Осенью этого года радикальная группировка «Исламское государство», выступающая за создание Халифата на Ближнем Востоке, вошла в тройку самых серьезных угроз глобальной безопасности. К концу октября она уверенно потеснила в заголовках западной прессы вирус Эболы и связанные с ним апокалипсические прогнозы. На второй план отошел даже кризис вокруг Украины, который вообще-то грозит возобновлением настоящей холодной войны между США и Россией, со всеми вытекающими отсюда последствиями для мировой экономики и геополитики.
В этих условиях, конечно же, все, что касается «Исламского государства», приобретает особое значение. Но не менее любопытными, чем борьба с ним, выглядят те изменения, которые происходят сегодня в рамках неспокойного и взрывоопасного Ближневосточного региона.
Джинн из бутылки?
В первой половине сентября внимание международного сообщества частично переключилось с одной горячей точки в Восточной Украине на другую – в Сирии и Ираке. И это неудивительно. За относительно небольшой отрезок времени боевики «Исламского государства» успешно расширили зону своего влияния, тесня иракские и сирийские правительственные войска. По некоторым данным, в результате военных действий организация ИГ так или иначе может контролировать до 40 процентов территории Сирии и Ирака.
Военный триумф малоизвестной вооруженной группировки, безусловно, не мог остаться незамеченным. Ситуация вокруг «Исламского государства» сама по себе выглядит довольно пугающе. Экстремистская организация стремительно набирает вес и превращается в серьезный фактор ближневосточного расклада сил наряду с ливанской «Хезболлах» или палестинской ХАМАС. То есть становится дополнительным элементом напряженности в и без того трудно предсказуемом регионе.
Непростая «проблема ИГ» значительно осложняется на фоне тех военных, финансовых и информационно-пропагандистских возможностей, которые демонстрирует организация. Как уверяют зарубежные эксперты, сейчас исламисты обладают современным оружием, захваченным у иракской армии, и огромными денежными средствами благодаря резервам банков и нефтяным месторождениям, попавшим под их контроль как в Ираке, так и в Сирии. По слухам, только сирийские нефтеносные районы дают ИГ до 60 тысяч баррелей нефти в день. Даже с учетом падения цен на черное золото «Исламское государство» может неплохо зарабатывать на продаже сырья.
В связи с этим сегодня все чаще можно услышать, что «Исламское государство» давно уже не подпольная группировка, а мощная военно-политическая структура с вооруженными до зубов отрядами, большим бюджетом и пропагандистской машиной. В этом отношении ее справедливо сравнивать скорее не с международной террористической организацией «Аль-Каида», а, например, с афганским движением «Талибан».
В отличие от зонтичного бренда максимально аморфной «Аль-Каиды» «Талибан» в своем развитии прошел определенные этапы институционализации, что, в свою очередь, потребовало совершенно иной формы организации этого военно-политического движения. В итоге было более или менее понятно, с чем мир имеет дело в лице афганских талибов и во сколько примерно обходится их существование. Пакистанский исследователь Ахмед Рашид в книге, посвященной талибам, пишет, что только «в 1997–1998 годах Пакистан оказал «Талибану» помощь в размере 30 млн. долларов. Сюда вошли 600 тысяч тонн пшеницы, дизельного топлива, бензина и керосина, частично оплаченного Саудовской Аравией, вооружение и боеприпасы, авиабомбы, техническое обслуживание и запчасти для танков и тяжелой артиллерии, ремонт и обслуживание военно-воздушных сил талибов и их аэродромов, дорожное строительство, поставки электричества в Кандагар и другие города».
В дальнейшем зарубежная материально-техническая и военная подпитка талибов не ослабевала. Во многом именно она сыграла ключевую роль в их противостоянии с Северным антиталибским альянсом. Можно с уверенностью сказать, что без всесторонней помощи официально признавших режим «Талибана» Пакистана, Саудовской Аравии и Объединенных Арабских Эмиратов талибы вряд ли смогли бы долго вести позиционные бои и совершать наступательные операции на севере Афганистана.
Судя по всему, у «Исламского государства» тоже есть финансовые средства, и лидеры организации могут умело использовать их для своих нужд. Это касается как поддержки должного уровня боеспособности отрядов боевиков, так и работы с потенциальными сторонниками, в том числе и за рубежом. ИГ по-прежнему реализует масштабные военные операции, сражается за стратегические точки в Сирии и Ираке. Если говорить относительно вербовки новых членов, то, по мнению бывшего редактора Русской службы Би-би-си, журналиста и арабиста Андрея Остальского ИГ активно использует Интернет в роли эффективного пропагандистского инструмента: «В Сети можно найти потрясающие онлайновые журналы «Исламского государства», тексты на отличном английском языке, абсолютно все работает. Это значит, что у ИГ есть и большие деньги, и прекрасные дизайнеры, и веб-мастера. От такой интернет-пропаганды очень многое зависит, это реальность нашего мира сегодня».
Профессиональному информационному обеспечению деятельности ИГ, действительно, нужно отдать должное. Не в последнюю очередь из-за него организация не испытывает недостатка в кадрах. Так, известный российский исламовед Алексей Малашенко в интервью российской «Независимой газете» заявил, что в «настоящее время на стороне ИГ воюют до 30 тысяч человек из 80 стран мира». Больше того, по данным канадского эксперта Рафала Рогозинского, занимающегося исследованием вопросов информационной безопасности в контексте международных отношений, «в рядах ИГ воюют примерно четыре тысячи выходцев из стран Центральной Азии».
