Третью годовщину «арабской весны» многие в Египте и за его пределами встретили с довольно противоречивыми чувствами. С одной стороны, все более или менее понятно и просто. В новом столетии «арабское пробуждение» стало самым масштабным по глубине, результатам и охвату социально-политическим экспериментом в Ближневосточном регионе. За относительно короткий период времени произошли события, которые самым решительным образом изменили повседневную жизнь египетского государства и общества, а также повлияли на военно-политическую обстановку на всем так называемом Большом Ближнем Востоке.
Во многом именно многочисленные выступления египтян на каирской площади «Тахрир» привели в движение народные массы обширного региона, охватывающего территории от Северной Африки до Южной Азии. По большей части египетским, а не тунисским протестом вдохновлялось население в Ливии, Сирии, Бахрейне, Пакистане и других государствах. Не везде народное недовольство привело к смене режима, как в Ливии и Йемене, или развязыванию гражданской войны, как в Сирии. Однако угроза возникновения собственного «Тахрира» вызывала серьезное беспокойство в военно-политическом истеблишменте многих, не только ближневосточных, стран. В любом случае, наблюдая за ситуацией на каирской площади, правящие элиты вынуждены были как-то реагировать на появляющиеся политические или социально-экономические вызовы в собственных государствах.
С другой стороны, все происходящее сегодня в Египте так или иначе продолжает задавать тон в политических процессах ряда государств Ближнего Востока. Поэтому любые перемены в Каире неизбежно оказываются в фокусе пристального внимания региональной и мировой общественности. Прежде всего речь идет об итогах «арабской весны» и о судьбе тех деятелей, которые благодаря ей смогли выдвинуться на важные государственные посты и определять политику государства.
В этой связи принятие в январе текущего года нового основного закона Египта вызывает не меньший интерес, нежели устранение от власти египетскими военными демократически избранного президента Мохаммеда Мурси летом прошлого года. Сможет ли египетская конституция в своей нынешней редакции поставить точку в острой дискуссии между светски настроенными кругами общества и теми, кто всерьез рассматривал исламскую альтернативу государственного развития? К примеру, Мурси и его единомышленники из религиозных партий принимали собственную конституцию в расчете на кардинальные изменения. Естественно, для этого им требовалось перевернуть страницу истории, связанной с правлением свергнутого зимой 2011 года президента Хосни Мубарака, что, в свою очередь, вынуждало их к изменению существующих правил политической игры. Это, собственно, и должен был обеспечить новый основной закон государства, принятый по инициативе Мурси. Но в таком случае, можно ли сказать, что в январе нынешнего года в Египте была подведена черта уже под эпохой «Братьев-мусульман» и других сторонников политического ислама?
Жестокий роман
В отличие от предыдущей египетской конституции, принятой около года назад, новый документ содержит статьи, которые резко снижают роль религии в общественной и политической жизни страны и усиливают влияние военных и парламента на политику. Так, конституция предоставляет военным право иметь собственный бюджет, неподконтрольный гражданской администрации, выдвигать на протяжении срока двух следующих президентов кандидатуру министра обороны, а депутатам парламента – смещать и судить президента страны.
На первый взгляд такое положение появилось как результат компромисса между представителями армии и либеральными силами Египта. Генералы получили возможность самостоятельно определять главу военного ведомства и не оглядываться на решения гражданских властей. Взамен они согласились с тем, что политики смогут напрямую влиять на судьбу главы государства.
Необходимо подчеркнуть, что впервые в истории Египта парламентарии получили возможность отстранять президента от должности в случае совершения им различных злоупотреблений. Депутатам разрешено отказывать ему в доверии и назначать новые выборы, если за эту процедуру проголосуют две трети парламентариев. И хотя решение законодательного собрания должно быть поддержано еще и на общенациональном референдуме, что, несомненно, существенно ограничивает использование импичмента в качестве политического рычага давления, по сути, данное нововведение можно назвать одним из самых серьезных завоеваний египетского либерализма. Не случайно светская либеральная часть египетского общества рассматривает это положение конституции как серьезный шаг по пути демократизации общественной системы.
Тонкость здесь заключается в том, что в 2014 году парламентские выборы в Египте должны пройти после президентских, то есть не в той очередности, что в 2012-м. А поскольку основным претендентом на кресло президента сегодня считается популярный в народе министр обороны Абдель-Фаттах ас-Сисси, срочно получивший звание фельдмаршала, гипотетически его избрание предоставит дополнительную поддержку тем партиям, которые в период президентской кампании выступят на его стороне. В итоге при благоприятных для него обстоятельствах уже в этом году фельдмаршал ас-Сисси вполне может получить и пост главы государства, и лояльный ему и армии парламент.
