбежно возникают взаимные претензии и противоречия. Стороны начинают с подозрением относиться к тому, что кто-то получает от экономического союза больше выгод, а другие вынуждены довольствоваться малым. К примеру, в апреле 1999 года Комиссия договора о НАФТА опубликовала данные, согласно которым США за пять лет существования свободной зоны торговли за счет роста экспорта в Мексику и Канаду получили 14,8 млн. новых рабочих мест, в то время как Мексика и Канада – 2,2 млн. и 1,3 млн. соответственно. Эти цифры очень не понравились канадской и мексиканской общественности, заподозрившей желание США поправить свои дела за их счет.
Отчасти это справедливо, даже несмотря на имевший место сильный импульс промышленному развитию Мексики. Дело в том, что, по некоторым данным, стремительный рост мексиканского экспорта происходил за счет сборочных предприятий – филиалов американских компаний. В структуре мексиканского импорта из США в отдельные годы на комплектующие приходилось примерно 75 проц. Иначе говоря, в Мексике создавалась некая изолированная экономика для обслуживания потребностей США, которая не приводила к качественной модернизации хозяйства страны в целом.
В свою очередь, США остаются недовольны ситуацией в нефтяном секторе Мексики. Американские нефтедобытчики, надеясь получить мексиканские контракты, были в числе главных лоббистов НАФТА. Они всегда хотели вложить капиталы в мексиканскую нефть, но Мехико после национализации нефтяной промышленности в 1938 году не разрешало иностранным компаниям инвестировать в эту отрасль своей экономики. Добыча нефти оказалась монополизирована государственной компанией Pemex и по конституции получила статус стратегической отрасли, не подлежащей приватизации. При заключении НАФТА Мексика также отстояла свою монополию на нефтедобычу, хотя разрешила участие иностранных компаний в сопредельных отраслях.
Подобные противоречия наблюдаются практически во всех экономических союзах. Время от времени они обостряются. Конфликт интересов становится особенно заметным на фоне усилий тех или иных стран упрочить свои лидирующие позиции в экономическом объединении. К примеру, и без того непростые аргентинско-бразильские отношения охлаждаются по мере того как Бразилия, претендующая на роль региональной сверхдержавы, начинает рассматривать МЕРКОСУР в качестве инструмента защиты своих интересов в Латинской Америке.
Взаимные претензии нередко становятся причиной вспышек торговых войн между экономическими союзниками. Наглядное подтверждение тому опыт НАФТА или российско-белорусские молочные и нефтяные конфликты.
Отсюда неудивительно, что консенсус провозглашен основным принципом деятельности высших органов МЕРКОСУР. Члены данной организации прекрасно помнят, что экономические споры могут привести к настоящему вооруженному противостоянию, как это произошло между Гондурасом и Сальвадором. В 1960 году эти государства, вместе с Гватемалой и Никарагуа создали ЦентральноАмериканский общий рынок. Гондурас согласился вступить в союз, даже несмотря на то что был недоволен торговыми преференциями, предоставленными ЦАОР более развитой сальвадорской экономике. Раздражение усиливалось неурегулированными пограничными спорами двух стран. В конечном итоге в июле 1969 года между ними разразилась шестидневная война. Она вошла в историю как футбольная, поскольку непосредственным поводом к вооруженному конфликту, унесшему жизни от двух до шести тысяч человек, послужил проигрыш футболистов Гондураса сальвадорцам в матчах плей-офф отборочного этапа чемпионата мира по футболу. Из-за футбольной войны пришлось отказаться от Центрально-Американского общего рынка, который был восстановлен лишь в 1991 году.
Искусство компромисса
Нерешенные экономические споры и борьба за лидерство порой становятся непреодолимым препятствием в деле интеграции государств. Но в последнее время эта проблема приобретает совершенно иное звучание. Происходит это оттого, что, как показывает история интеграционных процессов, практически все экономические, таможенные и валютные союзы неизбежно эволюционируют в сторону политического объединения. Однако в этом случае вопрос возможного доминирования того или иного государства напрямую затрагивает национальные интересы других стран, вступающих с ним в союз.
К примеру, члены Восточно-Африканского сообщества Кения, Уганда и Танзания настолько сплотились в рамках таможенного союза, что после освобождения от власти Лондона поставили вопрос о возможной политической федерации. Между тем власти Кении, опасаясь выпустить контроль над ситуацией из своих рук, призвали для начала все же сконцентрировать усилия на взаимной торговле. В итоге из-за экономических и политических противоречий между участниками ВАС в 1977 году оно прекратило свою деятельность.