Цифры, надо сказать, впечатляющие. Особенно с учетом того, что еще совсем недавно о радикальной группировке под названием «Исламское государство Ирака и Леванта» знали исключительно специалисты в области борьбы с религиозным экстремизмом и терроризмом. Кстати, «Талибан» на пике своего могущества располагал примерно 25 тысячами штыков. Это позволяло ему контролировать до 80 процентов афганской территории и оказывать серьезное воздействие на всю региональную систему безопасности.
Впрочем, не исключено, что зарубежные эксперты по тем или иным причинам склонны преувеличивать опасность, исходящую от «Исламского государства». В действительности сегодня никто не может дать точной картины происходящего. Нет достоверных цифр по численности ИГ, непонятны его реальные тактические и стратегические интересы. Пока известно только, что данная радикальная организация ставит своей конечной целью возрождение на Ближнем Востоке исторического Халифата, который объединил бы разные арабские страны, а также часть Центрально-Азиатского региона. Примерно того же, правда, иными путями, добивается знаменитая организация «Хизб-ут-Тахрир». Главное ее назначение, напомним, – «возрождение исламской уммы, освобождение от идей, системы и законов неверных». При этом основным программным тезисом религиозной партии является положение о том, что мусульмане всего мира должны жить в едином Халифате по законам шариата.
Казалось бы, задачи «Хизб-ут-Тахрир» и «Исламского государства» практически идентичны. Между тем именно эволюция развития последнего вызывает в мире серьезную настороженность. Организация, напомним, получила свою известность под названием «Исламское государство Ирака и Леванта» после того, как ее боевики выступили против режима президента Башара Асада в Сирии. Не сумев сместить Асада, лидеры ИГИЛ переименовали группировку, отбросив слова «Ирак и Левант», и летом 2014 года неожиданно повернули оружие против Багдада. В Ираке им повезло чуть больше, чем в Сирии. За несколько недель отряды ИГ захватили множество населенных пунктов, военные гарнизоны с оставленным в них оружием, боеприпасами и транспортом.
Затем последовало нападение на один из крупнейших иракских городов Мосул, а захват части курдских территорий в Ираке и публичные обезглавливания западных журналистов членами ИГ заставили весь мир обратить внимание на экстремистскую организацию. К списку их деяний добавились обвинения в «преступлении против человечности». Радикалы, например, требовали, чтобы жители захваченных ими иракских провинций, населенных различными этническими и религиозными меньшинствами, принимали ислам суннитского толка либо освобождали территории. В противном случае им угрожали смертью. К середине октября свыше полутора миллионов иракских граждан оставили свои дома, а власти Иракского Курдистана регулярно сообщали о казнях курдов-езидов от рук экстремистов ИГ.
Сегодня в зарубежных СМИ можно найти много публикаций о том, что, нападая на курдские города в Ираке и Сирии, боевики «Исламского государства» убивают мирных граждан, похищают женщин и девочек, которых продают на рынке невольниц в Мосуле. По данным иракской правозащитницы Сюзан Ареф, среди похищенных числятся свыше пяти тысяч женщин. Лишь единицам из них удалось освободиться из плена исламистов.
О том, насколько сложной выглядит ситуация в целом, можно судить по свидетельству множества очевидцев. Как утверждают представители езидской общины Ирака, их «народ многократно подвергался гонениям и преследованиям, но этот погром – самый жестокий из всех за многовековую историю».
Все вместе это, разумеется, вызывает большой резонанс в мире. Митинги с протестами против «Исламского государства» прошли во многих европейских столицах. Причем нередко костяком демонстраций были не только представители курдских общин в Европе, но и мусульмане арабского и другого происхождения.
Однако вопросы вызывают не только средства и методы, при помощи которых руководство ИГ добивается поставленных целей, но и то, каким именно образом мировое сообщество собирается бороться с террористической угрозой номер один.
Новая антитеррористическая коалиция
Неоднозначная деятельность «Исламского государства», дестабилизировавшая военно-политическую обстановку в Ираке, вынудила ООН еще 14 августа этого года объявить сложившееся в стране положение «чрезвычайной ситуацией третьей степени». Это самый высокий уровень гуманитарного кризиса по шкале ООН. На следующий день, 15 августа, Совет Безопасности ООН единогласно принял резолюцию, в которой предусматривались жесткие меры в отношении «Исламского государства». Речь шла о недопущении финансирования организации внешними силами, вплоть до введения против них международных санкций, о перекрытии каналов притока иностранных боевиков, ограничении зарубежных перемещений активистов группировки ИГ, заморозке их финансовых и прочих активов.
5 сентября на саммите НАТО в Уэльсе угрозы со стороны «Исламского государства» также оказались в центре внимания. В частности, президент США Барак Обама неожиданно заявил о намерении Вашингтона создать коалицию стран-союзников для масштабной борьбы с терроризмом и религиозным экстремизмом. Причем американский лидер впервые заговорил о полном уничтожении «Исламского государства» в Ираке и Сирии, а также «Аш-Шабаб» в Сомали и «Боко Харам» в Нигерии.