Следует отметить также и то, что сегодня закладывается качественно новый принцип формирования самого парламента. Верхняя палата – консультативный совет, или шура, упраздняется, будет действовать только одна палата представителей в составе 450 человек. Причем две трети депутатов будут независимыми, одна треть должна избираться по партийным спискам, а 5 проц. депутатов назначит лично президент.
Огромная квота по независимым депутатам, скорее всего, тоже появилась не случайно. По идее, этот нюанс также должен порадовать либералов и всех потенциальных оппонентов будущего египетского руководства. Потому что благодаря ему представителям оппозиции открывается отличная возможность войти в парламент в качестве независимых депутатов. Именно так на волне либерализации избирательного законодательства в середине 2000-х годов египетскими парламентариями стали политики, тесно связанные с «Братьями-мусульманами». Напомним, в 2005 году кандидаты от этой организации приняли участие на выборах как независимые политики, не принадлежащие ни к одной из влиятельных египетских партий. Они получили почти 90 мест и, контролируя одну пятую парламента, составили крупнейшую по численности оппозиционную фракцию депутатов.
Легитимизация политиков, аффилированных с «Братьями-мусульманами», объективно сужала президенту Хосни Мубараку пространство для политического маневра. Возможно, поэтому уже на следующих выборах осенью 2010 года египетские власти активно использовали имеющиеся у них административные ресурсы с целью максимально снизить представительство религиозной организации в законодательном собрании.
Таким образом, проблему двусмысленного положения конституции, которое выглядит одновременно как уступка власти либерально настроенным слоям и уязвимое место для будущего египетского режима, решить нетрудно. Достаточно учитывать специфику избирательной кампании в арабской республике. Важно другое.
Если исходить из того, что ас-Сисси выиграет президентские выборы и сможет сформировать парламент из близких к генералитету депутатов, то египетская армия приобретает утраченное год назад исключительное положение в государстве и обществе. Имея собственный бюджет, не подконтрольная гражданскому правительству и парламенту армия превращается в своеобразное государство в государстве.
Фактически теперь египетские вооруженные силы становятся автономным институтом, сохраняющим при этом достаточно средств для вмешательства во внутриполитическую ситуацию. Так, по статье 204 конституции, представители военной юстиции будут осуществлять судопроизводство не только в отношении преступлений, связанных с вооруженными силами, но и в отношении гражданских лиц, «если их действия представляют прямую угрозу военным учреждениям и их деятельности, военнослужащим, их оборудованию, оружию, амуниции, документации, содержащей военные секреты, военным фондам, а также персоналу ВС при выполнении ими своих обязанностей». Любопытно и то, что, как указывают эксперты, теперь именно военная прокуратура будет расследовать все дела, связанные с коррупционными злоупотреблениями в стране. Таким образом, данная статья может иметь широкое применение на практике, и в зависимости от толкования фактов способна играть роль серьезного политического инструмента.
Безусловно, принятие конституции в таком виде – это мощнейший удар по всем тем политическим силам Египта, которые стремились загнать армию «обратно в казармы». И прежде всего, конечно же, по сторонникам политического ислама. Не случайно в ней специально оговаривается запрет на создание политических партий на религиозной основе.
В ответ египетские религиозные партии, такие как «Братья-мусульмане» и «Сильный Египет», которую возглавляет бывший член «братьев», призвали бойкотировать конституционный референдум. По их мнению, новая конституция позволит военным окончательно захватить власть в стране, продвинуть на пост президента своего ставленника, министра обороны ас-Сисси, и перечеркнуть все демократические завоевания «арабской весны».
Несомненно, с учетом имеющегося конфликта между военными и «Братьями-мусульманами» некоторые статьи конституции могут восприниматься последними как усиление политических позиций египетского офицерства и получение им дополнительного преимущества в борьбе за власть. Исламисты беспокоятся вполне справедливо. Они, впрочем, как и военные, сделали выводы из непростой истории взаимоотношений религиозных партий и армии. Можно вспомнить, что в середине прошлого столетия «Братья-мусульмане» считалась едва ли не союзником военной революционной организации «Свободные офицеры». После свержения ими в 1952 году египетского короля Фарука в стране были запрещены все политические партии, за исключением религиозного движения «Братья-мусульмане». К исламистам был близок и Мохаммед Нагиб – популярный генерал, формально возглавлявший Совет революционного командования и ставший первым президентом независимого Египта.
