18 апреля в административном центре восточной афганской провинции Нангархар городе Джелалабаде произошел громкий теракт.
Несмотря на то что насилие в Афганистане в последние годы стало частью повседневной жизни, особенным, из ряда вон выходящим теракт в Джелалабаде делают два обстоятельства
Во-первых, это был так называемый двойной теракт. Вначале смертник привел в действие взрывное устройство у входа в отделение Bank of Kabul, где в это время стояла большая очередь. Затем взрыв произошел на оживленном перекрестке, где расположены мечеть, здания департамента информации и культуры. В результате подрывов погибли не менее 37 человек, свыше ста получили ранения, в том числе и двое детей.
Во-вторых, в местную прессу сразу же поступили сообщения, что боевики группировки «Исламское государство» взяли на себя ответственность за нападения в Джелалабаде.
Это, безусловно, свидетельствует о совершенно новых тенденциях в сфере безопасности в Афганистане. До последнего времени все было более или менее понятно. С одной стороны, был Кабул, центральные власти и афганские силовики. Их поддерживали солдаты международной коалиции. С другой стороны, были вооруженные боевики – их противники. Как правило, всех тех, кто выступал против официального Кабула, называли талибами. В действительности это был некий собирательный образ. По большому счету он объединил в себе бывших членов движения «Талибан», его сторонников, а также тех, кто с оружием в руках сражался с войсками НАТО и афганской армией. Например, соратников Гульбеддина Хекматиара и его партии «Хезб-и-Ислами» или племенных вождей из семейства Хаккани и многих других.
Подобная упрощенная схема восприятия афганского вооруженного противостояния была довольно удобна всем сторонам. Кабул при желании мог заявить, что готов сесть за стол переговоров с умеренным крылом талибов. На это предложение охотно откликалась та часть вооруженной афганской оппозиции, которая хотела чего-либо добиться либо от государства, либо от региональных властей.
Такая дихотомия при всех своих минусах увеличивала пространство для политического маневра для всех заинтересованных сторон в Афганистане. Многие в стране уже научились действовать в рамках этой логики. Теперь же с появлением самостоятельной третьей силы в лице «Исламского государства» афганская ситуация изменилась. Если, конечно же, принять во внимание, что ИГ, интересы которого до сих пор были сосредоточены преимущественно в Ираке и Сирии, действительно обозначило свое присутствие в Афганистане. Потому что с этим не все предельно ясно.
К примеру, ряд зарубежных экспертов, в первую очередь российских, утверждают, что отряды ИГ давно и уверенно действуют на афганской территории. При этом, по мнению наблюдателей, целью экстремистов является создание единой дуги нестабильности на Ближнем Востоке и в Центральной Азии. Поэтому религиозные радикалы не хотят терпеть возле себя никаких конкурентов. Вот почему 20 апреля «Исламское государство» и движение «Талибан» объявили друг другу джихад – священную войну.
В итоге получается, что террористы ИГ представляют собой глобальный террористический интернационал, который несет принципиально новую угрозу центральноазиатским республикам и России. Для Москвы это обстоятельство становится дополнительным аргументом в деле усиления сотрудничества с партнерами в рамках Организации Договора о коллективной безопасности и других. Любопытно, что 22 апреля в интервью СМИ российский министр иностранных дел Сергей Лавров неожиданно для всех назвал «Исламское государство» главным врагом России.
Если придерживаться этой версии, то опасность, исходящая от «Исламского государства», действительно, очень высока. Только в марте-апреле боевики этой организации совершили несколько шокирующих терактов в разных странах. Так, в Тунисе они убили 24 иностранных туриста, в Ливии казнили 30 христиан, бежавших из Эфиопии, в Сирии, в районе Дамаска вырезали часть палестинских семей в лагере беженцев «Ярмук». Кроме того, ИГ как магнит притягивает к себе радикалов из самых разных стран. В перспективе, возвращаясь на родину, они повсеместно могут создать большие проблемы.
В западном экспертном сообществе нисколько не преуменьшают опасность «Исламского государства». Но их взгляд на трагические события в афганском Джелалабаде позволяет делать иные выводы, в том числе и относительно угрозы ИГ в нашем регионе. Так, глава миссии ООН в Афганистане Николас Хейс сомневается в причастности «Исламского государства» к терактам 18 апреля. По его мнению, ответственность лежит на отрядах афганской оппозиции, которые могли заявить о своей принадлежности к ИГ.
Доводы Хейса понятны. На самом деле ситуация в Джелалабаде остается крайне сложной на протяжении нескольких месяцев. Каждую неделю здесь что-то взрывается и гибнут люди. 2 марта в результате взрыва погибли двое школьников, 11 марта местные полицейские арестовали одиннадцать боевиков, у которых конфисковали 15 тонн взрывчатки, 10 апреля смертник, принадлежащий группировке «Хезб-и-Ислами», пытался уничтожить колонну иностранных войск.
Не менее сложная обстановка и в других афганских городах. К примеру, 23 апреля в северной провинции Бадгис талибы напали на пост полиции в уезде Бала-Мургаб, 24 апреля в провинции Кундуз во время атаки были убиты пятнадцать талибов.
Таким образом, если продолжить мысль Хейса, речь идет об общем ухудшении военно-политической обстановки в Афганистане. Это само по себе плохо, но резкое обострение не связано с деятельностью «Исламского государства». Почему же западные эксперты, в отличие от их российских коллег, сомневаются в росте влияния и распространения ИГ за пределами Ближнего Востока?