Примечательно, что по итогам встречи министров иностранных дел стран – участниц НАТО весьма оперативно было принято решение сформировать рабочую группу по обмену информацией о проникновении в Сирию и Ирак боевиков из других стран. Кроме того, главы внешнеполитических ведомств договорились о совместных шагах «по ликвидации источников «Исламского государства», в том числе за счет торговли нефтепродуктами, и привлечению к ответственности тех, кто нарушает международные запреты на заключение таких сделок».
Единогласно принятая Совбезом ООН резолюция и готовность членов Североатлантического альянса выступить против ИГ единым фронтом, конечно же, подтверждает глубокую озабоченность мирового сообщества ситуацией в Ираке. Но мало кто подозревал, насколько решительно настроен Белый дом, и что одними резолюциями дело не кончится. Уже 11 сентября, в годовщину трагических событий в Нью-Йорке и Вашингтоне, Барак Обама представил новую стратегию борьбы с «Исламским государством». Она подразумевала ракетно-бомбовые удары по объектам боевиков не только в Ираке, но и в Сирии, а также создание широкой международной антитеррористической коалиции.
Своим заявлением Обама фактически поставил знак равенства между «Исламским государством», «Аль-Каидой» и «Талибаном». Это был сильный ход со стороны Вашингтона. Во-первых, теперь война против «Исламского государства» должна была получить одобрение мирового сообщества, а страны Запада – некую индульгенцию за воздушные удары по территории Сирии в обход решения ООН.
Во-вторых, Белый дом не оставлял шанса тем силам, кто пытался или намеревался использовать ИГ в своих геополитических играх. К примеру, были подозрения, что радикальная организация могла пользоваться поддержкой ряда арабских стран, в частности Саудовской Аравии и Катара, с целью давления на официальный Дамаск и Тегеран. Кто-то даже утверждал, что ИГ было создано не без участия самих США и Израиля.
В-третьих, Соединенные Штаты, по сути, перехватывали инициативу за контроль над геополитическими процессами в регионе Большого Ближнего Востока, хотя еще недавно казалось, что Вашингтон и его западноевропейские партнеры самоустранились от сирийского и иракского кризисов, перенеся все свое внимание на Украину и Россию.
Как бы то ни было, в своем выступлении 11 сентября этого года американский лидер пообещал «уничтожить ИГ при помощи союзников по коалиции», в которой исключил участие Ирана и сирийского режима Асада. В тот же день министры иностранных дел арабских монархий Персидского залива, а также Египта, Ирака, Иордании, Ливана, США и Турции провели встречу в Саудовской Аравии, чтобы обсудить конкретные меры по противодействию «Исламскому государству».
И вот здесь начинается самое интересное. Ведь вопрос даже не в том, как Вашингтону удалось убедить своих ближневосточных друзей выступить совместно против «Исламского государства». К этому времени западная пресса сделала все возможное для демонизации ИГ в глазах рядовых обывателей и формирования правильного общественного мнения по отношению к радикальной организации.
Главная интрига заключается в другом – что могли пообещать США в обмен на консолидированную позицию арабских стран и той же Турции по ИГ? Если исходить из того, что радикальная религиозная группировка появилась не случайно и за ней стояли вполне определенные внешние силы, то Вашингтон своим вмешательством смешал все карты региональным игрокам. Следовательно, можно ли говорить о том, что американская администрация представила новую альтернативу дальнейшего развития Ближнего Востока на средне- и долгосрочную перспективу, выведя за скобки «Исламское государство» и другие радикальные организации, и страны региона с ней согласились? Или же Соединенным Штатам самим пришлось пойти на уступки, решая какие-то свои геополитические задачи? К каким последствиям может привести совместная борьба с «Исламским государством» и как это может отразиться на самочувствии стран Ближневосточного региона?
Сложный курдский вопрос
19 октября этого года президенты США и Турции Барак Обама и Реджеп Тайип Эрдоган пообщались по телефону и договорились координировать свои действия в борьбе с религиозным «Исламским государством». Главам государств беседа явно далась нелегко. Обама уговаривал своего коллегу активнее проявлять себя в качестве участника антитеррористической коалиции. Например, чтобы Турция наконец-то предоставила турецкую авиационную базу Инджирлик на границе с Сирией для базирования боевых самолетов международной коалиции. Эрдоган в очередной раз отказался это сделать.
Кроме того, турецкое руководство вновь уклонилось от прямого участия в боевых действиях против «Исламского государства». И это несмотря на то что парламент страны еще в начале октября разрешил турецкой армии воевать на территории Сирии и Ирака, а также заметно усилившееся давление со стороны США и их европейских союзников. Так, в первой половине октября Анкару посетили американский генерал Дж. Аллен, координирующий действия коалиции, ответственный представитель США в Ираке Б. Маккормак и новый генеральный секретарь НАТО Й. Столтенберг. Все они поднимали вопрос о предоставлении доступа к авиабазе Инджирлик и необходимости проведения наземной операции против формирований ИГ в Сирии.
Позиция Анкары категорична – она уже взвалила на себя огромную ношу, приняв полтора миллиона беженцев из Сирии, и не намерена воевать с «Исламским государством» в одиночку. Такой подход вызывает недовольство в Вашингтоне, но и турецкие власти понять можно. Турция наблюдает за событиями в соседних арабских государствах со смешанными чувствами. В настоящее время «Исламское государство» для нее, разумеется, не друг, но что-то вроде «врага врагов». С одной стороны, ИГ сражается против президента Сирии Башара Асада, а Анкара в последние годы приложила слишком много усилий на создание и поддержку вооруженной оппозиции сирийского режима.