Бытует мнение, что Нагиба пригласили в руководство «Свободных офицеров» как раз для того, чтобы поднять престиж структуры, костяк которой составляли неизвестные никому деятели, выходцы из малообеспеченных городских слоев и сельчане. Возможно даже, что окружение Гамаля Абдель Насера, одного из руководителей военного переворота, использовало близость Нагиба к влиятельнейшей на тот момент религиозной партии «Братья-мусульмане». Тогда она объединяла свыше двух миллионов человек и являлась самой массовой религиозной организацией не только в стране, но и в регионе Ближнего Востока.
В любом случае «Свободные офицеры» вынуждены были считаться с «братьями». Однако всего через год после свержения монархии отношения между ними оказались испорченными. Судя по всему, лидеры «Братьев-мусульман» решили использовать в своих интересах то положение, что они были единственной легальной политической организацией в стране. Полагая, будто генералитет не будет открыто выступать против партии, имеющей большое влияние на улицы городов, и особенно традиционную и консервативную деревню, исламисты потребовали поделиться частью властных полномочий. В частности, они запросили места в правительстве, а затем заявили о желании создать специальные комитеты с правом утверждения всех законов, принимаемых в республике, для определения совместимости с исламом.
Это был серьезный вызов для светского руководства Египта и высокопоставленных военных, рассматривавших «братьев» исключительно в качестве тактических союзников. Вожди «Свободных офицеров» отнюдь не разделяли взглядов исламистов на роль религии в политической и экономической жизни государства и общества. Им был близок социалистический проект с арабской спецификой. Кроме того, арабский национализм Насера противоречил идеям исламской глобализации, которую отстаивали сторонники «Братьев-мусульман». Вскоре между ними произошел идеологический и политический конфликт. Непримиримые разногласия сторон углубили разрыв между ними и привели к неудачному покушению на президента Насера. Попытку убийства приписали религиозным радикалам. В ответ власти объявили о роспуске «Братьев-мусульман», ее члены подверглись репрессиям, некоторых лидеров казнили.
Самое интересное, что в ходе «арабской весны» противостояние между военными и «братьями» развивалось практически по тому же сценарию. Вначале религиозные политики попытались взять реванш за годы, проведенные в подполье. Надо сказать, действовали они решительно и последовательно. После отставки президента Хосни Мубарака зимой 2011 года власть в стране оказалась в руках военных. Именно Высший совет вооруженных сил взял под контроль политическую жизнь страны и организовал парламентские и президентские выборы. Военные делали ставку на близких к ним политиков, но реальность внесла свои коррективы. В январе 2012 года по итогам двухэтапных парламентских выборов лидером стала Партия свободы и справедливости (ПСС) – политическое крыло радикальной организации «Братья-мусульмане». ПСС получила 230 из 498 парламентских мест. Одновременно более радикальная религиозная партия салафитов «Ан-Нур» завоевала второе место, заняв 96 мест по партийным спискам. Либералы из «Вафд» и светский блок «Аль-Кутля» имели соответственно всего 36 и 33 депутатских мандата.
На всеобщих президентских выборах победа также досталась кандидату от «Братьев-мусульман» Мохаммеду Мурси. В условиях демократического волеизъявления египетские генералы постепенно теряли свои позиции на властном олимпе, поскольку их противники из религиозных партий были более организованными.
Между тем Мурси действовал все более уверенно, эффективно вытесняя военных из политической системы. К примеру, уже в августе 2012 года, всего через два месяца после президентских выборов, он отправил в отставку влиятельного министра обороны Мохаммеда Хусейна Тантави и объявил недействительной декларацию Высшего военного совета, которая ограничивала контроль президента над армией. Затем в декабре того же года окружение президента инициировало проведение референдума по новой конституции, усилив ее религиозную составляющую, что многими противниками режима было воспринято как первый шаг к введению в стране шариата.
