Курдский референдум о независимости в Ираке взорвал ситуацию на Ближнем Востоке. Причем характерно, что это произошло как раз в тот момент, когда война против ИГ в целом уже практически завершилась. Показательно, что захват иракской армией Киркука и отступление из этого города местных курдов произошел практически в одно время с освобождением сирийскими курдами столицы ИГ города Ракки.
Все это важно, потому что разгром псевдогосударственного объединения под флагом ИГ в Восточной Сирии и Западном Ираке, безотносительно возможного будущего отдельных боевиков и идеологов этой организации, означает, что в регионе возникает принципиально новая ситуация. Главной ее особенностью является даже не то, что среди победителей ИГ числится очень много самых разных сторон.
Здесь и правительственные преимущественно шиитские войска в Сирии и Ираке, и союзные им шиитские нерегулярные формирования из Ирана и Ливана. Еще здесь главным образом суннитские отряды сирийской арабской оппозиции, а также силы сирийских и иракских курдов. Ну и, конечно, стоит отметить отдельные группы представителей вооруженных сил, в основном сил специального назначения, из Ирана, России, США, Турции, некоторые говорят еще об Иордании и Саудовской Аравии.
Главное здесь заключается в том, что местные формирования за годы войны с ИГ серьезно нарастили свою военную мощь. В этом им, конечно, помогли внешние силы. Россия и Иран усилили армию сирийского президента Башара Асада. США нарастили военный потенциал курдов Ирака и Сирии, а также помогли в усилении иракской армии. Иран также поддержал еще и разнообразные шиитские ополчения в Сирии и Ираке. Турция вооружала туркоманов и некоторых сирийских арабов в северо-западной Сирии. Иордания поддерживала суннитов в южной Сирии.
В общем, оружия и вооруженных сил стороны накопили очень много. В целом такое количество оружия и военной мощи было явно избыточно для борьбы с ИГ. Тем более что как минимум в Ираке ИГ фактически объединяло местных суннитов, в том числе бывших военных и солдат армии Саддама Хусейна. Отсюда такое упорство борьбы за города в Западном Ираке, особенно в Мосуле.
Тот факт, что сунниты примкнули к ИГ, привел к тому, что после разгрома этой организации они неизбежно теряли свое прежнее военно-политическое значение в жизни Ирака.
Иракские шииты, напротив, нарастили свою военную мощь, особенно в сравнении с теми временами, когда они в 2014 году бежали под ударами ИГ из Мосула. Но главный вопрос здесь заключался в том, кому шииты этим обязаны и кому их войска будут лояльны в дальнейшем. Здесь перед ними встает непростой выбор, с одной стороны у них США, с другой – Иран. С учетом того, что отношения между двумя этими странами всегда были весьма напряженными, а с середины октября, после заявления американского президента Дональда Трампа о новой американской стратегии против Ирана, стали еще хуже, это создает весьма интригующую ситуацию.
С учетом того, сколько в Ираке и Сирии сегодня и своих и иностранных военных, можно было ожидать самых неожиданных поворотов. Референдум о независимости Иракского Курдистана стал такой неожиданностью.
Конечно, курды в разных странах, их много в Ираке, Иране, Сирии и Турции всегда ориентировались на приобретение независимости. Как известно, это самый большой на Ближнем Востоке народ, у которого нет своего государства. Но, несмотря на активность, на применяемые ими легальные и нелегальные методы борьбы, курды так и не получили своего государства.
Потому что страны, в которых они проживали, имели сильные и часто весьма жесткие политические режимы, которые, естественно, не позволяли курдам реализовать свои идеи. Чего стоил один Саддам Хусейн, который использовал против курдов химическое оружие. В разное время разные курдские организации вели вооруженную борьбу под различными флагами – от автономии до независимости, в Иране, Турции, Ираке.
Но ближе всего они приблизились к реальному самоуправлению после поражения Саддама Хусейна в Ираке. Сначала это была неподконтрольная Багдаду территория, которая находилась под американским покровительством. Затем после свержения Саддама это превратилось в реальную автономию с собственной армией, правительством и столицей в Эрбиле.
Еще больше позиции курдов стали усиливаться с 2014 года, когда в Ираке появилось ИГ. Курды не только сдерживали ИГ, пока иракская армия восстанавливалась после болезненного поражения в 2014 году и накапливала силы, но также смогли занять ряд территорий вне границ своей автономии. Самым лакомым куском стал Киркук и его нефтяные поля. Более того, курды смогли начать самостоятельно продавать северную иракскую нефть через Турцию. Более того, иракское правительство еще и перечисляло курдам деньги из бюджета в виде их доли от продажи общеиракской нефти. У них также были неплохие отношения с США и в определенной степени с Ираном.
То есть они реализовали идею самой настоящей автономии, которая опиралась как на важную роль курдов в борьбе с ИГ, так и на внушительные денежные потоки. В обмен от них фактически требовалось только не объявлять о независимости. Потому что это было невыгодно и Ираку, и Турции, и Ирану с их курдским меньшинством.
И вот в такой супервыгодной для курдов ситуации глава Иракского Курдистана Масуд Барзани объявил о проведении референдума о независимости. Результат референдума был вполне предсказуем. Но точно так же была предсказуема и реакция соседей. Турция заявила, что прервет поставки нефти. Иран закрыл воздушное пространство для курдов. Ирак послал войска, которые в результате блицкрига выбили курдские формирования из Киркука. Причем большую роль в этом сыграли шиитские вооруженные формирования, лояльные Тегерану. Последние при этом отметились казнями взятых в плен курдских солдат.
