На конец января нынешнего года пришлась очередная, уже пятая по счету, годовщина так называемой «арабской весны». Поразительно, но первая круглая дата революционных событий на Ближнем Востоке осталась практически незамеченной за пределами региона. Хотя, казалось бы, она должна была привлечь к себе всеобщее внимание, стать «новостью номер один» в мире. Как это было совсем недавно, в 2011 году. Когда все только начиналось, все без исключения безотрывно следили за развитием ситуации в арабских странах словно за сюжетом крайне запутанного, но очень увлекательного детективного сериала. И интрига в нем была лихо закручена, и появилось множество новых действующих лиц, и концовка обещала быть неожиданной и полной сюрпризов.
Тогдашний ажиотаж в обществе и СМИ вокруг «арабского пробуждения» был более чем оправдан. До того момента трудно было представить, что в результате уличных демонстраций власть потеряют сразу несколько арабских лидеров. И это при том, что они правили своими странами не одно десятилетие, а их режимы внешне выглядели достаточно крепкими и устойчивыми. Больше того, вскоре самыми удачливыми из них назовут тех, кто сохранит свою жизнь и свободу. Как, например, тунисский президент Зин эль-Абидин Бен Али, бежавший в Саудовскую Аравию. Или бывший глава Йемена Али Абдалла Салех, который так или иначе по-прежнему остается одной из влиятельных фигур в йеменской политике.
На их фоне египетскому президенту Хосни Мубараку повезло гораздо меньше. Его отправили за решетку, обвинив в нескольких преступлениях – от коррупции до незаконного расстрела участников уличных протестов. Серьезные проблемы в последние годы испытывает и сирийский режим президента Башара Асада. Вполне возможно, что он висит на волоске исключительно благодаря внешней военно-политической поддержке со стороны Ирана и России. Тегеран уже несколько лет держит в Сирии своих военных советников и вооруженные формирования сил специального назначения.
Москва, в свою очередь, с осени прошлого года наносит ракетно-бомбовые удары по радикальным группировкам, воюющим с официальным Дамаском. Злые языки уверяют, что российские военные самолеты обстреливают не только боевиков из террористической организации «Исламское государство» и их объекты, но и отряды вооруженной сирийской оппозиции, за которыми стоят страны Запада, Саудовская Аравия и Турция.
Однако самым трагическим образом «арабская весна» сказалась, несомненно, на судьбе лидера ливийской Джамахирии и его семье. В октябре 2011 года Муамара Каддафи растерзала вооруженная толпа, а несколько его детей и внуков погибли в ходе беспорядков.
Отчасти, именно резкое ухудшение социально-политической ситуации и откровенные попытки арабов свести счеты с представителями прежнего правящего класса вынудили мировое сообщество встречать «арабскую весну» с самыми противоречивыми чувствами. Кто-то действительно надеялся на перемены к лучшему. Большинство из них с оптимизмом поддерживали «революционный подъем» арабского населения. Другие с нескрываемой тревогой отмечали рост нестабильности и скатывание государства в хаос. Они с опаской наблюдали за непредсказуемыми перипетиями ближневосточной обстановки и критически оценивали очередной политический кульбит.
Впрочем, несмотря на разное отношение к происходившим событиям, очевидно, что они кардинально изменили привычную жизнь всего Большого Ближнего Востока, простирающегося от Северной Африки до Южной Азии. «Арабское пробуждение» с одной стороны вызвало дефрагментацию и последующее переформатирование политического поля ключевых для арабского мира государств, с другой – развязало кровопролитные гражданские конфликты в Ливии, Сирии и Йемене, с третьей – изменило традиционные правила геополитической игры на пространстве всего обширного региона.
Важный момент заключается еще и в том, что, судя по всему, процесс преобразований в рамках Большого Ближнего Востока далек от своего завершения. Таким образом, пятая годовщина «весны» становится своеобразным водоразделом, за которым может следовать новый этап общественно-государственного развития стран, переживших потрясения 2011 года. И с этой точки зрения все, что происходит сегодня в Ближневосточном регионе, вызывает чрезвычайный интерес не только у его непосредственных соседей. Насколько изменилась жизнь государств и их населения, испытавших на себе все плюсы и минусы «арабского пробуждения»? Чем сегодня живет Арабский Восток, каковы его надежды и чаяния?