Казалось, египетская армия ушла в тень. Однако это было не совсем так. Военные все еще продолжали оставаться серьезной политической силой – сказывалась политическая традиция, инерция общественной системы и, самое важное, в целом не очень успешная социально-экономическая политика президента и правительства. Власти раз за разом оказывались под волной критики за неспособность быстро и эффективно решить весь комплекс накопившихся в стране проблем. На армию все чаще стали смотреть как на высшего политического арбитра. При этом отсутствие прежней легитимности, обеспечивающей ей исключительное положение в государстве, позволяло гражданским властям оспаривать те или иные решения военных. У Мурси был собственный взгляд не только на внутреннюю политику, но и на выработку внешнеполитической стратегии. При нем, например, заметно ухудшились отношения Каира с Тель-Авивом, но произошло сближение с рядом арабских монархий Персидского залива.
В целом, произошедшие перемены позволили президенту Мурси и его сторонникам попытаться взять власть в свои руки и добиться полного доминирования на политическом поле Египта. Отсюда их желание обеспечить президента дополнительными властными полномочиями или переписать под себя основной закон страны. В этом смысле, генералам становилось с каждым днем все труднее конкурировать с религиозными партиями, которые постоянно переигрывали их на правовом поле, используя демократическую риторику.
В итоге в стране сложилась патовая ситуация. В светской части египетского общества и в христианско-коптских кругах зрело недовольство религиозным режимом. Но даже если часть населения поддерживала армию, она не могла открыто выступить против Мурси и его правительства, потому что это привело бы к резкой критике военных и в стране и за рубежом. Вашингтон заранее предупредил египтян, что перестанет оказывать им финансовую и иную помощь в случае военного переворота. Египетские генералы, по-видимому, не хотели действовать как их турецкие коллеги, которые во второй половине XX века то и дело решались на военные перевороты. Лишь летом 2013 года им стало очевидно, что законотворческие инициативы Мурси нацелены помимо прочего на сосредоточение власти в своих руках, и они решили ускорить события. Маятник повернулся в другую сторону. В июле прошлого года военные сместили президента Мурси, в сентябре каирский суд по чрезвычайным делам запретил «Братьев-мусульман», а также любые созданные ими организации и партии, получающие от них финансовую помощь. В декабре организация «Братья-мусульмане» была признана террористической. Параллельно против Мурси возбудили уголовное дело, обвиняя его в «шпионаже и сговоре с целью совершения актов террора». В рамках судебного разбирательства свергнутого президента и свыше тридцати руководителей «Братьев-мусульман» обвиняют в сотрудничестве с иностранными государствами для осуществления нападений на территории Египта.
Возвращение военных?
Весьма распространенный тезис о том, что сегодня египетская армия в очередной раз вышла из казарм, отчасти справедлив. Но верно также и то, что для египетских военных за редким исключением никогда не являлось самоцелью получение лидирующего положения в политической системе страны. Безусловно, они были решающим фактором в ликвидации монархии в середине прошлого века и установлении республики. Но это произошло еще и потому, что армия оказалась наиболее организованной, дееспособной и ответственной силой. Причем главной задачей «Свободных офицеров» было свержение режима, они не претендовали на власть, осознавая, что не имеют необходимого опыта. Именно поэтому в июле 1952 года офицеры Насера хотели вернуть к власти старейшую и влиятельную партию «Вафд». Как пишет известный арабист Евгений Примаков в своей книге «Конфиденциально: Ближний Восток на сцене и за кулисами»: «К генеральному секретарю партии Фуаду Сираг эд-Дину был направлен полковник Ахмед Анвар, и им было сделано предложение для «Вафд» силой навязать власть партии королю. «Вафд» ответила отказом, не пожелав идти на сотрудничество со «Свободными офицерами». Категорическая позиция «Вафд», которая часто вставала в оппозицию двору, но фактически была замкнута на интересах аристократии и крупной буржуазии, подтолкнула армию в дружеские объятия «Братьев-мусульман».
Однако ни светские политики из традиционной элиты, ни сторонники политического ислама не смогли предложить обществу рецепт превращения Египта из полуколониальной страны в современное развитое государство. Военным пришлось самостоятельно проводить социально-экономическую и политическую модернизацию, строительство современных вооруженных сил. Это было связано прежде всего с вопросами экономического отставания страны от ведущих мировых держав, в том числе и проигрышами в арабо-израильских войнах. Новые элиты стремились получить дополнительные преимущества в военной конкуренции с Израилем и другими арабскими странами и обеспечить государству лидерство в арабском мире. По мере проведения реформ, повышения международного имиджа Египта, режим Насера пользовался широкой поддержкой населения. Именно она стала основным фактором высокой роли армии в жизни Египта, ведь офицерство для Насера было главным социальным фундаментом.
