Этим летом украинский кризис пережил несколько неожиданных поворотов в своем развитии. К концу июня ситуация в Юго-Восточной Украине, казалось, несколько стабилизировалась. Местные пророссийские повстанцы прочно занимали часть территории Донецкой и Луганской областей. На западе занимаемой ими территории их опорные пункты располагались в городах Славянск, Краматорск, они также контролировали Донецк и населенные пункты вокруг него – Горловку и т. д. На севере повстанцы занимали Северодонецк. На востоке Луганск и прилегающие к границе с Россией территории. Последнее обстоятельство имело большое значение для поддержания связей с Россией. Хотя Москва все время отрицала помощь сепаратистам людьми и оружием, но тем не менее последним был явно необходим контроль над частью границы с Россией. Чего, собственно, они и добились к началу июля.
По большому счету все плавно шло к реализации приднестровского или карабахского сценария. Это когда после первых ожесточенных боев враждующие стороны приступают к переговорам и фиксируют существующую расстановку сил. В результате линия фронта становится границей, а все спорные вопросы откладываются на потом и становятся предметом длительных переговоров. Вот в этом случае наличие коммуникаций с Россией становится принципиально важным элементом всей конструкции. Точно так же, как для выживания карабахских армян, в свое время было важно иметь границу с Арменией.
Собственно, повстанцы в июне и сосредоточили основные усилия на укреплении своих позиций и улучшении их конфигурации. Они атаковали оставшиеся на границе с Россией украинские пограничные пункты, в Луганске заняли здание местного погранотряда, захватывали отдельные воинские части, которые все еще подчинялись Киеву. Солдат демонстративно распускали по домам. Но одну стратегически важную для них задачу выполнить они не смогли. Украинские военные все-таки удержали аэропорты в Донецке и Луганске.
Но в целом положение мятежного юго-востока казалось вполне устойчивым. Украинская армия не выглядела особенно впечатляющей, она плохо снабжалась и управлялась. Целый ряд добровольческих батальонов, которые воевали со стороны Киева, – «Айдар», «Донбасс», «Азов», «Днепр», давал повод многим наблюдателям в России иронизировать по поводу новой махновщины. И даже тот очевидный факт, что Россия явно решила напрямую не вмешиваться в конфликт, подтверждал идею, что на юго-востоке все идет к реализации приднестровского сценария.
Классическая ситуация, когда одни не могут, а другие не хотят. Но после выборов нового украинского президента ситуация изменилась. Очевидно, что избрание Петра Порошенко придало событиям в Украине, которые до этого вполне можно было считать переворотом или революцией, кому как нравится, легитимный характер. Это сразу сказалось на действиях украинской армии. Эффективность ее действий заметно выросла.
В ходе масштабного наступления украинская армия смогла занять целый ряд городов, которые контролировались повстанцами. Последние потеряли Славянск, Краматорск, Лисичанск, Северодонецк и целый ряд других населенных пунктов. Именно активизация армии стала ключевым условием успехов Киева, а это стало возможным благодаря появлению в стране легитимного политического лидера.
Политический момент
Хотя Москва в начале лета довольно критически относилась к украинским выборам, полагая их нелегитимными, тем не менее российские власти не могли не рассматривать возможность договориться с новым президентом Украины. Вариантов для таких договоренностей было довольно много. Здесь и признание Крыма в обмен на что-то существенное, например, на отказ от российской поддержки юго-восточных повстанцев. Предметом торга мог быть и вопрос о газе.
Кроме того, в России наверняка полагали, что вновь избранный президент окажется в трудном положении с точки зрения внутриполитической борьбы и ему все равно придется находить компромисс с Москвой. В конце концов, Россия могла предложить новому украинскому президенту пакет помощи, аналогичный тому, что в свое время получил Виктор Янукович. Может быть, не сразу, а со временем, когда страсти поулягутся, а проблем станет больше. Такой вариант развития событий позволял России выйти из украинской эпопеи с минимальными издержками и с большим призом в виде Крыма и патриотической поддержки российского общества. Косвенным подтверждением того, что такие договоренности могли рассматриваться враждующими сторонами, могут служить опровержения, сделанные в июле-августе канцлером Германии Ангелой Меркель и президентом Украины Порошенко в ответ на появление информации о предметном торге с Россией.
Если согласиться с данной гипотезой, тогда Москве был бы выгоден приход к власти вполне определенных украинских политиков. Понятно, что радикалы вроде Олега Тягнибока или Яроша никак не могли устроить Россию. Но их победа изначально была маловероятна. Естественно, что те украинские политики, которые были связаны с прежней властью, например Сергей Тигипко, не имели шансов на успех. Поэтому определенные возможности для интриги могли появиться только в отношении Петра Порошенко, Юлии Тимошенко и Владимира Кличко.
Объективно для России было бы выгодно, если бы выборы выиграла Юлия Тимошенко. При всей жесткости и напористости Тимошенко, иной раз на грани национализма, она чрезвычайно прагматична и имеет долгую историю бизнес-отношений с российской элитой, в том числе очень неформальных. С ней Москве было бы проще всего договориться. Тем более что за Тимошенко был имидж преследуемой прежним режимом и теоретически она могла попытаться отыграть фору у Порошенко. Кроме того, вся власть в стране находилась в руках ее соратников по партии «Батькивщина». Яценюк является премьер-министром, Турчинов спикером Верховной Рады, Аваков – министром внутренних дел.