Сообщество было возрождено лишь в июле 2000 года, после присоединения к Кении, Уганде и Танзании бывших бельгийских колоний – Руанды и Бурунди. Но показательно другое. В 2008 году ВАС расширил зону свободной торговли, включив в состав организации ряд стран Южной Африки, спустя два года запустил собственный общий рынок товаров, труда и капитала в регионе. В нынешнем году страны Восточно-Африканского сообщества планировали введение единой валюты, чтобы к 2018 году добиться полной политической федерации.
Мысль о постепенной эволюции общего рынка к политическому альянсу государств наглядно демонстрируют и происходящие метаморфозы с МЕРКОСУР. В декабре 2004 года на саммите глав государств – членов организации был принят акт о формировании наднационального органа – парламента. Кроме того, Алехандро Толедо, президент Перу, которая является ассоциированным членом МЕРКОСУР, заявил о том, что латиноамериканские государства должны сформировать Южноамериканское сообщество наций, где будут единые валюта, парламент, избираемый прямым голосованием, и экономическое пространство.
Почти одновременно с заявлением Толедо американская независимая организация в сфере международных отношений США Совет по международным отношениям опубликовал доклад «Создание Североамериканского сообщества», в котором выдвигалась концепция политического объединения стран НАФТА по модели Евросоюза в Северо-Американский союз. Считается, что совет, выпускающий известный во всем мире журнал Foreign Affairs, несмотря на свой частный статус, оказывает серьезное влияние на внешнюю политику США. Как бы то ни было, сразу появились сообщения, будто именно эту тему обсуждали главы США, Мексики и Канады на саммите в Техасе в марте 2005 года.
Особенно много об экономическом и политическом объединении различных стран или региональных организаций говорится в периоды серьезных экономических потрясений. Неудивительно, что о Северо-Американском союзе и введении единой для США, Канады и Мексики валюты амеро вспомнили в 2008 году, в самый разгар глобального финансового кризиса. Тогда же государства – участники Боливарианской альтернативы для Америки (АЛБА) договорились о создании единой валютной зоны. Она должна была помочь справиться с последствиями финансового кризиса и ослабить зависимость экономик от доллара. Президент Венесуэлы Уго Чавес предложил назвать новую валюту сукре и призвал отказаться от получения займов в американских банках.
Одновременно с этим президент Южной Кореи Ли Мен Бак заявил, что идею создания единой азиатской валюты следует воплощать на основе экономической и политической модели, которую успешно опробовали европейские страны, перейдя на евро. В Африке тогда еще лидер Ливии Муамар Каддафи выступил за объединение всех африканских государств и создание Соединенных штатов Африки, а монархии Персидского залива намекнули о введении динара и возможном ограничении торговли углеводородами за доллары и евро.
Создание Таможенного союза Казахстана, Белоруссии и России тоже во многом стало реакцией на турбулентность в международной финансовой системе. В трудные времена совместно выживать легче, и поскольку большое значение имеют географическая близость и культурно-историческая общность стран, вступающих в альянс, то выбор партнеров у подавляющего большинства стран, как правило, ограничен. Казахстану, разумеется, проще объединиться с Россией, с которой он имеет протяженную границу и многовековую общую историю, чем, например, с Европой или Японией.
Однако при попытках создания любых экономических союзов, тем более тех, что предполагают тесное политическое сближение, следует учитывать великое множество факторов и нюансов. Все это необходимо, чтобы эффективно отстаивать не только общие, но прежде всего национальные интересы и потребности. Ведь как показывает опыт, инициаторами объединения в основном являются неформальные лидеры того или иного региона, которые имеют достаточно экономических или политических ресурсов и возможностей, чтобы влиять на региональные интеграционные процессы. В Северной Америке это, безусловно, США. Их противники уверяют, что НАФТА была призвана обеспечить приращение не только экономической, но и геополитической мощи Вашингтона, «стремящегося объединить под собой все территории от Аляски до Огненной земли».
