Если кратко подводить итоги 2013 года для стран Большого Ближнего Востока, то можно сказать, что, скорее всего, он войдет в историю как период кардинальных перемен в регионе. В течение этого года в одних странах политическая обстановка развивалась с калейдоскопической быстротой, в других – казалось, время остановило свой ход. Однако и в первом и во втором случае произошли существенные качественные изменения, способные оказать влияние на дальнейший ход событий. Разумеется, их следует оценивать с учетом общей ситуации в регионе, которая обусловлена как внутриполитическими и экономическими интересами ближневосточных стран, так и ведущейся здесь геополитической борьбой самых разных внешних сил.
Безусловно, одной из самых важных тенденций уходящего года стало определенное разочарование итогами «арабской весны». Особенно в тех странах, откуда она, собственно, начала свое победное шествие по региону зимой и весной 2011 года. Вместо ожидаемых взрывного роста экономики, процветания, установления системы социальной и политической справедливости, государства, оказавшиеся в эпицентре «арабских революций», получили социально-политическую нестабильность и экономический кризис. Теперь по большому счету вопрос стоит не о повышении качества жизни общества и благополучия государства, а фактически об экономическом и политическом выживании. Как отмечают в своем докладе аналитики британского банка HSBC, «прямые потери семи государств региона Северной Африки и Ближнего Востока от «арабской весны» составили 800 млрд. долл. Потери вызваны в первую очередь падением ВВП и ослаблением финансового положения стран».
Экономический ущерб от революционных преобразований выглядит действительно пугающе. Весьма показателен в этом отношении пример Туниса, который до известных событий зимы 2011 года был одним из самых экономически успешных среди не добывающих и не экспортирующих углеводороды государств арабского мира. Этой осенью местный центральный банк предупредил, что Тунису грозит самый большой экономический коллапс в истории страны. Основной причиной называется политическая нестабильность, которая «угрожает функционированию национальной экономики и экспорту товаров».
О том, насколько серьезна ситуация в Тунисе, красноречиво иллюстрирует и доклад Всемирного экономического форума в Давосе. Согласно документу Тунис за последние два года опустился более чем на сорок позиций в списке конкурентоспособности стран – с 40-го на 83-е место. Это большой вызов не только для государства, но и общества, до сих пор не получившего ожидаемых экономических выгод от «жасминовой революции». В связи с этим проводимая властями социально-экономическая политика подвергается мощной критике со стороны населения. По улицам тунисских городов вновь идут массовые демонстрации против правящей религиозной партии «Ан-Нахда» («Возрождение»), участились нападения на ее штаб-квартиры в столице и филиалы в провинциях, имеют место столкновения с полицией.
Глубокий политический кризис, возникший из-за прекращения диалога между правящей религиозной партией и представителями светской либеральной оппозиции, вынудил руководство Туниса продлить режим чрезвычайного положения в стране до середины 2014 года. Парадоксально, но в этом смысле лидеры исламистской партии используют те же самые методы, за которые они яростно критиковали прежнее руководство страны.
В свою очередь, тунисский ЦБ призвал все политические силы стабилизировать внутриполитическую ситуацию, поскольку «только стабильность является основным гарантом для восстановления экономики и поддержания процесса притока внутренних и иностранных инвестиций».
О развале экономики как прямом результате «революции» говорят и в Египте. Египетский ученый Мохсин Хан в своей статье «Разрушенная экономика Египта» опровергает тезис о том, будто «арабскую весну» в Египте спровоцировали экономические потрясения. Напротив, он утверждает, что страна развивалась довольно уверенно и успешно. Так, ежегодный рост ВВП Египта вырос с 4,1 проц. в 2004 году до 7,2 проц. в 2008-м и оставался на уровне 5 проц. в 2009–2010 годах, даже несмотря на глобальную рецессию. Кроме того, экономическая политика режима президента Хосни Мубарка способствовала привлечению большого притока капиталов и прямых зарубежных инвестиций, что обеспечивало значительный рост валютных резервов – с 14,8 млрд. долл. в 2004 году до более 36 млрд. долл. к концу 2010-го.
Свержение в феврале 2011 года Мубарака вызвало ухудшение ситуации по всем направлениям. Годовой экономический рост снизился до 0,5 проц., а инфляция подскочила в десятки раз. В четвертом квартале 2012 года уровень безработицы, по официальным данным, достиг 12,4 проц. по сравнению с 8,9 проц. за тот же период в 2010 году. Египет потерял 4 млрд. долл. из-за не приехавших туристов из Европы и Америки, а также в связи с резким падением объемов денежных переводов от египетских рабочих, занятых в Тунисе, Алжире, Ливии и других странах. Дефицит бюджета страны увеличился до 10 проц. ВВП, в результате чего государственный долг, в том числе и внешний, который постоянно снижался, мгновенно вырос до 76 проц. ВВП.