С другой стороны, боевики ИГ оказывают сильное военное давление на сторонников независимости Курдистана как в Ираке, так и в Сирии. В частности в сирийском городе Кобани, где проживают преимущественно курды, «Исламское государство» сражается в том числе и с членами запрещенной в Турции Рабочей партии Курдистана (РПК). Исторически получилось так, что Сирия предоставляла убежище курдам из РПК и время от времени пыталась использовать их в своей внешней политике. В октябре 1998 года Турции даже пришлось развернуть у границ 80-тысячную армию, угрожая сирийскому руководству войной, если Дамаск не закроет лагеря РПК и не выдаст ее лидера Абдуллу Оджалана.
Таким образом, «Исламское государство» объективно действует в интересах Анкары. И лучше всего это, кстати, понимают турецкие курды. Недовольные турецкими властями, отказывающимися помочь защитникам Кобани, они устроили массовые беспорядки в двадцати провинциях Турции. В шести из них пришлось ввести комендантский час, поскольку протесты сторонников местных курдских партий и РПК приняли угрожающие размеры. В столкновениях между протестующими и полицией, а также между сторонниками различных курдских организаций, погибло 36 человек, свыше 400 получили ранения. 14 октября в ответ на нападения на военную заставу в провинции Хаккари на юго-востоке страны, самолетам турецких ВВС пришлось нанести ракетно-бомбовые удары по позициям РПК.
Естественно, на таком фоне 19 октября Эрдогану трудно было согласиться с Обамой и оказать помощь обороняющимся в Кобани, где, по мнению турецкого президента, «остались лишь сторонники РПК». Однако на следующий день на сайте Би-би-си появилась информация, будто Турция все же разрешила пересечь границу с Сирией курдским отрядам пешмерга из Ирака, которые хотят присоединиться к защитникам Кобани.
Не исключено, что американский президент все-таки нашел убедительные аргументы для своего турецкого коллеги. Дело в том, что город Кобани имеет уникальное географическое и стратегическое расположение. К тому же он играет принципиальную роль в информационной войне. С возвышенностей на турецкой территории он виден как на ладони, и бои за него транслируются в прямом эфире. Следовательно, любые военные успехи «Исламского государства» увеличивают число симпатизирующих ему по всему миру и, соответственно, жесткую критику в адрес турецкого руководства со стороны курдов. В последнее время, как показывает опыт Ирака, Сирии или той же Украины, масс-медиа превращаются в ключевого участника любого вооруженного конфликта. Иначе говоря, информация становится определяющим фактором и его нельзя недооценивать.
Следует учитывать также и то, что захват Кобани может дать боевикам ИГ возможность контролировать почти 400 километров границы. А это обеспечивает доступ к каналам поставок оружия, боеприпасов, открывает торговлю нефтью. Помимо прочего усиление потока добровольцев к ИГ через ту же турецкую границу может обернуться колоссальными проблемами для самих турецких властей.
Турция просчитала указанные риски, приняла во внимание все эти факторы, но исходила, по всей видимости, из собственных интересов. Дело в том, что к концу октября она оказалась в очень непростой ситуации. Одной из главных проблем для Анкары является то, что она все больше утрачивает инициативу вокруг противостояния режима Асада и вооруженной оппозиции в Сирии. 13 октября госсекретарь США Дж. Керри заявил о необходимости срочного созыва новой мирной конференции по урегулированию сирийской проблемы. При этом глава госдепа подчеркнул, что Асад утратил легитимность, «необходимую для объединения сирийского народа», а «установление мира в Сирии возможно только при переходном правительстве». Скорее всего, Керри дал отчетливый сигнал странам региона, что Белый дом настроен перевернуть страницу истории современного сирийского государства и начать все с чистого листа, но уже без Асада.
Казалось бы, эта новость была на руку Турции, где 15 октября в Стамбуле представители Национальной коалиции оппозиционных и революционных сил Сирии (НКОРСС) переизбрали А. Тома на пост главы временного правительства в изгнании. Однако сложность для турков заключается в том, что Тома считается ставленником Катара. И ему явно ближе усилия Дохи по свержению режима Асада, чем осторожная позиция Анкары. Катарский Эмират, к слову, не только присоединился к международной антитеррористической коалиции для борьбы с ИГ, его авиация обстреливает ракетами объекты боевиков в Сирии наряду с военно-воздушными силами США, Франции, Великобритании, Саудовской Аравии и ОАЭ.
Следует отметить, что в антитеррористическую коалицию под эгидой США вошли уже свыше сорока стран. И хотя большая часть из них готова оказывать лишь гуманитарную помощь, примерно двадцать участников – страны НАТО и арабские государства – так или иначе присоединились к военным действиям против ИГ в Ираке и Сирии.
Таким образом, в свете последних событий Анкара медленно, но верно отодвигается на периферию сирийского урегулирования. При желании энергии Запада хватит и на свержение Асада. По мнению некоторых российских востоковедов: «Антитеррористический флер нужен лишь для того, чтобы замаскировать уничтожение асадовского режима и сломить сопротивление России, Китая и Ирана, которые, естественно, не могут прямо возражать против борьбы с терроризмом».
При таком раскладе Турция, вне всякого сомнения, рискует остаться без тех геополитических дивидендов, на которые она рассчитывала в начале всей этой сирийской эпопеи. Для турецкого руководства, сделавшего ставку на так называемую «политику неоосманизма», предполагающую активное участие в региональной жизни, новый поворот может означать серьезные имиджевые и прочие потери.