Похоже, что именно вероятность того, что Тимошенко теоретически может договориться с Москвой, не устраивала многих и в Украине и за ее пределами. Например, очень показательна была история с арестом украинского олигарха Дмитрия Фирташа в Австрии. Его явно вывели из игры в Украине накануне важных событий. Как известно, Фирташ имел тесные неформальные связи с российскими властями. Он выполнял весьма сложные комбинации на рынке газа, а для Украины это всегда политический вопрос. Очевидно, что Фирташ во внутриполитических комбинациях в Украине вполне мог сыграть на стороне России. Например, в вопросе достижения закулисных договоренностей. Он мог стать влиятельным посредником между украинской и российской элитами. Поэтому, возможно, его и убрали с политической сцены Украины, чтобы не было соблазна.
Другая история была связана с достигнутыми накануне выборов договоренностями между самыми популярными кандидатами – Порошенко и Кличко. Это соглашение открывало Порошенко дорогу к победе в первом туре, что позволяло не затягивать выборы на второй тур и не дать Тимошенко шансов на радикализацию предвыборной ситуации. Если бы она вышла с Порошенко во второй тур, то начались бы серьезные предвыборные баталии. Порошенко бы все равно победил, но вышел бы из выборов сильно потрепанным. Хорошо, если Порошенко и Кличко смогли рассчитать ситуацию, но все же можно сделать предположение, что здесь, как и в случае с Фирташом, не обошлось без внешнего влияния.
Стоит обратить внимание, что Тимошенко после выборов просто исчезла из политической жизни, перестала активно участвовать в политическом процессе. Хотя у нее для того были все возможности, а ее команда стала работать с Порошенко. Здесь также можно наблюдать достижение определенных договоренностей. Однако при известных амбициях Тимошенко ее отход от активных дел в ситуации, когда идет война, выглядит весьма загадочно.
Можно предположить, что это не случайно. Все-таки Тимошенко – это политическое прошлое Украины. С ней была связана неудачная попытка изменения политического устройства Украины после «оранжевой революции». Тогда под демократическими лозунгами одна группа олигархов просто сменила другую. Общая эффективность системы нисколько не выросла.
По-прежнему сохранялся высоким уровень популизма, вследствие чего украинская экономика не была реформирована, а государство продолжало дотировать и потребление граждан и работу для угольщиков и металлургов. Практически единственный комбинат «Криворожсталь», который купил на аукционе небезызвестный Миттал, старался модернизировать производство и, что немаловажно, сокращать количество работников. Это один из тяжелых, но необходимых путей повышения эффективности оставшегося от времен СССР металлургического производства. Кстати, неэффективностью и популизмом в определенной степени были обусловлены и зависимость от России по газу. Его потребление было слишком большим для слаборазвитой экономики.
Самое же главное, что Тимошенко, подписав соглашение с Россией по газу, которое надолго испортило отношения Москвы с прежним президентом Виктором Януковичем, продемонстрировала, что для нее важен сиюминутный тактический успех. Даже если не соглашаться с теми ее критиками, которые утверждали, что она на самом деле имела свой интерес в этой сделке.
То есть Тимошенко не подходила на роль нового лидера страны. Это было бы уже просто повторение прошлого опыта. В то время как для Запада, судя по всему, сегодня важны именно структурные изменения в Украине. Западники, возможно, хотели бы на самом деле в долгосрочной перспективе сделать из Украины «анти-Россию». Не в том смысле, что враждебную России страну, которая размещает базы НАТО и ведет агрессивную политику. Обычно о таком варианте развития событий часто говорят в России. Более вероятно, что на Западе хотели бы на примере Украины продемонстрировать другую возможную модель развития «постсоветского русского мира», если использовать российскую терминологию. В некотором смысле они могли стремиться создать альтернативу модели развития современной России.
Если это так, то это, возможно, даже более опасно для Москвы, чем вероятность появления баз НАТО в Украине. Потому что альтернативная модель развития на среднесрочной исторической дистанции – это постоянная угроза отношениям Москвы с ее собственным населением. Сегодня слабая Украина не вызывает никаких вопросов, отношение к ней у российской общественности, скажем так, больше покровительственное. Это и понятно, уровень жизни в России выше, государство сильнее. Что же касается общей эффективности – сегодня это не сильно беспокоит большую часть российского населения.
Именно поэтому Кремль мог пойти на угрозу сокращения связей с Украиной, на разрыв идентичностей русских и украинцев. Потому что слабая Украина – это вполне удобный партнер для России. Но если Украина с помощью Запада вдруг сможет стать более эффективным государством, то тогда Москва попадает в достаточно сложную ситуацию. Здесь невольно напрашивается аналогия с формированием образа успешной Южной Кореи, хотя, конечно, такая аналогия выглядит слегка натянутой. И все это при том, что Россия не сможет полностью изолироваться от Украины. Значит, в будущем любое невыгодное для нее сравнение с украинской действительностью будет оказывать негативное влияние на отношение общества к власти.