«Цветочные революции»
Трудно отделаться от ощущения, что чувство разочарования является одной из веских причин того, почему сегодня так мало говорят об «арабской весне» и ее пятилетних итогах. Это характерно и для самого арабского общества и для тех западных кругов, которые с восторгом встречали новости о падении авторитарных режимов Бен Али в Тунисе, Хосни Мубарака в Египте или Муамара Каддафи в Ливии.
Здесь следует напомнить, что изначально главными лозунгами «арабского пробуждения» были не политические, а экономические. Зимой 2011 года арабы вышли на улицы городов, требуя от властей повысить качество жизни и решить социально-экономические проблемы. Население жаловалось на отсутствие работы и средств к существованию, на произвол чиновников и коррупцию, на рост цен на бензин, хлеб и товары первой необходимости.
В этой связи весьма символично, что масштабные по своему размаху протестные движения начались с публичного самоубийства уличного тунисского торговца. 17 декабря 2010 года 26-летний продавец овощей Мохаммед Буазизи совершил акт самосожжения в городе Сиди-Бузид. Таким образом он выразил свое недовольство местными полицейскими, мешавшими ему заниматься бизнесом.
В начале января молодой человек скончался от многочисленных ожогов, и его смерть послужила спусковым крючком «жасминовой революции» в Тунисе. Похороны Буазизи переросли в массовые беспорядки. Неожиданно выяснилось, что только часть тунисцев вышла на демонстрации с социально-экономическими требованиями, ожидая от властей реформ в экономической сфере. Были и те, кто рассчитывал на кардинальные изменения в стране, затрагивающие политическую систему. В какой-то момент они стали играть первую скрипку.
Несмотря на чрезвычайность ситуации, это довольно типично для готового забурлить восточного общества. К примеру, в зоне палестино-израильского конфликта похороны убитых израильтянами палестинских боевиков нередко заканчиваются кровопролитными столкновениями палестинцев и израильской полиции. Кстати, исламская революция в Иране в 1979 году тоже начиналась с поминальных обрядов по погибшим в стычках с органами правопорядка. Оппоненты правительства последнего шаха Пехлеви использовали эти мероприятия для организации многотысячных шествий.
В Тунисе все закончилось довольно быстро. 14 января президент страны Бен Али бежал в Саудовскую Аравию, а «жасминовая революция» перекинулась на Египет, где получила название «революция лотоса». Дальше события развивались стремительно. Вслед за египетским политическим кризисом, в результате чего президента Мубарака отстранили от власти, осложнилась обстановка в Ливии, Йемене, Сирии. Во всех этих странах расшатывание режима сопровождалось вооруженным противостоянием правительства и оппозиционных сил. В Сирии гражданская война продолжается до сих пор.
Сила оружия и умение договариваться
В последнее время вести из Египта и Тунисской Республики, откуда, собственно, все и начиналось, уступили место новостям из Сирии, Ливии или Йемена. Это понятно. На фоне вооруженной борьбы в этих странах политические маневры Каира и Туниса выглядят не так эффектно. Однако это не значит, что ситуация там развивалась менее нервно и совсем неинтересно.
Самым главным итогом политической эволюции в Египте и Тунисе, пожалуй, следует назвать фактический отказ от принципиальных завоеваний «жасминовой и лотосной революций». Дело в том, что на первых после зимних потрясений 2011 года демократических выборах в этих странах к власти пришли сторонники религиозных партий и организаций – «Братьев-мусульман» в Египте и «Ан-Нахды» в Тунисе.
Победа политиков, пытающихся использовать не только в идеологии, но и в политической практике религиозные лозунги, означала радикальное изменение политического ландшафта обеих североафриканских арабских республик. В Египте исламисты потеснили военных, игравших серьезную политическую роль. Впервые в современной истории страны президентом стал гражданский политик Мохаммед Мурси. Он никак не был связан с армией, в отличие от боевых офицеров Хосни Мубарака, Анвара Садата и основателей египетской республики Мохаммеда Нагиба и Гамаля Абдель Насера. В Тунисе окружение лидера партии «Ан-Нахда» Рашида Ганнуши стремилось полностью избавиться от прежнего военно-политического истеблишмента, где ведущие позиции занимали сторонники Бен Али и клана его супруги Лейлы Трабелси.