Несомненно, свержение Мубарака и перманентный политический кризис в немалой степени привели к остановке экономических реформ и угрожают экономическому благополучию Египта и его общества. В настоящее время египетские власти надеются на внешнюю финансовую помощь, благодаря которой страна сможет приступить к решению насущных социально-экономических проблем. Между тем сегодня египетская экономика сталкивается с существенными рисками, поскольку по-прежнему растет отток капитала, инфляция и безработица стремятся ввысь, а государственное управление остается на удивление малоэффективным.
Но даже критическое положение Египта меркнет на фоне почти отчаянной ситуации в Ливии, где события могут привести к расколу страны и ее исчезновению как субъекта мировой политики. С гибелью Муамара Каддафи, чей немногочисленный клан каддафийя на протяжении полувека так или иначе поддерживал внутренний баланс политических сил и статус-кво в этой разделенной по родоплеменному признаку стране, в Ливии обострилась политическая конкуренция между различными племенами. В том числе и за контроль над нефтяными ресурсами. Все это привело к ожесточенной вооруженной борьбе и росту сепаратизма в нефтедобывающих провинциях.
27 ноября текущего года премьер-министр Ливии А. Зейдан заявил, что страна столкнулась с экономическим кризисом прежде всего потому, что боевики незаконных вооруженных формирований блокируют работу нефтепромыслов, в результате чего доходы казны от экспорта упали на 80 проц. 1 декабря военное командование Ливии призвало отряды племенных ополчений освободить месторождения и морские порты, чтобы позволить центральной власти возобновить добычу и экспорт энергоресурсов. Однако призывы руководства страны не возымели действия. Во многом это происходит от того, что если в каких-то случаях речь идет исключительно о получении экономических дивидендов, то в других – на повестке дня стоят еще и политические вопросы. К примеру, отряды берберских племен, захватившие газораспределительный терминал недалеко от Триполи и перекрывшие поставки газа в Италию, недовольны тем, что парламент страны отложил обсуждение поправки к конституции Ливии, предусматривающей защиту берберских политических прав, культуры и языка.
Поскольку собственными силами новые ливийские власти не могут справиться с ситуацией в стране и взять ее под свой контроль, в начале декабря они приняли довольно неоднозначное решение. Представители официального Триполи решились на отчаянный шаг и попросили страны – участницы НАТО помочь восстановить национальную армию, не способную сегодня защищать государство и общество от угроз со стороны вооруженных группировок. Но главный замысел предложения ливийцев был намного глубже и, видимо, заключался в том, чтобы иностранцы помогли им остановить процесс распада Ливии. Не случайно еще 10 ноября глава правительства Зейдан обмолвился о возможности иностранной интервенции в Ливии, так как «международное сообщество не может оставаться равнодушным к ситуации в государстве в центре Средиземноморья, которое превратилось в источник насилия и терроризма». Таким образом, Триполи послал недвусмысленный сигнал политическим силам как внутри страны, так и за ее пределами – если в ближайшее время ливийцы не смогут договориться и найти компромисс, то решать ливийскую проблему будут при помощи иностранцев, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Конечно же, сложная социально-экономическая и военно-политическая ситуация в республиках Северной Африки очень беспокоит ту часть мирового сообщества, которая вместе с арабскими сторонниками «революций» надеялась на позитивные изменения в ближневосточных странах. Однако для всех наблюдателей все больше становится очевидным тот факт, что в Тунисе, Египте и Ливии речь идет не столько о системном политическом или экономическом кризисе, сколько о провале исламистского проекта как альтернативы общественного и государственного развития этих стран. Их общественность выражает недовольство не только итогами и ходом «арабской весны», но в первую очередь действиями тех политических сил, которые пришли к власти на волне революционных ожиданий.