Конечно, есть все основания для сомнений в успехе такого гипотетического проекта. Хотя уже сейчас очевидно, что новые власти в Киеве идут на весьма значимые реформы при отчетливо выраженной внешней поддержке, возможно, что даже и настоятельных рекомендациях. Например, для проведения реформ пригласили грузинских специалистов вроде Кахи Бендукизде. На их счету проведение важных институциональных изменений в Грузии. В первую очередь речь идет о реформе юридической системы, а также о масштабной экономической либерализации. Последнее обстоятельство предполагает отказ от патернализма в вопросах цены на газ и выделения дотаций, например, неэффективной угольной промышленности. Это все очень болезненные вопросы, но нынешняя экстремальная ситуация предоставляет украинским властям шанс на их решение. Тем более что им нужны западные кредиты и поддержка. В то же время кто же в Украине сегодня откажется от идеи опередить своего непримиримого теперь противника – Россию.
По большому счету Запад навязывает России конкуренцию проектов государственного развития. Украина – это будущий полигон для такой конкуренции. Причем борьба будет происходить за конкретные результаты в жизненном уровне населения. Пока Украина здесь аутсайдер, но никто не знает, что будет дальше. В конце концов, от дна всегда легче оттолкнуться. России же придется защищать имеющиеся у нее результаты в условиях конфликта с Западом, угрозы падения цен на энергоносители и практически уже начавшейся стагфляции.
Понятно, что это вопрос стратегический и сегодня трудно говорить, что в итоге из всего этого получится. Пока же на повестке дня у всех враждующих сторон стоят тактические вопросы. В этом смысле проявившаяся после президентских выборов решительность и степень консолидации украинской элиты наверняка стали неприятным сюрпризом для России. В первую очередь потому, что Москва оказалась перед сложной необходимостью делать выбор между плохим и очень плохим. Она должна была или вводить войска, или отступить, пойдя на контакты с новым президентом Украины на его условиях. Оба эти варианта были для официальной Москвы неприемлемы.
В первом случае началась бы полномасштабная война с Украиной, пришлось бы оккупировать значительные территории, нести потери – людские, имиджевые и материальные. Естественно, это привело бы к максимально жестким санкциям против России, направленным на ограничение экспорта нефтепродуктов и замораживание активов, возможно, что и по иранскому сценарию. Кроме того, Украина немедленно получила бы масштабную помощь с Запада – деньгами, вероятно, оружием.
Несомненно, сказалась бы также глубина территории, на которой необходимо было бы вести боевые действия. По мере продвижения вглубь Украины по направлению к Днепру сопротивление бы только возрастало. Украинская армия после вполне вероятных первых поражений, скорее всего, усилилась бы добровольцами и стала оказывать все большее сопротивление. Стоит также обратить внимание, что у России не так много подготовленных войск для такого глубокого и длительного вторжения на чужую территорию. Косвенно об этом свидетельствует появившаяся в начале августа информация о существующих в России планах увеличить вдвое численность наиболее профессионально подготовленных для ведения активных боевых действий воздушно-десантных войск – до 70 тыс. человек. Основной костяк армии все же составляют призывники. Очевидно, что блицкриг у российской армии не получился бы.
Во втором случае ситуация для нынешней российской власти также была не слишком хорошей. Для борьбы за свои интересы в Украине Москва использовала патриотическую волну в российском обществе. На гребне этой волны президент Путин взлетел на вершину рейтинга. Отступить в этой ситуации означало бы вызвать у патриотически настроенного российского общества глубочайшее разочарование. А это уже было опасно, с учетом того, что с легкой руки Москвы радикальные круги получили оружие и возможность вести бои за свои идеалы. У них теперь есть индульгенция от официальных властей России, на их стороне вся официальная пропагандистская машина. И это не солдаты, просто вернуться в казармы они не смогут.
Кроме того, с политической точки зрения простое отступление означало бы, что Россия больше не сможет никак влиять на Украину. Она получает враждебно настроенную по отношению к себе страну, элиты и большая часть населения которой в целом едины в своей позиции по отношению к Москве. У нее не будет возможностей играть на противоречиях внутри украинской элиты. Нынешние украинские власти последовательно закрывают такие варианты. Например, чего стоит закон о люстрации, который обсуждается в Киеве. Поэтому, собственно, Россия вела борьбу за федерализацию не только с целью обеспечить интересы русского населения юго-востока, но и создать себе в будущем основу для влияния на позиции официального Киева. Естественно, что в случае федерализации у целого ряда регионов Украины возникли бы сложности в отношениях с Киевом. И тогда Москва могла бы выступить представителем их интересов, своего рода лоббистом, и киевские власти должны были бы с этим считаться.
В этой ситуации Россия предпочла и не отступать и не вводить войска. Путин официально заявил об отказе от ввода войск в июле. Он явно пытался договориться, но сделать это на своих условиях. Поэтому неудивительно, что договориться не получилось. Вообще в нынешней ситуации нарушен главный принцип любых переговоров – договороспособность сторон. Никто никому не верит. Те же россияне считают, что их обманывают и не выполняют принятых соглашений.
Эта история тянется еще с февраля, когда фактически были нарушены договоренности между президентом Януковичем и оппозицией, гарантом которых выступили министры иностранных дел Франции, Германии и Польши. Со своей стороны Запад вполне может предъявить России, что ее власти обманывали всех во время аннексии Крыма. Это когда официальные лица сначала заявляют, что не знают, откуда взялись «зеленые человечки», а затем признают, то это были их военнослужащие. После этого неудивительно, что появилось такое взаимное недоверие и оно продолжается до сих пор.