В каком-то смысле первые демократические парламентские и президентские выборы можно было назвать настоящей революцией в Египте и Тунисе. «Братья-мусульмане» и «Ан-Нахда» именно благодаря «арабской весне» получили легитимность и сумели выйти из подполья. По сути, они были новичками в политике, несмотря на многолетний опыт политической борьбы с Бен Али и Мубараком. Однако общество сделало ставку на эти «темные лошадки», выдав им беспрецедентно высокий кредит доверия.
Пытаясь оправдать его, власти Египта и Туниса, естественно, сразу же столкнулись со многими трудностями самого разного характера. Им предстояло решить комплекс социально-экономических и политических проблем, копившийся десятилетиями, восполнить финансовые, имиджевые и другие потери от «арабской весны», выработать качественно новый вектор общественного и государственного развития своих стран.
При реализации своих социально-экономических и политических программ лидеры религиозных организаций логично сделали акцент на усилении процессов исламизации Египта и Туниса. К примеру, египетские «Братья-мусульмане» еще в 1970-е годы, отвергая идеологию социализма и капитализма в деле модернизации государства, взамен предлагали лозунг «Ислам – вот решение». В 2012 году им представилась возможность написать собственную конституцию Египта, где было закреплено доминирующее положение религии.
Однако изменение повестки дня и альтернативный взгляд на роль ислама в обществе и государстве вызвал серьезное неприятие части египетского и тунисского общества. Противостояние религиозного руководства и светской оппозиции в Египте привело к свержению президента Мурси. В июле 2013 года власть из его рук вновь выхватили военные, в сентябре суд Каира запретил организацию «Братья-мусульмане», а в декабре того же года ее признали террористической. В 2014 году президентом страны стал фельдмаршал Абдул Фаттах ас-Сисси, который переписал конституцию Египта и закрепил там статьи, увеличивающие полномочия армии, полиции и судов. Такой юридической силы у египетской армии не было даже до «арабской весны».
Таким образом, проведенные в Египте к 2016 году реформы, принятие написанного под диктовку армии основного закона страны и политика, направленная на запрещение и маргинализацию «Братьев-мусульман», а также других религиозных организаций, сделали положение нынешней египетской военно-политической элиты более прочным.
Безусловно, после нескольких месяцев нестабильности, сопровождавшей правление Мурси, египтяне были поставлены перед жестким выбором – или дальнейшая либерализация с неизвестными последствиями, или безопасность и порядок. Пикантность состоит в том, что в конечном итоге египетские военные не просто оговорили себе законное право вмешиваться в политику страны, а полностью дезавуировали итоги «революции лотоса». Революция, ставившая цель вернуть армию в казармы, закончилась усилением роли военных в экономической и политической жизни страны и общества. И это обстоятельство, существовавшее де-факто, впервые было закреплено в конституции Египта де-юре.
«Арабская весна» в Тунисе тоже, можно сказать, прошла извилистый путь по кругу и вернулась в исходное положение. В конце 2014 года на парламентских выборах светская партия «Нидаа Тунис» («Призыв Туниса») одержала победу над религиозной партией «Ан-Нахда». А чуть позже лидер «Нидаа Тунис» Беджи Каид эс-Сэбси стал президентом страны. И это несмотря на то, что 89-летний эс-Себси считается неотъемлемой частью старого политического и экономического истеблишмента страны. Так, в правительстве и парламенте Туниса он работал с 1956 года. Эс-Сэбси занимал посты министра внутренних дел и обороны, возглавлял МИД страны и парламент.
В январе нынешнего года эс-Сэбси назначил своего сына Хафиза Гайда эс-Сэбси на пост руководителя партии «Нидаа Тунис» и сформировал правительство, где представители «Ан-Нахды» потеряли ряд ключевых министерств. Поскольку сделано это было без видимого сопротивления тунисского общества, большая его часть, видимо, разочаровалась в способности исламистов проводить эффективные реформы и обеспечить стране условия для уверенного и быстрого развития. Тунисцы, как и египтяне, готовы сделать шаг назад, предпочтя стабильность и предсказуемость демократическим реформам с неясными перспективами и результатами.