Исламская политическая альтернатива
В 2011 году, воспользовавшись тем, что светские либеральные круги выступили против многолетних арабских режимов и при помощи широкой внутренней и внешней поддержки смогли устранить их, прежде запрещенные религиозные партии вышли на первые роли в политической жизни региона и предложили собственный план либерализации и модернизации арабского государства. К примеру, на парламентских выборах в Тунисе победу одержала партия «Ан-Нахда», заняв 89-е из 217 депутатских мест. Среди ее главных лозунгов фигурировали борьба с коррупцией, быстрый экономический рост и процветание тунисского государства. Премьер-министром Туниса стал генеральный секретарь партии Х. Джебали, который во время правления Бен Али провел 15 лет в тюрьме за принадлежность к незаконной религиозной организации. Посты глав министерств иностранных дел и юстиции Туниса также отошли членам «Ан-Нахды».
Еще больший успех сопутствовал религиозным организациям Египта. В январе 2012 года по итогам двухэтапных парламентских выборов лидером стала Партия свободы и справедливости (ПСС) – политическое крыло радикальной организации «Братья-мусульмане». ПСС контролировало 230 из 498 парламентских мест. Одновременно более радикальная религиозная партия салафитов «Ан-Нур» завоевала второе место, получив 96 мест по партийным спискам. Для сравнения, либеральная партия Египта «Аль-Вафд» и светский блок «Аль-Кутля» имели соответственно 36 и 33 депутатских мандата.
В Ливии переходный парламент страны – Всеобщий национальный конгресс – испытывал серьезное влияние со стороны ливийских «Братьев-мусульман», которые пролоббировали в декабре этого года утверждение шариата в качестве «главного источника законодательства».
Победа религиозных партий в республиках Северной Африки была настолько поразительной и заразительной, что даже в таких монархиях, как Марокко и Кувейт, сторонники политического ислама продемонстрировали свое возросшее политическое влияние. В Марокко религиозная Партия справедливости и развития сформировала правительство и получила под свой контроль ключевые посты министров иностранных дел, внутренних дел и юстиции. В Кувейте их единомышленники завоевали 34 из 50 депутатских кресел.
Арабский электорат, выдавший огромный кредит доверия религиозным партиям и передавший власть в стране в их руки, конечно же, рассчитывал на то, что новое руководство сможет обеспечить быстрое экономическое развитие и повысить качество и уровень жизни в стране. Как это произошло, например, в Турции после победы на парламентских выборах религиозной Партии справедливости и развития. Именно примером турецкой ПСР вдохновлялись арабские сторонники политического ислама, переименовавшие свои партии на турецкий манер.
Премьер-министру Турции Реджепу Тайипу Эрдогану и его Партии справедливости и развития за годы правления страной действительно удалось вывести ее из экономического кризиса и превратить в одну из ведущих экономик мира. Последнее обстоятельство позволило Турции даже выступать в роли влиятельной державы, способной формировать региональную повестку дня и оказывать влияние на решение актуальных международных проблем.
Однако пример ПСР стал и ярким подтверждением того, что именно от экономической ситуации зависит то, как долго может религиозная партия удерживаться у власти в стране. Египетским и тунисским религиозным партиям в силу объективных и субъективных причин не удалось сделать то, что сумела эрдогановская партия – провести необходимые реформы и запустить процесс модернизации государства и общества. В этом отношении надо отдать должное исламисту Эрдогану, он сделал больше для приведения турецкого законодательства в соответствие с европейскими стандартами, нежели все предыдущие светские премьер-министры Турции.
Помимо того что арабским религиозным партиям не удалось обеспечить экономический прорыв, они совершили серьезную ошибку, в точности скопировав стиль и методы правления Эрдогана. Профессор Дженни Уайт описывает их в своей книге «Мусульманский национализм и неотурки» как мажоритарная демократия. Ее суть заключается в следующем. По мнению лидеров турецкой Партии справедливости и развития, если на свободных парламентских выборах победила ПСР, значит, государство и общество должны жить по ее правилам, и если это им не понравится, значит, в следующий раз избиратели могут отдать свои голоса другим политическим силам.
Конечно же, такое прямолинейное понимание демократии как гегемонии большинства отличается от западного. На Западе демократически выбранные власти стараются прислушиваться ко всем слоям общества, независимо от их политических пристрастий, даже к тем, кто не отдает за них голоса, и защищают политические права оппонентов. Авторитарный стиль правления эрдогановской ПСР, навязывающей политические, экономические, социально-культурные и религиозно-нравственные ценности турецкому обществу был приемлем только тогда, когда правление обеспечивало стране бурный экономический рост. Как только экономическое развитие замедлилось, а ожидания общества увеличились, методы Эрдогана вызвали жесткое сопротивление. Что и продемонстрировали события вокруг площади Таксим в июне этого года, когда против политики премьер-министра и его партии выступили единым фронтом самые разные круги турецкой общественности от кемалистов и коммунистов до курдов и турецких националистов.