Очевидно, что президент Путин посчитал, что он делает серьезный жест, когда заявляет об отказе от предоставленного ему права вводить войска в Украину. Однако для Украины и Запада этого было недостаточно, потому что одновременно ополченцы в Донбассе стали получать гораздо более серьезное оружие. В то время как для России такое негласное усиление боевиков выглядело вполне логично, с тем чтобы не допустить быстрого разгрома местных повстанцев. Такой разгром, несомненно, привел бы к ухудшению переговорных позиций Москвы во время дискуссий по украинскому вопросу.
Поэтому враждующие стороны сосредоточились на военной гонке. С одной стороны, Киев стремился добиться скорейшей победы над повстанцами юго-востока. С другой – Россия обеспечивала их поддержку, включая предоставление военных ресурсов. Фактически, чем сильнее было давление украинской армии, тем больше ресурсов получали повстанцы. Очевидно, что даже если юго-восточные сепаратисты на начальной стадии конфликта захватили какие-то украинские воинские части, этих ресурсов никак не должно было хватить на длительное полномасштабное противостояние с интенсивным использованием танков и артиллерии.
На войне как на войне
1 июля Порошенко объявил о завершении перемирия, после чего и началось масштабное наступление украинской армии и различных добровольческих формирований. Одним из первых результатов наступления стал отход наиболее боеспособных формирований повстанцев из Славянска и Краматорска.
Неожиданное отступление боевиков из Славянска и Краматорска, скорее всего, было связано с изменившимся характером боевых действий. Эти два города располагались на крайнем западе территории самопровозглашенных Донецкой и Луганской республик. Пока война имела полупартизанский характер, защищать эти города было вполне возможно. Когда же начались армейские фронтовые операции, тогда положение их защитников становилось критическим. Украинская армия вполне могла перерезать линии коммуникаций Славянска с остальной частью занимаемой сепаратистами территории. Это поставило бы повстанцев в тяжелое положение. Они не только потеряли бы жизненно необходимые им поставки, но и возможность для отступления.
Здесь сказалась одна своеобразная особенность повстанческого движения на юго-востоке Украины. Здесь очень много российских граждан как в руководстве, так и среди рядовых бойцов. Естественно, что они хотели бы сохранить возможность для отступления. Поэтому, собственно, полевой командир повстанцев из Славянска Игорь Гиркин, очевидно, и решил покинуть этот город. Вполне может быть также, что он достиг некоторых договоренностей с украинскими военными. Потому что отход автоколонны с боевиками прошел без особых для них последствий. Хотя военные впоследствии утверждали, что наносили по колонне удары. Тем не менее Гиркин со своими людьми смог уйти из Славянска без особых потерь.
Но и украинских военных тоже можно понять, если, конечно, переговоры имели место. Освобождение Славянска и Краматорска стало первой крупной победой Киева в этой войне. Тем более что города достались им без затяжных боев, что потребовало бы значительных усилий, больших жертв и негативно бы сказалось на имидже властей в Киеве. Поэтому они вполне могли выпустить повстанцев. Косвенно о существовании договоренностей говорит высказанное уже в августе мнение одного из высокопоставленных украинских политиков о том, что они ошиблись, когда позволили боевикам сосредоточиться в крупных городах – Донецке и Луганске.
Тем временем в течение июля украинские войска вели активные наступательные операции по нескольким стратегическим направлениям. На севере они наступали на Северодонецк и Лисичанск. На востоке стремились взять в кольцо Луганск. На западе бои шли в направлении Донецка. На юге крупная группировка как минимум из трех бригад украинской армии наступала вдоль южной границы Украины с Россией. Одновременно с юга шло наступление на север, навстречу украинским группировкам с целью отрезать Донецк от Луганска и от границы с Россией.
Наступление по стольким направлениям потребовало от украинской армии значительной концентрации сил и боевой техники. Плюс им необходимо было еще и закреплять за собой занятые территории. Украина держала в зоне боевых действий десятки тысяч вооруженных людей, сюда были направлены сотни единиц техники. Плюс к этому у Украины изначально было преимущество в авиации и артиллерии. В этой ситуации у разрозненных отрядов повстанцев теоретически не было никаких шансов на то, чтобы удержать свои позиции, не говоря уже о проведении контрнаступательных операций.
Но к середине июля повстанцы оказались не только в состоянии удерживать позиции, но и проводить удары по наступающим украинским войскам. У них появились танки, самоходная артиллерия, системы реактивного залпового огня. И самое интересное, что они стали способны организовывать военные операции, которые требовали координации сил разных подразделений при широком использовании танков и артиллерии. При этом те часто весьма колоритные ополченцы и их командиры, которых можно наблюдать по Интернету, не производят особого впечатления в качестве военных специалистов. В определенной степени можно говорить о появлении в ополчении профессиональных военных.
Кроме того, в середине июля у украинцев заметно снизились возможности использовать боевую авиацию. Не то, что они полностью потерли контроль над небом над Донбассом, но потери самолетов заметно увеличились. Повстанцы приобрели возможность сбивать самолеты на высотах выше 6 тыс. метров, в то время как ПЗРК (портативные зенитные ракетные комплексы) не достают цели выше трех тысяч метров.