Но есть и другой, более важный момент. Политика «Исламского государства» в последние месяцы привела к взрывному росту курдского национального самосознания в странах региона, где проживает курдское население. В частности, как только отряды ИГ начали захватывать иракские провинции, президент Иракского Курдистана Масуд Барзани попросил региональный парламент подготовить референдум о независимости курдской автономии. «Пришло время нам самим определить нашу судьбу, и мы не должны ждать, пока другие сделают это за нас», – заявил он.
Появление суверенного Курдистана способно в корне изменить всю ситуацию на Ближнем Востоке. Очевидно, что сторонники такого варианта развития событий многое бы отдали за начало его реализации. Понятно также, что для Анкары создание нового государства стало бы кошмаром и ей хотелось бы поскорее закрыть вопрос о независимом Курдистане. Турецкие власти давно и с опаской наблюдают за тем, как мобилизуется курдское население в Ираке, Сирии и самой Турции. Но это очень трудно сделать в нынешних обстоятельствах. Особенно, когда в процесс вмешивается такой серьезный игрок, как Вашингтон. Так, в середине октября в госдепартаменте США сообщили о том, что американские представители проводят первые прямые переговоры с Партией демократического союза, представляющей часть сирийских курдов и являющейся ответвлением РПК.
О ходе самих переговоров и какие темы на них затрагиваются, можно только догадываться. Не исключено вообще, что это сообщение могло быть адресовано именно Анкаре с целью показать, что Белый дом готов сотрудничать с любым, кто противостоит ИГ. Но в Турции данную информацию могли воспринять как доказательство заигрывания США с курдами, что в дальнейшем может привести к серьезным последствиям.
Поэтому, похоже, по итогам телефонного диалога с Обамой Эрдоган выбрал меньшее из двух зол. Он, видимо, действительно согласился на переброску курдских отрядов пешмерга из Ирака. Во-первых, чтобы наладить отношения с собственными курдами, которые оказались на грани восстания, во-вторых, показать солидарность Турции с курдами из Сирии и, наконец, продемонстрировать США, что страна готова следовать в фарватере их региональной политики, но хотела бы получить гарантии сохранения статус-кво по курдской проблеме.
Между Сирией и Ираном
Сегодня сложно сказать, получил ли Эрдоган все ответы на свои вопросы и смогли ли США успокоить Турцию в ее опасениях. Но понятно другое. Многие косвенные признаки говорят о том, что Вашингтон значительно усиливает давление на своих ближневосточных союзников, практически принуждая их поддерживать свою политику, например в отношении «Исламского государства». А это значит, что на кону стоит слишком большой куш.
Судя по всему, Вашингтон и правда мог использовать борьбу с «Исламским государством», в том числе и для дальнейшего прессинга на режим Асада в Сирии. Отсюда неудивительно, что в конце сентября конгресс США наконец-то одобрил документ, позволяющий Вашингтону вооружать и обучать «умеренную сирийскую оппозицию» в интересах борьбы с «Исламским государством» и режимом Асада. Председатель Объединенного комитета начальников штабов США генерал М. Демпси тут же заявил, что уже через три месяца сирийская оппозиция начнет получать необходимое ей оружие, а в течение года около пяти тысяч противников Асада пройдут обучение у американских инструкторов.
Таким образом, можно сделать вывод, что проблема противостояния «Исламскому государству» все крепче увязывается с сирийским режимом Башара Асада. А это уже не может не тревожить Иран. Для Тегерана близкий к нему в религиозном отношении алавитский режим Асада оставался последним надежным союзником на региональной арене. С его уходом Иран не только окажется один на один с Западом, но и лишится пространства для успешного внешнеполитического маневрирования. Именно Сирия предоставляла Тегерану выход к зоне перманентного арабо-израильского конфликта. Через Дамаск Иран контролировал шиитскую ливанскую организацию «Хезболлах», оказывал помощь и поддержку суннитским палестинским ХАМАС и «Исламскому джихаду». И хотя в последнее время иранское влияние было все менее заметно в ближневосточном урегулировании, та же ливанская «Хезболлах» действовала с оглядкой на Тегеран. Особенно хорошо это проявилось в период обострения ситуации в Сирии, когда отряды «Хезболлах» выступили в вооруженном конфликте на стороне Башара Асада.
В остальном же Иран, похоже, утратил то влияние, какое он имел всего пять – десять лет назад в регионе. Это отчетливо видно по ситуации в Ираке и Афганистане, где влиятельные политические партии, которые раньше прислушивались к Тегерану, теперь предпочитают действовать самостоятельно, или Палестине. Контролирующая сектор Газа религиозная организация ХАМАС в последнее время явно переориентировалась на арабские монархии Персидского залива. Прошедшая 12 октября в Каире конференция по оказанию финансовой помощи в восстановлении сектора Газа стала очередным тому подтверждением. В саммите приняли участие свыше 50 государств и международных организаций. Однако примечательно, что наиболее крупные взносы пообещал сделать Катар – 1 млрд. долларов США. Это одна пятая всех средств, которые должны быть выделены властям сектора Газы. Для сравнения, Европейский союз согласился выделить 450 млн. евро, Соединенные Штаты – 414 млн. долл., Кувейт, ОАЭ и Турция – по 200 млн. долл.