Но в данном случае более важным моментом является другое. Тунисский опыт со всей очевидностью показывает, что элиты могут договориться и попытаться создать устойчивую систему сдержек и противовесов различных политических сил. Не исключая представителей прежнего правящего слоя и сторонников политического ислама. Примерно то же самое произошло в соседнем Алжире. После завершения гражданской войны в конце 1990-х годов алжирские военные инкорпорировали в политическую систему умеренные религиозные партии. Это во многом способствовало стабилизации положения и позволило закончить противостояние между светскими силами и религиозными партиями, получившими огромную популярность у населения в ходе демократических преобразований начала 1990-х.
Не случайно и сегодня тунисские политики налаживают контакты с кланом Бен Али, сторонники которого пытаются вернуться в большую политику Туниса. По мнению российских и западных экспертов, подтверждением тому является существование партии «Мубадара» («Инициатива») некоего Камеля Марджани. Считается, что вокруг этой фигуры происходит мобилизация деятелей, сделавших политическую карьеру и сколотивших состояние при Бен Али.
Если старая элита начнет возвращаться в структуры госуправления Туниса, это будет означать окончательное завершение тунисской «арабской весны». Естественно, либерально настроенные круги в арабских республиках и на Западе предпочитают лишний раз не обсуждать эту проблему. В противном случае, им придется признать, что эксперимент по демократизации арабского общества провалился с оглушительным треском.
Между тем тунисский и египетский опыт отчетливо демонстрирует важный для традиционного восточного общества тезис о необходимости сохранения сильного и эффективного государства в период его модернизации. При одном важном условии – сильное государство должно адекватно реагировать на появление актуальных социально-экономических и политических вызовов. Теперь вопрос заключается в том, насколько способны власти Египта и Туниса справиться с трудностями постреволюционного периода.
Революционные издержки
В Египте и Тунисе, не говоря уже о воюющих Ливии, Йемене или Сирии, экономическое положение после «арабской весны» не улучшилось. По некоторым оценкам, накануне революционных событий скорость экономического роста арабских государств превышала аналогичный показатель стран Запада. В Египте, например, он составлял 5–7 процентов в год. Официальный уровень безработицы в Тунисе (около 14 проц.) был выше, чем в Ирландии, но ниже, чем в Испании. По этому показателю Европейский союз и Соединенные Штаты опережали тот же Египет.
Сегодня проблемы, связанные с безработицей, усилились. Среди молодежи Египта и Туниса она составляет более 50 процентов. Под ударом оказался в первую очередь важнейший туристический сектор, обеспечивающий арабские республики поступлениями иностранной валюты. Без преувеличения его можно назвать основной составляющей египетской и тунисской экономик. Так, в 2010 году туризм принес Египту 12,5 млрд. долл., или 11 проц. ВВП государства. В Тунисе доля туризма в ВВП оценивалась еще выше – до 15 процентов. Из 11 миллионов тунисцев на доходы от зарубежных посетителей жили примерно 2 миллиона.
Таким образом, за последние пять лет руководству обеих арабских республик не удалось сделать жизнь населения лучше и комфортнее. Напротив, для большинства тунисцев и египтян она стала труднее. Согласно оценкам банка HSBC, совокупный экономический ущерб Ближневосточных стран от «арабской весны» по состоянию на 2015 год составил 800 млрд. долл. Причем бедность и безработица увеличиваются, а экономические возможности уменьшаются. В странах по-прежнему растут цены, не наблюдается притока иностранных инвестиций, на улицах все чаще проявляется недовольство правлением властей. В середине января этого года 26-летний тунисец Рида Яахауи пошел по стезе Буазизи. После того как его исключили из очереди на трудоустройство, Яахауи совершил самоубийство перед зданием администрации тунисского города Кассерин. Полиция тут же ввела комендантский час в Кассерине и применила слезоточивый газ для разгона демонстрантов, поддержавших Яахауи и требующих создания рабочих мест.