Все происходящее вполне можно объяснить приведенным выше предположением, что Москве было важно не дать Киеву быстро разгромить донецких и луганских повстанцев. Потому что это снижало ее возможности при торге с Западом и украинскими властями. Поэтому Россия вполне могла помочь повстанцам. Естественно, что если такое решение вдруг было бы принято, то логичнее всего было решать проблему в комплексе.
Следовательно, ополченцы должны получить тяжелое вооружение, чтобы сдерживать украинские танки, их нужно снабжать боеприпасами, потому что боекомплект при ведении активных боевых действий имеет свойство быстро заканчиваться. Конечно, необходимо было также снизить уровень давления на ополченцев с воздуха, условно говоря, закрыть небо над мятежными территориями. Потому что при полупартизанской войне, когда отдельные отряды сидят в городах, господство Украины в воздухе неприятно, но не смертельно. Однако в условиях полномасштабной войны с передвижением больших колонн боевой техники, а также необходимости снабжения немаленькой группировки войск повстанцев обеспечение их безопасности от атак с воздуха имеет принципиально другое значение.
И вот здесь мы подходим к ключевому моменту – малайзийскому Боингу, который в июле был сбит ракетой ПВО на высоте 10 тыс. метров. Но перед тем как перейти к этой все еще запутанной трагической истории, стоит обратить внимание на одно важное обстоятельство – окружение на юге крупной войсковой группировки украинской армии. Это та самая группировка, которая с июня пыталась наступать вдоль границы с Украиной на восток. Ее задачей было занять всю линию границы с Россией и тем самым отрезать повстанческие регионы от внешней помощи.
Очевидно, что если бы им это удалось, то положение повстанцев стало бы критическим. К тому же ухудшилось бы и положение России на переговорах по стратегически важному украинскому вопросу, безусловно, в контексте его трактовки российской стороной. Поэтому Москва должна была что-то предпринять. При этом ее возможности были все же ограниченны.
В первую очередь характерно, что население в Донецке и Луганске в целом было настроено аполитично. По крайней мере, здесь было не так много тех, кто пожелал бы пойти добровольно на войну. На это обстоятельство с сожалением указывали многие прибывшие из России добровольцы. В то же время самих российских волонтеров было недостаточно для ведения масштабных войсковых операций. Повстанцам банально не хватало пехоты. Им ведь также приходилось вести бои везде, где наступала украинская армия. Окопаться в городе это одно, но действовать в поле в масштабе полка или батальона – это совсем другое.
И в этой непростой ситуации повстанцы берут в кольцо три украинские бригады со средствами усиления, всего около 5 тыс. человек. Окруженные войска держатся до начала августа, затем некоторые из них выходят из окружения. Причем около 400 солдат и офицеров 72-й бригады перешли в Россию. Очевидно, что для окружения такой крупной по масштабам этой войны группировки украинских войск с тяжелым вооружением и удержания ее больше месяца в окружении нужны как минимум неменьшие силы повстанцев. При этом блокирующие силы вряд ли смогли бы удержать линию фронта, в случае если бы вся окруженная группировка пошла на прорыв. Тем более если бы к ней навстречу направились украинские войска с внешнего кольца окружения. Однако всего этого не произошло. Часть украинских военных оставили технику и перешли в Россию, откуда были переправлены в Украину. Другие, к примеру 24-я бригада, вроде прорвались, но без техники. В любом случае это стало серьезным поражением украинской армии.
Украинская сторона утверждает, что главной причиной поражения южной группы войск стали массированные обстрелы с российской территории. В сети можно найти видео, снятое некоторыми российскими солдатами и местными жителями на приграничных территориях, на которых видно, что ведется обстрел из тяжелой артиллерии и систем залпового огня. Правда, не совсем понятно, где именно были сделаны записи. Но в любом случае, такое вполне могло иметь место. Потому что в последние месяцы идет игра по принципу «не пойман – не вор».
Это когда украинские военные опровергают, что они обстреливают и бомбят жилые кварталы. Или когда российские военные опровергают и участие российских граждан в войне на территории Украины и массированные поставки оружия. В случае с «южным котлом» сторонним наблюдателям остается рассматривать воронки от взрывов бомб и ракет и гадать, каким образом пятитысячная группировка регулярной украинской армии с танками и артиллерией потерпела поражение от местных полупартизанских формирований.
Если согласиться, что со стороны России могли вести огонь по украинским войскам, тогда понятно, что артиллерия и танки не могли ничем помочь последним. Потому что они не имели возможности открыть ответный огонь по российской территории. Россияне всегда могли сказать, что раз в Украине идет война, то и снаряды там могут взрываться. Украинцам было бы труднее объяснить, откуда в России взялись следы от обстрелов. С учетом наличия большого числа российских войск на границе любой военный ответ со стороны Украины на обстрелы мог дать повод для вторжения.