В Южной Америке основными лоббистами экономического и политического объединения разных государств в последние двадцать лет являются довольно успешные в экономическом отношении Бразилия и Аргентина. Главным сторонником превращения аморфного Африканского союза в некие Соединенные Штаты Африки была Ливия, которая тратила огромные средства от нефтедобычи на различные гуманитарные и военные программы этой международной организации и до последнего времени оставалась единственным влиятельным посредником в решении проблемы туарегов, затрагивавшей несколько североафриканских государств.
Политическим и экономическим локомотивом Европейского союза считаются Франция, Германия и Великобритания – самые сильные экономики этого огромного объединения. Так осуществилась мечта Наполеона, ведь именно Париж он видел ядром единой Европы.
Наличие формального или неформального лидера, претендующего на главенствующее положение в альянсе, облегчает управление межгосударственной структурой. Сильное государство может навязать свои решения более слабым, но при этом возникает среда для потенциальных конфликтов. Таким образом, лидерство в союзе – это зачастую объективная реальность и одновременно большая проблема. Особенно для тех стран, где искусство компромисса является далеко не самой сильной стороной политической культуры. В той же Латинской Америке до сих пор с подозрением относятся к США и ревниво наблюдают за любым усилением соседей.
Главенство законов, соблюдение правил и постоянная готовность к компромиссу – это основной принцип и, если угодно, высшая добродетель западноевропейской демократии. Неудивительно, что действие Лиссабонского договора, превратившего Евросоюз в супергосударство, компенсируется массой уступок и дополнительных условий членам организации. К примеру, Чехия поставила подпись под документом, но потребовала не распространять на нее Хартию основных прав и свобод, так как на ее основании выселенные из Чехословакии в 1945–1946 годах судетские немцы и их потомки могли подать к Чехии многомиллиардные имущественные иски.
Ирландия долго не желала делиться частью полномочий с наднациональными органами. В октябре 2009 года со второй попытки ирландцы подписали Лиссабонский договор взамен на спасение их экономики и признание ирландского языка одним из рабочих языков в ЕС. Еврочиновники уступили Дублину, невзирая на то, что им пришлось увеличить затраты на работу переводчиков (примерно 3,5 млн. евро в год) и тот пикантный факт, что из почти четырехмиллионного населения Ирландии по-ирландски свободно говорит не больше 260 тысяч человек.
Любопытна ситуация и с Великобританией. Это государство – один из столпов Евросоюза – не признает главенство Суда ЕС, не входит в Шенгенскую зону и сохраняет фунт стерлингов. Дания, другой старожил ЕС, также принципиально не входит в еврозону, а недавно вообще восстановила пограничный контроль на границе.
Подобных исключений из общих правил Евросоюза при желании можно найти достаточно. Причем они могут затрагивать как внутригосударственные вопросы, так и серьезные внешнеполитические проблемы. В первом случае весьма показательна ситуация с Фарерскими островами. Юридически Фареры не входят в Евросоюз, хотя являются составной частью Королевства Дания – члена ЕС с 1973 года. Дело в том, что жители Фарер на референдуме 1972 года высказались против присоединения к ЕС из-за его политики в области рыболовства. Сегодня Фареры, где основу экономики как раз составляет рыбодобывающая промышленность, не подпадают под систему квот ЕС и ловят рыбу вне зависимости от ограничений Евросоюза. Видимо, по той же причине Гренландия, также принадлежащая Дании, в 1985 году вышла из состава ЕС.
Что касается внешнеполитической проблематики, то самым вопиющим фактом с точки зрения Евросоюза как единого государственного образования можно назвать отношение к Косово. Против признания независимости края по-прежнему выступают Испания, Кипр, Греция, Словакия, Румыния. Такая позиция нескольких не самых влиятельных и крупных государств Евросоюза не позволяет Европейской комиссии официально относить Косово к независимым государствам. Следует напомнить, что Европейская комиссия – это высший орган исполнительной власти Евросоюза. Именно она выступает с законодательными инициативами, а после утверждения контролирует их претворение в жизнь. Тем самым складывается парадоксальная ситуация – лидеры ЕС – Великобритания, Франция и Германия, признали независимость Косово, а Евросоюз в целом этого сделать не может из-за позиции некоторых членов, обеспокоенных тем, что косовский прецедент может отразиться на их самочувствии.
