Споры вокруг проблемы миграции в России не утихают, и противоречия в этой области становятся все серьезнее. Противники и сторонники привлечения в страну работников из стран бывшего Советского Союза используют в дискуссиях на данную тему экономические, демографические и социальные аргументы, апеллируют к «справедливости» и «истории». При этом, однако, остается незатронутым самый, на мой взгляд, значимый фактор, стимулирующий приток в Россию мигрантов, — фактор политический.

Сегодня внешняя политика России определяется Владимиром Путиным — а он твердо убежден, с одной стороны, в том, что «распад Советского Союза был величайшей геополитической катастрофой ХХ века», а с другой — в том, что сам «Советский Союз был Россией, только называвшейся по-иному». Эти два тезиса заставляют по меньшей мере с осторожностью относиться к утверждениям, что Россия не собирается воссоздавать «советскую империю» в том или ином ее виде. Да, пока речь идет о Таможенном союзе, о развитии «Евразэс», о новых формах политического сотрудничества, но нет и не может быть сомнения, что это делается для создания единого гуманитарного пространства на территории значительной части бывшего Советского Союза. Об этом Путин совершенно прямолинейно и без всяких обиняков высказался в своей программной статье, опубликованной два года тому назад.

Легко прослеживающиеся тренды указывают на то, что «план Путина» в этой его части успешно реализуется. Если в середине 1990-х гг. до 65% работавших в России мигрантов были выходцами с Украины, из Белоруссии и Молдавии, то сейчас более 60% приходится на среднеазиатские государства — и их доля возрастет, если российские власти, как они грозились, введут визовый режим с Украиной после подписания ею Соглашения об ассоциации с ЕС. Общее число живущих в России мигрантов за 10 лет выросло с 2-2,5 млн до 12-13 млн человек. Однако их приток мало продвигает интеграционный проект, в отношении которого слышится все больше скептических высказываний даже из Минска и Астаны. Почему так получается?

На наш взгляд, причина состоит в происходящих в мире переменах, которые российская политическая элита не хочет или не может принять в расчет. На протяжении тысячелетий мир управлялся империями — и российская была крупнейшей среди них всех, если учитывать, каких масштабов ее территория и на протяжении скольких последовательных лет управлялась она из единого центра. Но все эти империи разрушились — причем менее чем за два столетия, с 1820-х до 1990-х гг. Глобальное лидерство в ХХ веке захватила страна, которая не только инициировала антиимперское движение в приснопамятном 1776-м, но и стала к началу XXI столетия самым мультикультурным обществом в человеческой истории. Параллельно с этим сдвигом произошел и другой, не менее важный: если в XIX веке основной миграционный поток был направлен из центра на периферию (с 1846 по 1924 г. Европу покинуло более 60 млн человек, или 29% ее населения по состоянию на начало этого периода), то с 1960 по 2010 г. в 15 стран ЕС прибыло более 28 млн мигрантов из развивающихся стран, или 9,3% от общего числа европейцев, живших в этих государствах по состоянию на середину ХХ столетия.

Если связать данные тренды, получится простая и понятная картина. Империи как политические системы, в которых более развитая метрополия контролировала менее развитую периферию, существовали тогда, когда метрополия была мобильнее периферии. Только в этих условиях она играла активную роль, а приобщение к более высокой культуре и более совершенной хозяйственной системе осуществлялось коллективно (как случилось это, например, после присоединения к той же России Грузии или Украины). Напротив, распад империй и распространение глобализации принесли с собой совершенно обратные тренды: периферия стала мобильнее метрополий, а интеграция в развитый мир превратилась из коллективного процесса в индивидуальный. С этого момента периферия стала деградировать — ведь намного проще уехать из бедствующей страны, чем попытаться ее изменить (но не об этом сейчас речь). Бывшие же метрополии, став магнитом для притяжения выходцев из своих прежних колоний, утратили шанс на восстановление политического доминирования над ними.