Что касается причины, по которой украинцы не прорвались из окружения, то вполне может быть, что командование отдало приказ держаться на занятых позициях. Пять тысяч бойцов в окружении оттягивали на себя значительные силы повстанцев и тем самым дали возможность украинским силам добиться успеха на других направлениях. Теперь, правда, освободившаяся группировка повстанцев, вполне легально располагая значительным количеством бронетехники из числа трофеев от разгромленной южной группировки, может выступить в качестве ударной силы в любом возможном направлении. Например, в направлении на север с целью разблокировать Донецк. Правда, после двух месяцев боевых действий трофеи большей частью должны были достаться в нерабочем состоянии. Да и украинцы, наверное, портили технику перед отступлением. Но это уже не так важно. Поражение украинской южной группы легализовало наличие у сепаратистов большого количества танков и артиллерии, а откуда они взялись, уже не имеет особого значения.
Поэтому в военном плане ничего еще не закончилось. На середину августа украинская армия смогла отрезать Донецк от Луганска и от границы с Россией. Но у сепаратистской армии есть сильная группировка на юге неизвестной мощи. Неизвестной потому, что она может быть усилена в любой момент. Потому что в ходе июльских и августовских боев повстанцы смогли сохранить за собой границу с Россией. Соответственно, украинцы могут столкнуться с необходимостью вести настоящие сражения в открытом поле. Здесь стоит отметить, что и их военные и людские ресурсы также не безграничны. Объявленная в конце июля мобилизация может решить часть проблем, но далеко не все. Любое общество всегда плохо относится к потерям, тем более когда это касается гражданской войны.
Воздушный бой
Но как бы ни развивалась военно-политическая обстановка в Юго-Восточной Украине, все изменила трагическая история с малайзийским Боингом, который был сбит 17 июля в небе над контролируемой пророссийскими повстанцами территорией. По прошествии времени по обстоятельствам этого дела было представлено множество самой разной информации, был также выдвинут целый ряд версий. Условно их можно разделить на две группы.
С одной стороны, Украина и большая часть западных стран утверждают, что Боинг сбили пророссийские боевики. При этом западные представители согласны, что они могли сделать это не специально, так как, скорее всего, полагали, что стреляют в украинский военный самолет. Основанием для этого служат, во-первых, официальные заявления самих повстанцев, о том, что ранее, 29 июня, они захватили украинскую воинскую часть с комплексами «Бук». Во-вторых, заявления сочувствующих пророссийским повстанцам активистов вроде радикального политолога Сергея Кургиняна о том, что у них есть «Бук». В-третьих, в тот самый момент, когда «Бук» был сбит, военный лидер боевиков Гиркин писал о том, что ими только что был сбит украинский самолет Ан-26. Об этом же сообщили российский телеканал Life News и некоторые другие СМИ, в частности РИА «Новости», затем эти сообщения были удалены. В-четвертых, в предшествующие дни боевики уже сбивали самолеты украинских ВВС, в том числе и на больших высотах, чем могут достать ручные ПЗРК. Еще украинскими спецслужбами были опубликованы перехваты телефонных переговоров повстанцев по поводу Боинга, достоверность которых опровергается представителями последних.
С другой стороны, в России заявляли о виновности украинских властей. Во-первых, повстанцы заявили, что у них нет зенитных ракет, кроме ПЗРК, а представленные по этому поводу украинцами данные, например о комплексе «Бук», который поступил из России среди прочего оружия, не соответствуют действительности. Тут действует тот самый принцип «не пойман – не вор». Во-вторых, министерство обороны России опубликовало данные, что в момент гибели самолета рядом с ним находился украинский штурмовик Су-25, и он мог сбить Боинг ракетой «воздух – воздух», а также что накануне 17 июля в зоне конфликта была отмечена повышенная активность украинских ПВО. В-третьих, высказывалось предположение, что украинцы могли сбить самолет в ходе учений. Таким образом, россияне намекали на известный инцидент с гражданским самолетом, который был в ходе учений украинских ПВО в 2001 году. Правда, украинцы в ответ заявили, что никаких учений не проводилось, и вообще о каких учениях может идти речь во время войны?
В общем, количество версий множилось, на каждую новую появлялись свои опровержения. В частности, американцы в ответ на информацию российской стороны об активной работе украинских радаров в день катастрофы, говорили, что у повстанцев в зоне конфликта нет авиации и украинским ПВО вообще нет необходимости активизировать свои противовоздушные комплексы. В то время как раньше повстанцы периодически сбивали украинские самолеты. В то же время официальные представители США упорно отказывались от публикации собственных разведывательных данных о том, что происходило в данном районе. Предполагается, что у них должна быть более полная информация с учетом их технических возможностей. К этому, к примеру, их настойчиво призывали американские журналисты на периодических брифингах. В свою очередь, США опубликовали спутниковые снимки, на которых виден момент запуска ракеты. Но Россия заявила об их недостаточном качестве и нечетком позиционировании.
Но при этом в первые дни после трагедии стороны все-таки пытались быть осторожными. 18 июля на заседании Совета Безопасности ООН представитель России Чуркин возложил ответственность за произошедшее на власти в Киеве. Он задал вполне логичный вопрос, почему Украина не закрыла для гражданских самолетов воздушное пространство над восточной частью страны, где уже продолжительное время идут боевые действия? Далее в связи со сказанным он сделал весьма примечательную оговорку – «идут боевые действия и работает ПВО (противовоздушная оборона)». Последнее замечание очень любопытно. С одной стороны, его можно понимать, как обвинение в адрес Украины, у ВВС которой наверняка есть любые возможные средства ПВО. С другой стороны, Чуркин оставлял возможность и для другого вполне вероятного варианта – если малайзийский самолет вдруг сбили пророссийские сепаратисты.