Маленькие и большие уступки, попытки соотнести национальные интересы государств-участников и потребности самой организации отличают гибкий подход Евросоюза к условиям вступления и нахождения в этой уникальной по своим характеристикам наднациональной структуре. С одной стороны, полномочия отдельных государств постепенно снижаются, и жизнью европейцев все больше управляют неизбираемые напрямую бюрократы из Еврокомиссии. Появление президента Евросоюза, внешнеполитического ведомства ЕС, флага, герба и гимна даже создали иллюзию утраты независимости. Не случайно, подписывая Лиссабонский договор (фактически конституцию ЕС), президент Чехии Вацлав Клаус сожалел об утрате страной своего суверенитета.
С другой стороны, в мире по-прежнему продолжаются споры о правосубъектности Европейского союза, который пока не может на системном уровне выступать как субъект международного права. Определенная и довольно значительная сфера жизнедеятельности европейских государств еще долгое время будет регулироваться исключительно национальным законодательством. В частности, образование находится в сфере компетенции национальных правительств, и заставлять одну страну признавать образование другой Еврокомиссия не вправе.
Конечно, законодательство и нормотворчество европейских государств максимально соответствует общепринятым в ЕС нормам и правилам, стандартизировано в соответствии с ними. Но при этом у европейцев всегда есть возможность последовательно отстаивать свои государственные или общественные интересы.
Последний момент имеет принципиально важно значение, поскольку европейцы сами решают, присоединяться им к ЕС и если да, то на каких условиях. Передача части полномочий страны чиновникам в Брюсселе, Страсбурге и Люксембурге, где находятся политико-административные центры Евросоюза, является осознанным выбором каждого европейского государства и его общества. В Норвегии, например, референдум о вступлении в ЕС проводили в 1972-м и 1994 годах. В первом случае ответ был отрицательным из-за опасений по поводу утраты части экономического и политического суверенитета страны, во втором – из-за ограничений ЕС по сельскому хозяйству.
Понятно, что вне Евросоюза европейское государство в настоящее время теряет массу возможностей, как во внешнеполитической, так и экономической сферах. Быть изолированным от ЕС могут позволить себе малонаселенные и расположенные на приличном отдалении от континента Фареры или Гренландия. Показательно, что Исландия, не являясь членом ЕС, входит в Шенгенскую зону, равно как Норвегия и Швейцария. Кроме того, они интегрированы с ЕС в рамках других экономических сообществ и организаций.
Очевидно также и то, что старые члены ЕС на правах старших и сильных партнеров нередко пользуются своим положением, чтобы защитить свои интересы. Отсюда, собственно, Дания закрывает границы мигрантам, а Франция со скандалом высылает румынских цыган и т. д.
Но уникальный европейский опыт убедительно показывает, что при формировании экономического и политического союза всегда нужно просчитывать все плюсы и минусы. Даже при всей склонности к компромиссу, которую демонстрирует западная демократия, более сильная экономика в условиях рынка всегда стремится поглотить или использовать слабую, как это произошло с восточноевропейскими государствами в ЕС и Мексикой в НАФТА. Но одно дело решать эти проблемы в правовом поле, как это делают европейские или канадские политики, приводя к власти те партии, которые обещают отстаивать национальные интересы. И совсем другое, когда вопросы объединения становятся поводом для футбольной войны Гондураса и Сальвадора или серьезных социальных потрясений, как это случилось в Мексике. Напомним, в первые дни действия НАФТА в 1994 году Сапатистская армия национального освобождения, выступавшая против подписания договора о Северо-Американской свободной зоне торговли и либеральных реформ, подняла восстание и захватила несколько крупных городов в беднейшем мексиканском штате Чьялас. Чрезвычайная ситуация вынудила власти страны вступить с повстанцами в переговоры и пообещать выполнить ряд требований сапатистов, не касающихся, впрочем, условий действия НАФТА.
В любом случае следует отдавать себе отчет в том, что в существующих союзах всегда есть те, кто получает больше других. Разумеется, и победная стратегия порой предусматривает жертвы. Экономическое и тем более политическое объединение чем-то сродни купле-продаже, процессу являющемуся битвой умов. Необходимо четко просчитывать любые варианты развития событий и трезво оценивать ситуацию, учитывая возможные выгоды, риски и угрозы. И уж, конечно, при формировании альянса, не стоит спешить. Поспешность, как подозрительность и страх – плохой советчик в таком ответственном и важном для судьбы государства и его общества деле.
публикация из журнала "Центр Азии"
июль/август 2012
№13-16 (71-74)