Собственно говоря, в большинстве мировых столиц политики восприняли этот факт с облегчением; Москва, пожалуй, стала единственным исключением. Конечно, любой, кто поселится в Кремле, окажется заражен вирусом имперскости — но нельзя все же не видеть, что империй в их традиционном виде в наше время не существует и не может существовать. В классической империи центр и периферия практически не пересекались. На Британских островах в 1900 г. жило около 35 000 выходцев из колоний — менее 0,1% населения. В имперской России в Москве и Санкт-Петербурге практически невозможно было встретить жителей Баку или Бухары. Даже в СССР, который поставил своей целью создание советского народа как «новой исторической общности» людей, этнические казахи, узбеки, таджики, киргизы и туркмены составляли в совокупности… 0,6% населения РСФСР. Классические империи — подчеркну это еще раз — предполагали миграцию из центра на периферию и ограничивали миграцию из периферии в центр. С середины 1950-х по начало 1980-х гг. в Советском Союзе более 8,5 млн человек переехали из европейской части страны за Урал, в Среднюю Азию и Закавказье, в то время как обратный поток был почти в 6 раз (!) меньшим. Важнейшими имперскими усилиями были усилия по обустройству периферии — и потому в Таджикистане в середине 1980-х средние доходы были всего на 23% ниже, чем в среднем по РСФСР, а британская Кения в середине 1950-х имела более высокие подушевые доходы, чем Южная Корея. Все, что мы наблюдаем сегодня, — это противоположный тренд: россияне стремительно бегут из стран, с которыми Кремль вознамерился интегрироваться (даже в Казахстане доля русских, украинцев и белорусов в общей численности населения сократилась с 44,4 до 26,2% с 1989 по 2010 г.), а по их стопам в Россию направляются сотни тысяч граждан этих по большей части «несостоявшихся» государств.

Открывать двери мигрантам из периферийных стран — значит не воссоздавать империю, а разрушать метрополию. Упадок Рима был классическим примером — но в то время у правящего класса не было альтернатив: хозяйственная система не предполагала возможности взрывного роста эффективности. Однако сейчас, когда в системе РЖД работает более 1 млн человек, а на канадских железных дорогах — 29 000, когда плотность населения за Уралом составляет 2,3 человека на 1 кв. км, а на Аляске — всего 0,5 человека на 1 кв. км, не следует верить в сказки о депопуляции и невозможности обойтись собственными силами в процессе развития страны. Интеграция отличается от экспансии, даже если Владимир Путин не хочет этого видеть. «Имперская интеграция» — очевидный нонсенс. Союз, созданный Римским договором, отличается от империи, построенной Римом за две тысячи лет до этого, — причем по слишком многим параметрам. Интеграция предполагает единство культур, экономик и ценностей, а не стремление захватить максимальную территорию (которая в условиях глобализации выступает скорее обременением, чем активом, — особенно в глубоко континентальных зонах). Нет сомнения, что мусульманская Турция, почти 50 лет добивающаяся приема в ЕС, вступит в него позже христианско-светской Украины, — то время как мы готовы (если говорить о всей Центральной Азии) добавить к 140 млн россиян почти 67,5 млн представителей вовсе не худшей, но совершенно иной культурной традиции. Даже после принятия в ЕС бедной Болгарии уровень подушевого ВВП, оказавшийся в этой стране наименьшим, ниже среднеевропейского вдвое — тогда как разрыв между Россией и Таджикистаном превышает 10,5 раза. И что «азиатского» обнаруживают отечественные гуру в сознании и поведении тех, кого Екатерина II называла «русскими европейцами», для своих рассуждений о «евразийстве», мне сложно понять.

Подводя итог, скажу так. Иммиграция из стран восточной и южной частей постсоветского пространства не способна решить ни одной из стоящих перед Россией проблем. Она обусловлена в минимальной мере соображениями поддержания справедливости в отношении наших бывших сограждан, в значительной степени — мотивами обогащения предпринимательской и чиновничьей элиты и в подавляющем масштабе — безосновательными геополитическими амбициями российской политической верхушки. Не понимая различий между строительством империй и свободной интеграцией, не будучи в силах модернизировать страну через повышение экономической эффективности и опасаясь потери поддержки со стороны европеизирующегося среднего класса крупных городов, эта верхушка готова в наши дни пожертвовать страной, чтобы продлить собственное пребывание у власти. И поэтому именно она, а не несчастные выходцы из среднеазиатских республик, в подавляющем большинстве просто стремящиеся вырваться из нищеты, ответственна за обостряющиеся проблемы нашей страны.

Источник: газета "Ведомости"