Данный инцидент показывает, насколько напряженной остается политическая и экономическая ситуация в стране «жасминовой революции». Поэтому не исключено, что именно экономический фактор стал одной из причин возвращения представителей прежних элит в структуры государственного управления. И дело тут не только в опыте или знании реальности, хотя и это тоже играет важную роль.
К примеру, Египет в период правления Мурси опирался преимущественно на внешнюю финансовую помощь. Экономисты от «Братьев-мусульман» оказались беспомощны перед трудностями, стоявшими перед страной. Поэтому проблемы решались во многом за счет спонсоров. Главным из них был Катар.
Справедливости ради надо отметить, что сегодня Каир тоже рассчитывает на иностранную поддержку – в ближайшее время Саудовская Аравия предоставит ему очередной заем в 8 млрд. долл. Соединенные Штаты возобновили поддержку египетской армии, которая составляет почти 3 млрд. долл. в год. Однако не следует забывать, что своеобразным локомотивом экономического развития является армия – военные контролируют до 40 процентов финансовых активов страны, что обеспечивает им доминирующее положение в экономической сфере государства.
В этой связи совершенно иначе выглядят недавние перестановки в тунисском правительстве. К примеру, в начале года новым министром по вопросам управления и борьбы с коррупцией стал К. Айяби. Уже в ближайшем будущем от него ждут закон об амнистии капиталов, которые были выведены после «жасминовой революции» из Туниса. Речь идет прежде всего о средствах клана экс-президента Бен Али.
Самое любопытное заключается в том, что Айяби работал госсекретарем в кабинете министров еще до «арабской весны» и одновременно руководил неправительственной организацией «Антикоррупционный центр». То есть тесно связан с прежними политиками и бизнесменами. Тогда и сейчас он придерживался позиции, сформулированной следующим образом: «Важно вернуть деньги в экономику, а не посадить сто коррупционеров». Кстати, Айяби был назначен вместо С. Аннаби, который принципиально выступал за судебное преследование Бен Али и его окружения по уголовным коррупционным делам.
Вообще экономический фактор приобретает большое значение для Каира и Туниса. От успехов или неудач в экономике зависит не только благополучие стран, но и жизнеспособность их новых элит.
Кстати, в быстром восстановлении экономик ближневосточных государств остро заинтересован и Запад. Именно нерешенность социально-экономических вопросов подталкивает жителей государств Большого Ближнего Востока к миграции – внутренней и внешней. За пять лет «арабской весны» вынужденными переселенцами стали более 15 млн. человек. По данным Парламентской ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ) и управления верховного комиссара ООН по делам беженцев, только в прошлом году в Европу прибыло свыше миллиона мигрантов из стран Ближнего Востока. Для сравнения, за пятнадцать лет, с 1998 по 2013 год, в ЕС появилось около 600 тысяч беженцев и мигрантов.
В 2015 году основной поток беженцев шел из объятых войной Ливии и Сирии. Однако помимо жителей этих стран в Европу массово бегут из Египта, Туниса, Нигерии, Сомали, Марокко, Афганистана и других стран.
Еще одной существенной проблемой бедности и безработицы на Ближнем Востоке становится рост радикальных настроений в обществе. Так, в конце 2015 года Рашид Ганнуши подчеркивал, что именно бедность и безработица остаются ключевыми факторами присоединения тунисской молодежи к террористическим организациям. По его мнению, более 6 тысяч тунисцев сегодня сражаются на стороне экстремистских группировок в Ираке, Сирии и Ливии.
Проблему джихадизма, таким образом, также можно рассматривать как одно из печальных последствий арабского политического «пробуждения». В Египте и Тунисе боевики радикальных организаций бьют по самому чувствительному месту – туристической сфере. В Тунисе в прошлом году боевики провели три крупных теракта. 18 марта они атаковали Национальный музей Бардо в столице страны, убив 22 человека. В июне был атакован туристический комплекс «Риу эмпиреаль мархаба» недалеко от города Суса, где погибло 38 туристов. 24 ноября было совершено нападение на автобус, перевозивший сотрудников президентской охраны, в результате чего погибли 12 человек.