Обама в этот же день в своем выступлении был настолько же дипломатичен, как и Чуркин. Он сказал, что ракета ПВО была выпущена с территории, контролируемой украинскими повстанцами, которые пользуются полной поддержкой Москвы. Основная смысловая нагрузка здесь лежит на последней части – поддержке повстанцев со стороны России. В то же время заявление о том, откуда именно была выпущена сбившая пассажирский лайнер ракета, оставляло Обаме пространство для маневра. Если докажут, что ракету выпустили повстанцы, тогда все понятно. Если же окажется, что ее запустили украинские военные, тогда можно будет сказать, что она все равно взлетела в зоне боевых действий, где действуют пророссийские сепаратисты.
Чуть позже, когда российское министерство обороны заявило об активности украинских ПВО в день, когда был сбит Боинг, американцы в ответ заявили, что Боинг был сбит сепаратистами, но у них нет данных о причастности к этому России. Тогда это выглядело, как общее нежелание делать слишком резкие заявления, которые могли бы помешать главному процессу – все-таки найти какие-то точки соприкосновения и не сжигать все мосты.
В итоге история со сбитым Боингом приобретала все более запутанный характер. Ситуация усугублялась тем, что война продолжалась и получать какую-либо информацию соответствующим международным организациям было весьма затруднительно. Так что расследование крайне затруднено, и у каждой стороны есть основания для сомнений. Но по большому счету, все это уже неважно. История с Боингом произвела крайне негативное впечатление на международное сообщество, и основная вина им была возложена на пророссийских повстанцев. Естественно, что косвенно удар пришелся и по России, которая активно их поддерживает. И все попытки Москвы оправдаться, заявить об ответственности Украины, не производят желаемого впечатления. Произошло самое худшее для такого конфликта – с межгосударственного уровня он как-то сразу перешел на конфликт общественных мнений.
С одной стороны, общественное мнение России и близких к ней по взглядам людей в государствах на территории бывшего СССР. С другой – точка зрения населения стран западного мира. Первые считают, что Москва восстанавливает справедливость. Вторые полагают, что Россия стремится к реваншу и ради этого ведет агрессивную политику, невольной жертвой которой стали и пассажиры малайзийского Боинга.
Отношение к Украине в данном случае весьма показательно. Для первых Украина и ее население – это не условно «заблудшие овцы», а фактически предатели, которые изменили общему великому делу – восстановлению империи. Для вторых Украина – это жертва агрессии. Сначала у нее отобрали Крым, теперь то же самое делают в отношении юго-востока.
Общественное мнение иррационально. Оно легко возбуждается и также легко впадает в депрессию. Обычно люди всегда осторожны и более консервативны, но в обстановке всеобщего подъема прежние барьеры и самоограничители уже не действуют. Общество требует от политиков действий.
Сложность нынешней ситуации заключается в том, что если раньше Россия опиралась на собственное весьма жестко настроенное общественное мнение, в то время как со стороны Запада ей приходилось иметь дело с политиками. Западное общество было настроено индифферентно. В этой связи весьма показательна позиция крупного европейского бизнеса, который выступал против санкций в отношении России. Никто на Западе не хотел нести издержек, это был непрагматический подход. Поэтому политики не чувствовали широкой общественной поддержки.
Собственно, инцидент с Боингом стал последней каплей в цепи последних событий, который изменил отношение населения западных стран к России. Теперь уже политики и бизнес сталкиваются с серьезным давлением со стороны общественного мнения своих стран. Очень часто звучат заявления о том, что нельзя допустить второго Мюнхена. Так что конфликт приобретает полномасштабный характер. Поэтому принятые в конце июля новые санкции в отношении России уже не вызывали критики на прежнем уровне со стороны западного бизнеса. Косвенно и вынесенный в Гаагском суде приговор по делу ЮКОСа, согласно которому Россию обязали выплатить акционерам компании 50 млрд. долларов, также стал результатом изменения в мире отношения к российской политике.
Что же касается того, кто на самом деле сбил Боинг, то однозначного ответа мы не дождемся. Кто-то всегда будет не согласен с любым вынесенным вердиктом. Но очевидно, что проблема для Москвы заключалась в том, что она, конечно, поддерживает, по крайней мере, в целом ополченцев в Донецке и Луганске, но российские власти явно не осуществляют полного оперативного контроля над весьма разношерстной массой украинских повстанцев, российских националистов и идейных сторонников прежней империи. Тем более что многие из них весьма критически относятся к нынешним властям в Кремле. Отсюда вполне возможны эксцессы.
Повстанцам по большому счету все равно, что о них думают на капиталистическом Западе. По своей идеологии они скорее стихийные коммунисты-утописты вроде Томаззо Компанеллы с его «Городом Солнца» и коммунарами времен второй русской революции. В частности, в их планах национализация собственности местных олигархов и отказ от процентов при выдаче банковских кредитов.
Официальная Москва себе такого позволить никак не может. Она просто использует энтузиазм добровольцев, но при этом преследует вполне прагматические цели – геополитические и экономические. Другое дело, что теперь российское руководство оказывается заложником своей прежней политики. На первом этапе она была весьма успешна, удалось быстро и без издержек захватить Крым и как бонус получить массовую поддержку населения. Теперь же российская политика становится все более идеологизированной, и это ставит Москву в зависимость от радикальных политиков, с которыми еще вчера никто бы не стал разговаривать. И сегодня непонятно, как уйти от идеологической риторики и вернуться к прагматизму в политике.