Курды отступили на территорию своей автономии и начали создавать линию обороны на подступах к Эрбилю. Характерно, что Барзани заявил, что в поражении в Киркуке виноваты руководители «известной политической силы». Он имел в виду Патриотический союз Курдистана, главой которого был Джалал Талабани, бывший президент Ирака. Во времена первой курдской автономии отряды ПСК воевали с формированиями Демократической партии Курдистана, лидером которой был Барзани.
И эти современные внутрикурдские противоречия лишний раз напомнили о том обстоятельстве, почему, собственно, у курдов нет своего государства. При том, что курды всегда отличались воинственностью, у них были сильные племенные формирования, которые активно участвовали в политической жизни различных государств Ближнего Востока.
В первую очередь стоит отметить, что курды, как иранцы, относятся к индоевропейской языковой группе. Своей языковой принадлежностью курды отличаются от семитов-арабов и тюркоязычных турков и туркоман. Они часто говорят о своем происхождении от древних мидийцев, которые были конкурентами персов (иранцев) в борьбе за гегемонию на территории Древнего Ирана. Но древние мидийцы, как и персы, прошли путь от племенного образа жизни к государству. Это когда прежние племена переживают распад своей структуры и разделение общества на социальные группы. Государство в самом общем смысле начинается, когда у него появляется монополия на насилие, а большая часть общества переходит к разряд податного сословия.
Так вот, курды на протяжении всей истории отличались тем, что сохраняли племенной образ жизни. Этому способствовало то обстоятельство, что они в основном проживали в труднодоступных горах. В результате они всегда были воинственны, их ополчения составляли костяк армий различных государств региона, их представители становились завоевателями, самым известным был Салах-ад-дин (Саладин). Но костяк курдов продолжал жить племенами.
На Ближнем Востоке много различных племен, горных и пустынных, но у них нет оснований для создания государств. Государства создавались там, где есть возможность концентрации податного населения, получения налогов и содержания соответствующего аппарата. Поэтому в Иране, где также много племен – курды, белуджи, луры, бахтиары и другие, государственность была связана не с ними, а с персами.
После распада традиционной государственности на Ближнем Востоке в связи с поражением Османской империи в Первой мировой войне европейцы разделили между собой ее территории. Естественно, что раздел не происходил по этническому принципу. Новые колонии и государства создавались исходя из расстановки сил между победителями. В регионе было только одно государство, созданное согласно европейской идее государства-нации – Турецкая Республика во главе с Мустафой Ататюрком.
При этом про курдов никто не вспоминал, и это было связано именно с их племенным устройством. Парадокс состоит в том, что даже в наши дни, когда курды все более осознают себя единым народом и способны координировать усилия, например, как это произошло в Сирии, у них сохраняется племенная инерция. По сути, кланы Барзани и Талабани – это отражение прежних межплеменных противоречий. Курды не могут между собой договориться даже в самом автономном своем районе, что же тогда говорить о курдах на огромной территории от Турции и Сирии до Ирана и Ирака.
Но это совсем не облегчает задачу для руководства всех упомянутых выше стран. Курдский вопрос для них самый сложный, а перспектива создания курдского государства с использованием части их территорий – самый страшный сон.
Здесь мы подходим к очень интересному моменту относительно референдума о независимости Курдистана. Дело в том, что решение Барзани невозможно не рассматривать вне контекста последних заявлений американского президента Дональда Трампа, направленных против Ирана. Если Трамп серьезно намеревается начать портить отношения с Тегераном, тогда курды могут стать для него важными союзниками.
Напомним, что премьер-министр Иракского Курдистана Нечирван Барзани, племянник Масуда Барзани, учился в Тегеране. Его дед Мустафа Барзани был одним из основателей так называемой Мехабадской республики, созданной в Иране при поддержке СССР. Семья Барзани в своей политической деятельности часто мигрировала между Ираком и Ираном. С учетом того, что курды в Иране также являются фактором неопределенности, то в случае сложных отношений между Вашингтоном и Тегераном они могут стать разменной монетой.
Это может объяснить, почему иракцы напали на курдов в Киркуке и почему курды избегали полномасштабного противостояния и не стали защищать город и провинцию. Понятно, что иракское правительство не может согласиться с независимостью Курдистана, не может оно также мириться с потерей Киркука. Захват этого города позволяет несколько снять напряжение в отношениях Багдада и курдов. По крайней мере, Ирак может в принципе закрыть глаза на курдов, которые сидят в своих горах. Иракская армия в курдские горы не пойдет.
В то же время, использование проиранской милиции и проявленная ею жесткость не может не создать напряжения в отношениях курдов и Тегерана. Кроме того, арабы-шииты из правительства в Багдаде не могут не беспокоиться по поводу усиления влияния Ирана в их стране. После разгрома ИГ в этом нет особенной необходимости. К тому же у них свои отношения с американцами и не факт, что в возможной ситуации конфликта между США и Ираном они поддержат своих единоверцев из Тегерана. Скорее предпочтут остаться нейтральными.
В целом ситуация не стала стабильнее. Курды не могли выбрать худшего времени для провозглашения своей независимости. Но может, они знают больше, чем все остальные.