В целом, по данным министерства туризма Туниса, из-за терактов турпоток в государство снизился на 20 процентов. К декабрю 2015 года закрылась половина из работающих в стране 570 отелей. К этому времени туристы приносили почти 50 процентов дохода в государственный бюджет.
Большие потери от терроризма несет и Египет. После крушения российского пассажирского самолета над Синайским полуостровом осенью прошлого года Россия, Великобритания и некоторые европейские страны приостановили полеты авиации и рекомендовали своим жителям не посещать страну пирамид. По словам министра туризма Египта Хашема Зазоу, это решение обходится стране в 280 млн. долл. потерь ежемесячно. Следовательно, отсутствие туристов может стать мощным ударом не только по важной отрасли Египта, но и его экономике в целом.
Несомненно, гораздо серьезнее проблема религиозного экстремизма стоит в Ливии и Сирии, где радикалы разрывают государственную ткань. По данным ООН, число жертв сирийского конфликта превышает 220 тысяч человек. Более 4 млн. сирийцев стали беженцами, около 8 млн. – перемещенными лицами. В целом в гуманитарной помощи в Сирии нуждаются 12 млн. человек.
Кроме того, острый политический кризис, спровоцированный «арабской весной», и вооруженное противостояние превратило Сирию и Ливию в плацдарм для различных террористических группировок, в том числе и для «Исламского государства».
В настоящее время наблюдатели все чаще говорят о перспективе распада Сирии по этноконфессиональному принципу. Сегодня в стране все воюют со всеми. Алавитский режим Башара Асада противостоит суннитской вооруженной оппозиции, которая сражается с религиозными экстремистами из «Джабхат ан-Нусра» и «Исламского государства». Они, в свою очередь, воюют с отрядами сирийских курдов и туркоманов. Между ними тоже существуют разногласия, подогреваемые Турцией. Она опасается курдского сепаратизма и поддерживает сирийских туркоманов как противовес курдам.
В ливийском обществе произошел еще более глубокий раскол, основанный на традиционной родоплеменной розни. Самым ярким примером этого стали недавние события вокруг формирования правительства Ливии. Напомним, в конце января после года сложнейших переговоров между различными противоборствующими группами, проходившими при посредничестве ООН, было официально представлено правительство национального согласия во главе с премьер-министром Файезом Сарраджем. Международное сообщество не только официально признало его, но и призвало всех ливийцев оказать ему поддержку.
Однако ливийский парламент в Триполи отказал в доверии новому кабмину. Но хуже всего было то, что другой, признаваемый Западом ливийский парламент, члены которого заседают в городе Тобрук и живут на круизном лайнере, неожиданно предложил урезать состав правительства до 17 человек. По мнению парламентариев, кабинет, состоящий из 32 министров, является «избыточным, поскольку размывает племенную основу власти». По сути, речь идет о стремлении представителей крупных и сильных ливийских племен отстранить от власти более мелкие племенные группы и захватить инициативу в свои руки. Главный приз политической борьбы – контроль над страной, отдельными ее регионами и, конечно же, добычей и продажей углеводородов.
Ловушка «арабской весны»
Вне всякого сомнения, провал исламистского проекта как альтернативного пути государственного развития, возврат к старым порядкам, даже в утрированной форме, как в Египте, гражданские войны и резкая политическая дестабилизация, выплеснувшая за пределы Ближнего Востока миллионы беженцев и проблему терроризма, являются не самыми очевидными итогами «арабской весны».
Сегодня сложно сказать, стали ли события 2011 года в регионе следствием внешнего вмешательства или же развивались сугубо по собственной внутренней логике. Например, противники США и тогда говорили и сейчас продолжают упорствовать на том, что «пробуждение» было бы невозможно без определенного участия Вашингтона и его европейских союзников. Но пока все эти утверждения из разряда гипотез. Факт же состоит в том, что количество случаев иностранного вмешательства в дела тех или иных государств после начала «арабской весны» выросло на порядок.