Таким образом, союзников у Ирана становится все меньше, и потеря Сирии окажется серьезным ударом для него. Поэтому иранцы очень критично отнеслись к создаваемой США международной антитеррористической коалиции. Официальные лица Ирана напрямую обвинили некоторых ее членов в том, что они «являются финансовыми и военными сторонниками террористов в Ираке и Сирии и рассчитывают на политические изменения в этих странах». А иранский президент Хасан Роухани в одном из своих выступлений подчеркнул, что «урегулирование кризиса требует консенсуса, твердой воли и совместных региональных и международных действий».
Достаточно жесткая риторика иранских высокопоставленных чиновников может свидетельствовать о том, насколько серьезно они воспринимают последние изменения в регионе. В Тегеране отдают себе отчет в том, что в регионе происходят тектонические сдвиги и никто из местных акторов уже не может ими управлять.
Ситуация объективно складывается таким образом, что ни одна из региональных держав уже не может сказать о своих серьезных внешнеполитических успехах. Например, еще вчера Тегеран был уверен, что США пошли на попятную в сирийском вопросе в обмен на согласие Ирана приоткрыть завесу тайны над своей ядерной программой. Вашингтон действительно не форсировал эту болезненную для иранцев тему и даже вроде бы смирился с переизбранием Асада на новый президентский срок, пока шли трудные переговоры с Тегераном по его атомным исследованиям.
Однако теперь выясняется, что Белый дом всего лишь взял паузу. При этом договоренности Ирана с шестеркой международных посредников по ядерной проблеме зашли уже так далеко, что Тегеран не может без серьезных оснований остановить переговоры. Это вызовет слишком большие подозрения. Ведь после очередного раунда переговоров 16 октября в Вене глава иранского МИДа Д. Зариф заявил, что по большинству вопросов участникам встречи удалось сблизить свои позиции и теперь все заинтересованы в том, чтобы согласовать окончательный документ к 24 ноября текущего года.
Можно вспомнить, что за две недели до переговоров в Вене, находясь в Нью-Йорке на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, президент Ирана Х. Роухани произвел дипломатическую сенсацию, намекнув, что Евросоюз в ближайшие годы может полностью перейти с российского газа на иранский. По данным австрийских информагентств, 24 сентября Роухани сказал президенту Австрии Хайнцу Фишеру о том, что Иран может экспортировать свой газ в европейские страны в достаточных объемах, чтобы они не зависели в этом вопросе от России.
Все это могло выглядеть как экспромт иранского президента, если бы еще 11 августа текущего года заместитель министра нефти Ирана Али Маджеди не заявил, что Тегеран готов обеспечить поставку в страны ЕС своего газа по газопроводу Nabucco.
Реакция Евросоюза была мгновенной и положительной. Представитель Еврокомиссии, участвующей в разработке энергетической политики ЕС подчеркнул: «Иран входит в число наших главных приоритетов как одна из среднесрочных мер, которые помогут снизить зависимость от российских поставок газа. Иранский газ может легко поступать в Европу, и наметилось явное политическое сближение между Тегераном и Западом».
Впрочем, вполне возможно, что в преддверии важных переговоров в Вене и Запад в чем-то уступил Ирану. Помимо послабления в области международных санкций. Не случайно на встрече с Обамой премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху выразил надежду на то, что «соглашение, которое шестерка международных посредников планирует заключить с Тегераном, не позволит ему остаться «пороговым ядерным государством», способным в любой момент перейти опасную черту и создать атомную бомбу».
Безусловно, США и Евросоюз не заинтересованы в том, чтобы Иран мог когда-нибудь поставить свои атомные исследования на военные рельсы. Это обесценило бы все те усилия, которые предпринимал Запад в последние десять лет. В то же время, США и их союзники отчаянно торгуются с Тегераном. Однако о чем, собственно, может идти торг? Версий множество, но логичнее всего предположить, что речь идет уже не столько об иранской ядерной программе, сколько о дальнейшей судьбе Ближнего Востока и соседних с ним регионов.
Новый Ближний Восток?
Очевидно, что страны Запада, прежде всего Соединенные Штаты, во многом не устраивает ситуация, сложившаяся к настоящему моменту на Ближнем Востоке. Прежняя их тоже устраивала мало, поэтому, например, Вашингтон время от времени предлагал различные варианты общественного и государственного развития стран региона. Иногда это принимало радикальные формы, как в случае с ликвидацией режима Саддама Хусейна в Ираке, иногда дипломатические – когда госсекретарь Кондолиза Райс выступала с проектами по демократизации региона и поднимала вопрос о необходимости создания «Нового Ближнего Востока».
Какую бы форму не принимали американские инициативы, в их основе лежали три принципиальных момента. Первое, страны региона должны были избавиться от одиозных режимов, способных бросить вызов западным экономическим и политическим интересам на Ближнем Востоке. Второе, в политической машине стран региона должна была появиться система сдержек и противовесов, не допускающая, чтобы на центр принятия важнейших внутри- и внешнеполитических решений оказывала влияние исключительно одна сила. Неважно, политическая элита или силовики, как это часто бывает в восточных государствах с традиционной организацией общества. Третье, окончательное и бесповоротное решение застарелого ближневосточного конфликта. Так, объявляя о бомбардировках Ирака в марте 2003 года, президент Джордж Буш-младший подчеркивал, что итогом этой войны должно стать урегулирование арабо-израильского конфликта. А говоря о демократизации Ближнего Востока, представители госдепа неизменно добавляли, что это приведет к появлению демократической Палестины, которая будет мирно сосуществовать с Израилем.