В Египте попытки политического крыла «Братьев-мусульман» реализовать «мажоритарную демократию по-эрдогановски» приняли еще более жесткую форму и привели к более серьезным последствиям. Так, уже в августе 2012 года всего через два месяца после победы на президентских выборах кандидат от «Братьев-мусульман» Мохаммед Мурси отправил в отставку влиятельного министра обороны Мохаммеда Хусейна Тантави и объявил недействительной декларацию Высшего военного совета, которая ограничивала контроль президента над армией. Это был серьезный выпад против армии, которая традиционно играла ведущую политическую роль в Египте. Затем в декабре того же года сторонники президента провели референдум по новой конституции, усилив религиозную составляющую основного закона страны, что многими было воспринято как первый шаг к введению шариата.
Данные нововведения позволили египетскому президенту и «Братьям-мусульманам» потеснить на политическом олимпе традиционно сильный египетский генералитет и сконцентрировать в своих руках больше власти. Стремление «Братьев-мусульман» добиться доминирующего положения привело к ожидаемому росту недовольства не только со стороны военных, светских сил и религиозных меньшинств, но также влиятельных богословов из духовного центра «Аль-Азхар». Непосредственным поводом к отстранению Мурси от власти в июле 2013 года стал его указ о назначении новых губернаторов в ключевые провинции Египта. Наибольшее раздражение противников Мурси вызвало то, что из семнадцати новых руководителей тринадцать были представителями его партии или его политическими союзниками, как, например, губернатор Луксора. Его называют одним из лидеров экстремистской группировки «Аль-Гамаа аль-Исламийя, членов которой обвиняют в громком теракте 1997 года против иностранных туристов.
Несостоятельность сторонников политического ислама эффективно и ответственно управлять страной, учитывая интересы всего неоднородного в этническом или религиозном отношении, или расколотого на племена и кланы как в Ливии, общества, привели к тому, что исламисты вынуждены были вступать в диалог с оппозицией или же вовсе не смогли закрепиться во власти.
Первыми сдали свои позиции религиозные радикалы в Ливии, уступив власть «техническому кабинету» Зейдана. Победившая в Марокко ПСР так и не смогла воспользоваться случаем и предложить методы решения острых социально-экономических вопросов. Летом этого года сразу несколько министров подали в отставку, обвиняя ПСР в неспособности справиться с экономическими трудностями. Почва шатается и под ногами тунисского руководства из партии «Ан-Нахда».
В Тунисе расширяется движение против исламизации, что может привести к повторению египетского сценария. Напомним, в Египте после свержения военными президента Мурси, в сентябре запретили его партию «Братья-мусульмане». В настоящее время в стране завершается работа над новым проектом конституции, в которой особо подчеркнуты два важных момента для египетского государства и его общества. Во-первых, в преамбуле говорится о том, что «Египет является демократическим государством с гражданской системой правления». Во-вторых, проект основного закона предусматривает «укрепление позиций военных в стране и запрещает создание политических партий на религиозной основе». 1 декабря конституционная комиссия «при полном консенсусе» одобрила 243 из 247 статей конституции. Таким образом, ситуация в Египте фактически вернулась на исходные позиции, причем одним из самых популярных кандидатов на пост следующего президента считается генерал Абдель Фатах ас-Сисси.
Новый расклад старого пасьянса
То обстоятельство, что вчерашние триумфаторы – «Братья-мусульмане» сегодня запрещены в Египте и испытывают серьезное давление в ряде арабских монархий, которых они считали своими союзниками, привело к серьезным изменениям на уровне региональной политики. Катар и Турция, которые всецело поддерживали «Братьев-мусульман» от Египта до Сирии и тем самым неожиданно выступили в роли влиятельных региональных держав, внезапно утратили свое ведущее положение.
Следует отметить, что «арабская весна» предоставила Катару отличную возможность превратиться в политического тяжеловеса в регионе. Он не только оказывал дипломатическую и финансовую поддержку «Братьям-мусульманам» и их правительствам в Египте, Тунисе, но фактически организовал информационную атаку на ливийский режим Каддафи и принял участие в боевых действиях против него. К середине текущего года Доха наряду с Эр-Риядом определяла повестку дня в таких влиятельных региональных организациях, как Лига арабских государств. Именно под давлением катарского представителя ЛАГ приняла решение о вмешательстве в ливийский и сирийский конфликты.