Однако после смерти Насера ситуация изменилась. При правлении президента Анвара Садата по конституции 1971 года египетским военнослужащим запрещалось заниматься политической деятельностью и принимать участие в любых политических партиях и организациях. Этой мерой достигался контроль над армией, вернее чересчур самостоятельными и активными генералами, ограничивалось ее влияние на процесс принятия политических решений. Таким образом маршал Садат, ближайший сподвижник Насера, не утративший связей с армией, пытался обезопасить себя от возможного недовольства с ее стороны. Дело в том, что он развернул страну от насеровского внутреннего и внешнего курса, отходя от идеологии арабского национализма и социализма.
Кроме того, Садат, который начал политику «интифах» – открытых дверей, стал опираться преимущественно не на военных, а на новую египетскую буржуазию. Во времена Насера представители этой прослойки, сотрудничая с армией и госсектором, получили прямой выход во власть. В итоге они сформировали мощную социальную базу для Садата. Им импонировало то, что политика «интифах» привела к модернизации экономики и притоку столь необходимых западных инвестиций. А общие экономические интересы с армией позволяли им удерживать ее от резких политических шагов.
Лояльность вооруженных сил стала прямо пропорционально зависеть от способности режима материально заинтересовать военных сохранять политический статус-кво. Кроме высоких окладов и пенсий у военнослужащих были многочисленные льготы для получения качественного медицинского обслуживания, в приобретении жилья и т. д. С конца 1970-х годов египетские военные активно вовлекались в торгово-экономическую деятельность, что давало новые возможности для увеличения прибылей. Египетские военные контролировали предприятия оборонного профиля, туристической сферы, пищевой промышленности. Армия владела крупной недвижимостью и со временем стала мощнейшей экономической силой – по некоторым данным, в ее руках сосредоточено до трети ВВП Египта.
Еще больше деполитизировал армию Хосни Мубарак. Хотя, безусловно, контроль над значительной частью экономики по-прежнему давал военным возможность участвовать в политической жизни страны, в обмен на собственную экономическую автономию они полностью поддерживали режим. В то же время они не мешали проведению экономических реформ, которые проводились в интересах частного крупного и среднего бизнеса. Мубарак строго следил за балансом между деловыми кругами и военным истеблишментом, однако в 2010 году проявились серьезные разногласия.
На фоне разговоров о возможном преемнике Мубарака египетские бизнесмены, не связанные с военными, решили сделать ставку на сына президента Гамаля. Вполне возможно, что и Мубарак склонялся в его пользу. На это указывает и то, что в 2000 году Гамаль вошел в секретариат правящей Национально-демократической партии, спустя два года стал руководителем политического комитета партии. Кроме того, его начали активно продвигать в качестве фигуры, объединяющей интересы деловых кругов и армии. Однако военные довольно быстро почувствовали угрозу со стороны Гамаля. Еще в 2008 году они пытались затормозить реформы, инициированные младшим Мубараком, утверждая, что они ведут к экономической неустойчивости и забастовкам. В качестве примера приводилась крупная забастовка рабочих текстильного комбината, вспыхнувшая 6 апреля того года. Интересно, что одной из движущих сил на каирской площади «Тахрир» зимой 2011 года было движение, названное в честь этой стачки.
К началу «арабской весны» противостояние военных и бизнес-элиты, не связанной с ними, за политическое наследство достигло пика. Вполне возможно, что армия не встала на защиту Мубарака еще и потому, что перестала ему доверять и увидела в «революции» возможность избавиться от него. Затем армия избавилась от исламистов и теперь основной закон, написанный явно под диктовку генералов или политиков, близких к ним, создает предпосылки для кардинального изменения политической ситуации в Египте и установления совершенно новых правил политической игры.
Именно здесь заключается момент чрезвычайной важности. В новой конституции Египта впервые в истории этой страны и других арабских государств, где также сильны позиции военных, появляется положение о Высшем совете вооруженных сил с четко прописанным правовым статусом, деятельностью и полномочиями, которые будут регулироваться специальным законом. На практике это означает, что Высший совет становится конституционным органом и получит полномочия, связанные не только с вооруженными силами, но и правом вмешиваться в политику. Пока неясно, сможет ли он оказывать влияние на законотворческую деятельность, но, как утверждают эксперты, отныне армия Египта совершенно законно будет стоять у власти, а статьи новой конституции создают для этого юридическую основу.