Пока не очень хорошо получается. Уже началась война санкций. По большому счету это путь в никуда. Понятно, что санкции редко могут заставить изменить политику той или иной страны. В последнее время Иран – это практически единственный пример того, что страна провела некоторую коррекцию своей риторики и политики под давлением санкций. Но здесь последние носили весьма радикальный характер, включая запрет на банковские операции и покупку у Ирана нефти.
Однако если на короткой дистанции у России есть определенные возможности, то в среднесрочной перспективе она все равно проигрывает. Слишком глубоко российская экономика интегрирована в мировую систему, слишком она зависит от западного кредита, от технологий. Если же она вынуждена будет перейти к директивному регулированию и возьмет на себя прямое финансирование экономики, откажется от либеральных методов в области денежной политики, то скорее она пойдет по пути современной Венесуэлы с ее гиперинфляцией и дефицитом. Повторить опыт СССР с его экономической автаркией уже не удастся.
Поэтому в Москве при всей жесткой риторике все же не хотят глобальной конфронтации. Российские политики, как и их западные коллеги, лихорадочно ищут способ выйти из возникшего тупика, пока их не захлестнула волна общественного негодования.
В этой связи стоит обратить внимание на историю с авиакомпанией «Добролет», дочерней структурой «Аэрофлота». В июле она попала под санкции из-за осуществления полетов в Крым и вынуждена была прекратить свою деятельность, потому что европейские компании отказались предоставить ей самолеты в лизинг и взять на себя их техническое обслуживание. Однако через несколько дней было объявлено, что «Добролет» купил самолеты напрямую у компании Боинг. Это стоило России примерно миллиарда долларов.
Разница здесь заключается не в том, что самолеты в лизинг должна была передать компания из Ирландии, а сами самолеты были куплены в США. На это указывали комментаторы в России, как пример того, что американцы действуют за счет европейцев. Скорее разница в другом, что концепция «Добролета» копировала удачные бизнес-модели так называемых лоукостеров, например Easyjet. В их основе лежит повышенная эффективность работы каждого элемента системы. То есть главное здесь – это организация процесса. Самолет не должен стоять, для этого он должен быть новым, его необходимо хорошо обслуживать. Простая покупка самолетов за повышенные цены не решает проблему. Потому что покупалась в спешке, под влиянием эмоций. Эффективность российской компании все равно будет ниже. Но это не так важно.
Самое же главное – эта сделка лишний раз демонстрирует, что никто, ни в Москве, ни на Западе, не хочет полной изоляции России. В результате всем придется немного уступить, но объективно России придется уступать больше. Ставки слишком высоки, а весовые категории несопоставимы. На длинной дистанции она все равно проиграет.
Но мы увидим результат гораздо быстрее. Потому что предмет дискуссии – это Украина, и все должно решиться именно здесь. А здесь все сроки сжаты, решения надо принимать быстро. Сколько продержатся повстанцы в блокированном Донецке, будет ли организовано контрнаступление повстанцев против украинской армии, сможет ли последняя до осени закончить конфликт на юго-востоке? Вопросов много. Но все же похоже, что на юго-востоке мы наблюдаем арьергардные бои, Россия сворачивает операцию.
Вместо заключения
В завершение стоит обратить внимание еще на одно обстоятельство. Все решения в ходе нынешнего конфликта явно принимались в спешке, в качестве реакции на возникающие вопросы. Отсюда такое количество российских граждан в руководстве самопровозглашенных республик. России не удалось найти каких-нибудь представителей местной элиты, кроме депутата Олега Царева. Ни директора заводов, ни представители местной власти в своем большинстве не поддержали создания республик в Донецке и Луганске. Этим ситуация здесь кардинально отличается от положения дел в том же Приднестровье. Кроме того, местные боевики выступали под российскими флагами, поддерживающие их идеологи говорили о «русском мире». Они полностью отрицали украинскую идентичность, де-факто признавали ее ничтожной. Поэтому, когда официальная Москва говорила о том, что Киеву надо вести переговоры с представителями юго-востока, то возникал парадокс. Как раз потому, что в руководстве повстанцев преобладали граждане России. Это только усиливало подозрения по поводу того, что Москва на самом деле хочет аннексировать юго-восточные области Украины. Под этим ракурсом и рассматриваются все ее действия.
Все-таки, когда стратегическая задача нечетко сформулирована, это вносит путаницу. В результате очень сложно управлять ситуацией и выходить из нее в нужный момент. Последнее всегда очень важно. Например, в Крыму, в Ялте в августе президент Путин проводит встречу практически со всеми депутатами Государственной Думы. Это называется выездное заседание. Скорее всего, он хочет привлечь внимание к самому значимому результату своей политики. Такая демонстрация может быть связана с тем, что Москва страхуется в связи с готовящимся отступлением. Напоминание о лозунге «Крым наш» должно несколько смягчить для российского общественного мнения горечь от неудавшегося имперского реванша.
публикация из журнала "Центр Азии"
июль-август 2014
№ 4 (92)