Именно поэтому Запад внимательно наблюдал за умеренно-религиозной Партией справедливости и развития в Турции, которая не только представила обществу новый вектор общественно-государственного развития, но и оттеснила от политической кухни всесильную когда-то армию. Поэтому Вашингтон поддерживал разделение властей в Палестинской автономии и лоббировал интересы представителей «Братьев-мусульман» в Египте.
Присутствие умеренных религиозных организаций в официальном политическом пространстве Турции создавало эффект построения гражданского общества в западном его понимании. Как бы то ни было, власти страны вынуждены были считаться с новой политической силой. А когда пришедший к власти Эрдоган смог провести быстрые и эффективные реформы по либерализации политической и экономической сферы Турции, США предложили ее в качестве образца для демократизации всего Ближневосточного региона. Сегодня даже противники Эрдогана признают, что в деле либерализации Турции и приближении законодательства к западным стандартам его исламистская партия сделала гораздо больше, чем все их светские предшественники.
Благодаря турецкой Партии справедливости и развития исламисты перестали выглядеть париями. Оказалось, что с людьми, чьим лозунгом было «Ислам – вот решение», вполне можно иметь дело. Смогли же в Алжире после гражданской войны включить умеренных исламистов в систему правления страной.
Однако опыт Турции или Алжира плохо сработал в Египте после «арабской весны». Оказалось, что «Братья-мусульмане» использовали свой приход к власти как реванш за прошлые обиды. Они написали собственную конституцию и фактически сосредоточили в своих руках все бразды правления страной. Закончилось все контрреволюцией – военные вновь взяли власть в свои руки, а для надежности закрепили в новом основном законе страны ведущую политическую роль армии. В Ираке шиитские религиозные партии попытались доминировать на политическом поле, ограничивая там присутствие суннитов, что привело к кровопролитному шиитско-суннитскому противостоянию. Конкуренция за власть в Палестине между религиозной ХАМАС и светским ФАТХ вообще расколола территории на два анклава – сектор Газа и Западный берег реки Иордан.
Все эти факты позволяли противникам США утверждать, будто Вашингтон претворяет в жизнь теорию управляемого хаоса. Особенно часто на это указывают эксперты из России. На Западе же предпочитают говорить, что американская администрация хочет сделать как лучше, просто у нее не всегда и все правильно получается. Истина, наверное, где-то посередине.
Очевидно, что Вашингтон заинтересован в предсказуемости геополитических процессов на Ближнем Востоке. Особенно, если он разыгрывает долгосрочную и сложную партию со многими неизвестными. В этой ситуации любой неожиданный элемент напряженности ставит под сомнение желаемый исход игры. Поэтому Вашингтон хотел бы, чтобы все было более или менее понятно. Несомненно, когда страны региона играют по одним и тем же правилам, сделать это легче. И совсем другое дело, когда приходится учитывать интересы таких неудобных лидеров, как Хусейн в Ираке, Каддафи в Ливии, Асад в Сирии или аятоллы в Иране.
Сама логика развития событий требовала от США устранять неудобные режимы. Сегодня среди таковых фактически остались только Сирия и Иран. Хотя по Асаду вопрос наверняка решен. Мировое сообщество уже с этим смирилось, и вероятно, с уходом сирийского режима отчасти согласились и в Тегеране. Для иранского руководства более насущной проблемой является выживание собственного режима. Если США и Евросоюз дадут иранцам определенные гарантии, они, скорее всего, откажутся от поддержки Асада. У них просто не останется выбора, а Запад в удобный для него момент сделает иранским собеседникам предложение, от которого они не смогут отказаться.
Но это подразумевает, что теократический режим в Иране законсервируется на неопределенный срок. Причем никто не даст гарантий, что в будущем Тегеран вновь не захочет выступить против интересов Запада в регионе. К тому же не надо забывать и об арабских монархиях Персидского залива, которых сильно беспокоит потенциальная возможность Ирана стать региональной сверхдержавой.
Чтобы успокоить своих арабских друзей, США усиливают их армии на двусторонней основе, не мешают Евросоюзу и НАТО укреплять военно-техническое сотрудничество с арабскими государствами в многостороннем формате. К примеру, когда в декабре прошлого года страны Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ) Бахрейн, Кувейт, Оман, Катар, Саудовская Аравия и ОАЭ неожиданно объявили о создании объединенного военного командования и увеличении сил самообороны с 30 тысяч до 100 тысяч человек, Обама распорядился обеспечить продажу вооружений этим государствам в упрощенном режиме.
В октябре этого года страны ССАГПЗ вели переговоры о создании совместных военно-морских сил для защиты маршрута нефтяного экспорта в Ормузском проливе, который ранее Тегеран неоднократно грозился перекрыть. ВМС должны стать частью объединенных вооруженных сил «Щит полуострова», созданных аравийскими монархиями в 1982 году.