Таким образом, благодаря «арабской весне» Катар впервые выступил в качестве неформального лидера арабской улицы. В его распоряжении были влиятельнейший телеканал «Аль-Джазира», сверхприбыли от продажи углеводородного сырья, идущие на поддержку арабских сателлитов, модернизированная армия и авиация, способная действовать за рубежом. Именно поэтому власти маленького Катара были готовы играть по-крупному, невзирая на такие признанные региональные авторитеты, как Саудовская Аравия или Иран.
Все изменилось в июне, когда эмир Катара Хамад аль-Тани неожиданно для всех отрекся от власти в пользу своего сына Тамима. Новый глава эмирата отстранил главного министра Хамада бин Ясема аль-Тани, призывавшего ввести в Сирию объединенные арабские войска, и заявил о возможности пересмотра внешнеполитических приоритетов Катара. В частности, новый эмир не высказался однозначно против египетских военных, сместивших президента Мурси, хотя это был очень чувствительный удар по интересам Катара, поскольку его союзники из «Братьев-мусульман» вновь очутились на нелегальном положении, следовательно, у Дохи существенно сократилось пространство для геополитического маневра.
Однако еще более болезненно все это отразилось на Анкаре. Неудивительно, что Эрдоган сегодня резко критикует египетское руководство за «антиконституционный переворот» и преследования членов организации «Братья-мусульмане». А после его слов о том, что он «никогда не будет уважать тех, кто пришел к власти посредством военного переворота», отношения между Турцией и Египтом стали напоминать холодную войну. Стороны даже взаимно объявили персонами нон грата послов в Каире и Анкаре и приостановили дипломатические отношения.
Категоричность Эрдогана отчасти объясняется тем, что египетские военные не только изменили вектор развития египетского государства, но одновременно ударили по региональным амбициям Турции. Еще год назад Эрдоган совершил турне по арабским странам Северной Африки, где его встречали как героя. В Египте, Тунисе и Ливии у власти находились люди идейно близкие турецкой Партии справедливости и развития, а общество восхищалось успехами Турции в экономике и политике. Анкара быстро зарабатывала очки на арабской улице, не боясь ссориться со своим важным военно-стратегическим партнером Израилем, и серьезно рассматривалась как важный центр силы на региональной и даже глобальной арене. В связи с чем турецкое внешнеполитическое ведомство даже разработало концепцию неоосманизма, суть которой заключалась в увеличении международного влияния Турции и вовлечении в решение актуальных вопросов современности.
Однако по мере нарастания экономических и политических проблем и неспособности арабских исламистов быстро их решить, восхищение турецкой моделью улетучивалось. Кроме того, арабские элиты все больше стал раздражать Эрдоган, не скрывавший своих симпатий к Османской империи и ее завоеваниям в политике, культуре и идеологии. К тому же для монархий Персидского залива оказалось невыгодным появление очередного конкурента в борьбе за влияние в исламской общине (умме).
Неудачная ставка на военное решение сирийского вопроса вовсе пошатнула позиции Турции в регионе. В настоящее время, как считают турецкие и западные эксперты, Анкара осознала, что она не может выступать на равных с региональными тяжеловесами и, похоже, подумывает о переориентации внешней политики. При этом они делают ссылку на министра иностранных дел Ахмета Давутоглу и его статью в американском журнале Foreign Policy, где он пытается обозначить прагматичную внешнеполитическую идеологию, призванную заменить неоосманизм, пишет о необходимости сближения с Западом, желании углубления интеграции с Евросоюзом и превращения Турции в крупнейший центр транспортировки углеводородов в Евразии.
Любопытно, что изменения вокруг в Сирии, а также иранской ядерной проблемы, отразились не только на внешних интересах Турции, но и Саудовской Аравии. Отказ Соединенных Штатов от военного вмешательства в сирийский конфликт и подписание предварительного соглашения с Ираном в конце ноября этого года в Женеве, по сути поставили жирный крест на стратегии саудитов, рассчитывавших с помощью Запада свергнуть алавитский режим Башара Асада в Сирии и шиитский режим аятолл в Иране.