Фактически речь идет о том, что в Египте узаконили армию как важнейший политический институт, который способен в случае политического кризиса встать над схваткой. Военные стали единственной силой, кому общество доверяет не только свою безопасность, но и выбор дальнейшего пути развития. Означает ли это, что в Каире уже никто не верит в осуществимость либерально-демократического проекта? Возможно и нет, однако слишком свежо в памяти предыдущее фиаско, когда «Братья-мусульмане», прикрываясь демократическими лозунгами, целенаправленно добивались власти, чтобы строить демократию в соответствии со своими представлениями, отличными от идей либерализма в западном понимании.
Таким образом, египетским военным удалось сделать все возможное, чтобы максимально укрепить свои позиции в государстве и обществе. Более того, в юридическом отношении у них никогда еще не было подобной мощной опоры. Несомненно, появление новой конституции можно назвать главным итогом трехлетней «арабской весны». Это урок для многих государств, где нет четко оформленных политических институтов, определяющих русло политических процессов в случае возможных кризисов.
Очевидно, что армия не самая лучшая альтернатива. Об этом свидетельствует пример Пакистана, Турции и арабских стран, где нередко происходят военные перевороты, сопровождающиеся ухудшением социально-экономического положения. Однако отсутствие подобных институтов может приводить к еще более печальным последствиям. Это как раз и показывает пример Египта. Но здесь есть еще один нюанс, про который его военные не могут забывать. Они обезопасили себя от возможной критики общества, но только их эффективность как администраторов и успешная экономическая политика может подтвердить превосходство политической доктрины, которую предлагают «Братья-мусульмане» или кто-либо другой. Без проведения серьезных социально-экономических реформ, качественного повышения уровня жизни населения и решения других насущных проблем египетская армия рискует потерять весь тот кредит доверия, который выдало им общество в последние полгода.
Генералы все это прекрасно понимают. Сегодня для них важной задачей является получение международной помощи и инвестиций. Однако сделать это нелегко. Катар – один из самых щедрых спонсоров, отвернулся от Каира после свержения Мурси. Саудовская Аравия оговаривает пакет экономической помощи с определенными условиями, например по вопросу иранской ядерной программы и ситуации вокруг Сирии. Вашингтон отказался продолжать военно-техническое сотрудничество после событий июля прошлого года.
Видимо, отчаянное положение лидеров Египта и объясняет неожиданный визит фельдмаршала ас-Сисси в Россию 14 февраля. Как утверждают российские СМИ, по итогам встреч ас-Сисси с российскими официальными лицами Египет готов приобрести системы противовоздушной обороны на 2 млрд. долл. Вообще-то о намерениях Каира закупать российское оружие стало известно в ноябре прошлого года, когда российская делегация подписала в Египте рамочное соглашение о возможности приобретения египетскими ВС истребителей МиГ-29, боевых вертолетов Ка-25, Ми-28, систем ПВО и противотанковых комплексов «Корнет». Загвоздка заключалась в том, что у Каира и тогда и сейчас не было денег на оружие. Поэтому говорили о возможности оплаты саудовскими кредитами. Не исключалось, что кредит могла выдать Россия. Понятно, что для России это был серьезный внешнеполитический прорыв – впервые за сорок лет египетский рынок вооружений готов был открыться для Москвы, но зачем все это нужно Каиру?
Скорее всего, египтяне нуждаются не только и не столько в оружии. Визит в Москву, возможно, был частью хорошо отрепетированного спектакля и адресат был известен – Вашингтон. Не случайно недавно сотрудники Белого дома заявили о возможности разморозить традиционную помощь для египетской армии. Если это так, то ас-Сисси действовал совсем как Насер. В 1950-е годы для него жизненно важными задачами были закупка оружия и строительство Асуанской плотины, которая позволяла решать и экономические и политические задачи. После того как Запад отказался помогать Каиру, Насер обратился за помощью к СССР. Маневрирование между Вашингтоном и Москвой было довольно успешным. Египет сохранил свою экономическую независимость, а Советский Союз на треть списал стоимость проекта за счет лояльности Насера к Москве.
Другой вопрос, смогут ли потомки Насера извлечь пользу из его политики дипломатического маневрирования? Или они пойдут по стопам Садата, который не только проводил достаточно успешную многовекторную политику, но и уделял огромное внимание модернизации экономики и социально-экономическим преобразованиям? В любом случае, в настоящее время Египет открывает совершенно новую страницу в своей современной истории, а весь мир с интересом наблюдает за очередным кульбитом «арабской весны».
публикация из журнала "Центр Азии"
январь-февраль 2014
№ 1 (89)