И речь касается не только Сирии и Ливии, где внешние силы даже не пытаются скрывать свое военно-политическое присутствие. Именно «весна» предоставила повод Саудовской Аравии ввести свои войска для защиты суннитского режима Бахрейна перед лицом возможного шиитского мятежа, который мог найти поддержку со стороны шиитского Ирана. Позднее Эр-Рияд и Тегеран все-таки вступили в вооруженное столкновение, правда, на территории другого государства – Йемена. Иранцы поддержали близких к ним по религии хуситов-зейдитов, а саудовская армия воюет на стороне президента суннита Абд-Раббу Мансура Хади.
Понятно, что и до «арабской весны» те или иные государства могли оказаться жертвой военного вторжения. За последние пятнадцать лет это произошло с Афганистаном и Ираком. Можно вспомнить и еще более спорные и запутанные истории вокруг Косово или российско-грузинского конфликта, в результате которого Москва признала независимость Южной Осетии и Абхазии.
Между тем во многом «арабское пробуждение» и последовавшие за ним события позволили совершенно по-новому взглянуть на проблему суверенитета ряда стран и целостности государственных границ. Причем не только на Ближнем Востоке. Несомненно, интервенция США и НАТО в Ираке, а также действия турецкой армии в иракском Курдистане подняли дискуссию о распаде страны на три части. Однако «Исламское государство» – порождение не столько иракской политики США, сколько нестабильности в Сирии – провозгласило создание Халифата на территории двух арабских государств.
Таким образом, тема неприкосновенности границ перестала быть сакральной. Исчезла «священная корова», которую дипломаты и политики опасались трогать. Как результат Катар и Саудовская Аравия активно вмешивались в политический конфликт в Ливии, завершившийся свержением режима Каддафи. Позднее организация Лига арабских государств наряду с Западом и Турцией поддержала вооруженную оппозицию в Сирии, а Иран и Россия – президента Башара Асада. В 2015 году Эр-Рияд не только получил возможность вводить свои войска для защиты йеменского президента Хади, но и объявлять о создании военного блока, состоящего из мусульманских государств.
Дальше – больше. Израильские политики публично говорят о необходимости создания курдского государства. В Москве 10 февраля сирийские курды открывают офис представительства сирийского Курдистана – Рожава. На фоне охлаждения отношений между Россией и Турцией российские парламентарии из коммунистической партии предлагают денонсировать заключенный в 1921 году договор о «дружбе и братстве» между этими странами, что вполне может спровоцировать пересмотр многих других геополитических решений, принятых в далеком прошлом. Ведь помимо прочего, согласно договору, была определена современная северо-восточная граница Турции – она отказывалась от претензий на Батуми, но взамен получала южную часть Батумской области и армянские территории, включая гору Арарат.
Возможный пересмотр границ на Ближнем Востоке выглядит куда более серьезной проблемой даже на фоне углубляющихся суннитско-шиитских противоречий. Они, кстати, тоже стали одним из косвенных последствий «арабской весны». Латентный конфликт между суннитами и шиитами разгорелся из-за столкновения внешнеполитических интересов Ирана и Саудовской Аравии, которые были вызваны оживлением геополитического процесса как раз в ходе «арабской весны».
Таким образом напрашивается неутешительный вывод, который объясняет, почему о пятой годовщине «арабской весны» в мире хотели бы забыть. Спустя пять лет после смерти молодого тунисца Буазизи, запустившего «арабское пробуждение», эффект от революционных потрясений и смены режимов оказался далеко не позитивным как для самих стран Большого Ближнего Востока, так и его соседей. «Весна» привела к реставрации режимов в государствах с сильными политическими институтами и фактически развалила те, где их не было. Она обострила социально-экономические, политические и этнорелигиозные разногласия в регионе, а беженцы переносят многие свои проблемы в страны пребывания – в Турцию и Европейский союз. Она способствовала усилению имеющихся и появлению новых экстремистских организаций, которые создали контролируемые ими анклавы в Сирии, Ираке, Ливии и других странах.
Но самое главное, «арабское пробуждение» вызвало тектонические сдвиги в ближневосточной геополитике, которые постепенно размывают всю существующую систему международных отношений и расшатывают нынешний мировой порядок. Сегодня стало возможным то, о чем еще пять лет назад не могли и мечтать горячие головы. А это делает общую ситуацию в мире менее предсказуемой и стабильной.