Фактически из-за действий Вашингтона, на первый взгляд казавшихся неожиданными и нелогичными, Эр-Рияд потерпел сокрушительное военно-дипломатическое поражение, а Турции и Катару пришлось смещать акценты в своей внешней политике. Однако, скорее всего, военно-политический истеблишмент США просто дает понять своим близким союзникам и партнерам на Ближнем Востоке, что именно он и никто другой по-прежнему устанавливает правила игры в регионе. И хотя Белый дом иногда позволяет своим друзьям делать за него грязную работу, как это было в Ливии и Сирии, где Саудовская Аравия, Катар и Турция действительно приложили немало военных и финансовых усилий на свержение режимов, только Вашингтон, похоже, способен определять дальнейший вектор развития событий. Понимание этого, вероятно, и заставило Саудовскую Аравию прибегнуть к дипломатическому шантажу, отказавшись от места непостоянного члена Совета Безопасности ООН. Таким образом, Эр-Рияд демонстрировал свое недовольство тем, что США порой позволяют себе грубо игнорировать потребности близких друзей, что, впрочем, не помешало Эр-Рияду совершить сделку на покупку новых гражданских «Боингов» на сумму в десятки миллиардов долларов.
Примечательно также и то, что в израильской и палестинской прессе недавно вдруг появились сообщения, будто американцы готовят новый план арабо-израильского урегулирования. Согласно их данным, эта тема обсуждалась за закрытыми дверями во время ноябрьской встречи израильского премьер-министра Биньямина Нетаньяху и госсекретаря США Джона Керри, и якобы в январе 2014 года американская администрация Барака Обамы намерена «добиться настоящего дипломатического прорыв» в вопросе ближневосточного урегулирования.
Пикантность ситуации заключается даже не в том, что план предусматривает экономическую программу с многомиллиардными инвестициями в палестинскую экономику, и создание двух государств на основе саудовской инициативы от 2000 года. Напомним, они включают отход Израиля к границам 1967 года, разделение Иерусалима и введение особого статуса в Старом городе, эвакуацию всех еврейских поселений на Западном берегу реки Иордан и передачу части границы Иордании под контроль палестинских властей. Самое удивительное в другом. Опыт последних лет показывает, что американские инициативы по решению застарелой ближневосточной проблемы появляются тогда, когда регион стоит на пороге кардинальных изменений. Или же американские усилия по примирению сторон почему-то вызывают серьезные последствия для региона.
Например, собираясь покинуть свой президентский пост в 2000 году, Билл Клинтон мечтал повторить успех кэмп-дэвидской встречи 1978 года, результатом которой стал мирный договор между Израилем и Египтом. Он пригласил палестинского лидера Ясира Арафата и израильского премьер-министра Эхуда Барака в Кэмп-Дэвид для подписания мирного соглашения, но «Кэмп-Дэвид-2» с оглушительным треском провалился. А когда спустя несколько месяцев Ариэль Шарон спровоцировал палестинцев своим посещением Храмовой горы, в мире вообще заговорили о новой арабо-израильской войне.
В следующий раз Белый дом пытался усадить палестинцев и израильтян в июне 2003 года, для чего при поддержке России, ООН и Евросоюза была выработана «Дорожная карта», обещавшая дать независимость Палестине в 2005 году. Но даже несмотря на посреднические усилия международного «квартета», процесс зашел в тупик и стал рассматриваться в основном как попытка США переманить на свою сторону арабские страны в ходе вооруженной интервенции в Ирак. Показательно также, что главным итогом международной конференции по урегулированию арабо-израильского конфликта в ноябре 2007 года в американском городе Аннаполисе фактически стало формирование антииранского военно-политического блока с участием арабских союзников Запада.
Саммит в Аннаполисе был нужен для решения всего комплекса ближневосточных задач, которые палестино-израильским противостоянием на тот момент не исчерпывались. Поэтому представитель Саудовской Аравии впервые не в рамках ООН сидел за одним столом с официальными лицами Израиля, а речь израильского премьера Эхуда Ольмерта на открытии встречи транслировалась саудовскими телеканалами в прямом эфире с переводом на арабский. Такое внимание к израильскому политику стало полной неожиданностью для многих наблюдателей. Тогда мало кто из них мог и подумать о том, что спустя шесть лет Эр-Рияд предложит израильским истребителям свое воздушное пространство для ударов по Ирану.
В этой связи все нынешние изменения на Ближнем Востоке, возможно, следует расценивать как подготовку к более интересным событиям 2014 года. Причем, объявляя себя главным арбитром в урегулировании узловых проблем региона, США, вероятнее всего, будут, как и прежде, продолжать системно отстаивать свои геополитические и экономические интересы, изменяя при необходимости привычный расклад сил. Но даже если это и не так, в любом случае грядущий год готовит нам немало захватывающих дух событий.
публикация из журнала "Центр Азии"
ноябрь-декабрь 2013
№ 6 (88)