Примечательно, что Вашингтон поддержал вышеуказанную идею. Но для арабов этого может быть мало. Им нужно что-то еще, чтобы не мешать Белому дому реализовывать его долгосрочные планы, в том числе в отношении «Исламского государства» или Ирана. Королевства Персидского залива и так идут на большие жертвы, вступив в войну с ИГ или согласившись со снижением цен на нефть. Выступив против ИГ и родственных ему организаций, они лишаются действенных инструментов внешней политики в зоне конфликтов в Ираке и Сирии. Что касается углеводородов, то хотя падение их стоимости сильнее бьет по Ирану и России, Саудовская Аравия и другие тоже теряют немало.
Иными словами, в обмен на свою поддержку Запад должен предложить арабам что-то исключительно серьезное, чтобы они дали ему карт-бланш на проведение нужной политики в регионе, которая касается всего комплекса современных региональных проблем.
Вполне возможно, что арабская улица получила то, что хотела. Судя по всему, США и Евросоюз вплотную приступили к очередной попытке урегулировать ближневосточный конфликт, который должен привести к появлению государства Палестины. Весьма симптоматично, что в октябре сразу в двух европейских странах одновременно заговорили о необходимости признать палестинское государство. Сначала представители нового правительства в Швеции заявили, что готовы признать суверенитет Палестины. Затем палата общин Великобритании приняла резолюцию о признании палестинского государства.
Документ британских парламентариев не является полноценным юридическим признанием и носит исключительно рекомендательный характер. Но обстоятельства его появления очень любопытны. Почему Лондон не поднимал этот вопрос в ноябре 2012 года, когда Палестина получила статус государства-наблюдателя при ООН? Почему авиакомпания Kuwait Airways тут же объявила, что в ближайшие дни начнет продавать туристические туры для кувейтских граждан, желающих посетить Иерусалим? И это несмотря на то что между Кувейтом и Израилем нет никаких отношений. Почему глава Палестины Махмуд Аббас заявил, будто «Египет предложил палестинцам часть Синайского полуострова для создания Палестинского государства, чтобы положить конец вопросу о беженцах»? Кстати, речь идет о полутора тысячах квадратных километров земли, что в пять раз больше площади сектора Газа, и, по данным итальянской газеты La Stampa, израильские политологи советуют Нетаньяху рассмотреть предложение Каира.
В таком хронологическом порядке все эти события трудно назвать обычным совпадением. Интересно и то, что они произошли сразу после визита госсекретаря США Керри в страны Ближнего Востока. В общем, трудно отделаться от впечатления, что именно его поездка запустила какие-то важные политические процессы в регионе. После этого многое становится на свои места. Например, примирение Саудовской Аравии и Катара или изменение отношений Израиля и США.
Так, 13 октября эмир Катара шейх Тамим аль-Тани посетил Саудовскую Аравию и провел переговоры с королем Абдаллой. По мнению местных наблюдателей, аль-Тани пообещал сделать все возможное, чтобы «закончить споры между аравийскими соседями», сделать внешнюю политику Эмирата «более открытой» и, самое главное, «прекратить все связи Дохи с исламистскими группировками на Ближнем Востоке». В качестве доказательства Катар выслал из страны видных деятелей организации «Братья-мусульмане» и закрыл офис известного богослова, считающегося идеологом этой организации, Юсуфа Кардави.
К слову отметить, о давлении на организацию «Братья-мусульмане» настаивали в Эр-Рияде и Египте. В Каире подчеркивали, что антитеррористическая коалиция, возглавляемая США, должна бороться не только с «Исламским государством», но и с «Братьями-мусульманами» и другими организациями, выступающими с позиции политического ислама.
На самом деле изменение отношения к радикальным религиозным организациям – это событие чрезвычайной важности. Конечно, пока нельзя говорить о том, что Запад и их арабские партнеры закрывают так называемый «исламистский проект» в качестве одной из альтернатив развития государств региона. Но очевидно, что в настоящее время он перестает быть нужен. Кроме того, таким образом Запад посылает недвусмысленный сигнал всем тем организациям, которые так или иначе использовали религиозные лозунги. К примеру, палестинской ХАМАС или ливанской «Хезболлах». В настоящее время они стали частью государственного аппарата Палестины и Ливана, и с этим приходится считаться. Однако и им в их дальнейшей деятельности придется учитывать новые тенденции в регионе.
По крайней мере в зоне палестино-израильского противостояния ближневосточные радикальные организации должны будут действовать более осторожно и деликатно. Не случайно конгресс США осенью этого года одобрил законопроект, по которому Израиль получит статус «главного стратегического партнера» Вашингтона. До сих пор Тель-Авив имел статус «союзника США вне рамок НАТО». Теперь он может рассчитывать на расширение торгово-экономических отношений между двумя странами, увеличение объема сотрудничества в сфере научно-технологических исследований и в сфере безопасности. Последнее становится принципиально важным, если Запад и арабские государства будут настаивать на признании Палестины независимым государством.
В общем, на Ближнем Востоке, судя по всему, происходят стремительные изменения. Война против «Исламского государства» с возможным последующим падением сирийского режима Асада, всего лишь часть огромной и пока невидимой мозаики. По своему потенциалу перемены в регионе настолько глубокие и масштабные, что сложно прогнозировать, чем все это может закончиться. Вероятно, все это приведет к переформатированию Ближневосточного региона, появлению новых государств, например Палестины, а в долгосрочной перспективе может быть Курдистана, или создания новых военно-политических альянсов. Для нас в Казахстане важный момент заключается в том, что Большой Ближний Восток пришел в движение, он трансформируется. Соответственно странам Центральной Азии нужно учиться жить в новых геополитических реалиях.