Возможно, потому, что в таком случае нужно было бы признать поражение в войне, которую США и их союзники объявили «Исламскому государству» еще в прошлом году. А это не совсем так. Борьба продолжается с переменным успехом. С одной стороны, ИГ во многом остается самой мощной и боеспособной террористической организацией в мире. Ее бюджет составляет почти два миллиарда долларов. Средства поступают от торговли нефтью, выкупов, грабежей, продажи исторических ценностей из захваченных музеев в иракских и сирийских городах. Формирования боевиков насчитывают примерно 50 тысяч штыков, что больше, чем было в лучшие годы у афганских талибов. Организация контролирует территорию размером с Бельгию и населением в 8 млн. человек.
С другой стороны, у руководства ИГ все меньше повода для оптимизма. В конце марта иракская армия и ополчение полностью освободили город Тикрит. Помимо прочего он является основным плацдармом для дальнейшего наступления на Мосул, где с прошлого года закрепились боевики ИГ. Во второй половине апреля отряды «Исламского государства» потерпели поражение в западной провинции Ирака Анбар, что привело к потере нефтеперерабатывающего завода Байджи. В результате наступления курдских формирований пешмерга ИГ потеряла два крупных месторождения Химрин и Аджин.
По некоторым оценкам, сегодня «Исламское государство» в Ираке контролирует только месторождение Кайяра, неподалеку от Мосула. Но оно дает только 2 тысячи баррелей нефти в день, что составляет лишь пять процентов от суммарной добычи ИГ в прошлые месяцы. Согласно докладу Федеральной разведывательной службы Германии, на который ссылаются германские газеты, поскольку важнейший источник доходов подорван, «ИГ испытывает серьезные трудности со снабжением собственных подразделений водой, продуктами и электричеством».
Естественно, все это не способствует повышению морального духа бойцов. Особенно на фоне гибели от авиаудара лидера организации Абу Бакра аль-Багдади. Новый халиф Абдуррахман аль-Шейхлар, которому боевики принесли присягу на верность 23 апреля, обещает довести дело своего предшественника до конца. Но в новых обстоятельствах сделать это будет гораздо сложнее. По всей видимости, вопрос стоит не о расширении организации, а о выживании. В этой связи весьма примечательно выглядит то, что 23 апреля ИГ опровергла информацию о причастности к теракту в Афганистане. Представитель организации некий Шейк Муслим Дост заявил следующее: «ИГ не стоит за смертельной атакой в Джелалабаде, и мы решительно осуждаем подобные действия. Это дело рук тех, кто пытается испортить репутацию «Исламского государства».
Вообще, появление этого заявления, даже если оно исходило не от руководителей ИГ, очень показательно. Если «Исламское государство» вдруг озаботилось вопросами репутации и имиджа – это дорогого стоит. Возможно, это подтверждает тезис о том, что организация и правда находится в сложном положении.
Здесь самое время напомнить о том, где и как появилась радикальная организация. Ее костяк сложился в 2006 году в Ираке путем слияния нескольких экстремистских группировок под эгидой местного филиала «Аль-Каиды». В 2013 году она разорвала отношения с «Аль-Каидой» и приняла участие в гражданском конфликте в Сирии на стороне вооруженной оппозиции. Злые языки говорят, что в это время организация, получившая название «Исламское государство Ирака и Леванта», поддерживалась Катаром, а затем и Саудовской Аравией. Монархии Персидского залива использовали религиозных радикалов для давления на сирийского президента Башара Асада.
Летом 2014 года большая часть ИГИЛ повернула оружие против иракских властей и вторглась на территорию Ирака. Стремительное продвижение вглубь страны и легкий захват суннитских территорий объяснялся тем, что часть суннитских племен поддержали «Исламское государство», поскольку шиитское правительство в Багдаде не учитывало их интересы. Это подтверждает и дубайский эксперт Хасан Хасан, который в соавторстве с Майклом Уэйсом написал книгу «ИГИЛ: внутри армии террора»: «Многие воспринимают «Исламское государство» как террористическую группировку, но это определение не подходит. Да, это террористическая группировка, но не только. Это внутреннее иракское повстанческое движение, оно органично для Ирака».
Главным фактором, сделавшим возможным триумфальное возвышение экстремистской организации, Х. Хасан называет дискриминацию суннитов, прежде всего офицеров среднего и высшего звена армии режима Хусейна новыми шиитскими властями Ирака. Например, когда в 2011 году премьер-министр Нури аль-Малики проводил кампанию по чистке армии от офицеров-баасистов, прежний лидер ИГ аль-Багдади целенаправленно вербовал их в свои ряды. По словам бывшего бригадного генерала Хасана Дулайми, которые приводит газета The Washington Post, «кризисная ситуация с ИГИЛ возникла из-за проблем, созданных американцами и иракским правительством».
Но в таком случае получается, что ИГ в нынешнем виде, по крайней мере в Ираке, преследует в первую очередь довольно понятные цели – это борьба с шиитским правительством за преимущество в дальнейшем диалоге по разграничению власти и полномочий в суннитских провинциях. Это отчасти объясняет и то, почему лидерами ИГ, несмотря на ее интернациональный состав, по-прежнему остаются иракцы из суннитского треугольника. Так, погибший аль-Багдади родился в окрестностях иракского города Самарры, нынешний лидер из города Таль-Афар иракской провинции Найнава.
Можно сказать, что ИГ постепенно превращается в рупор иракских суннитов. Примерно такую же эволюцию пережило афганское движение «Талибан», когда со временем стало выражать интересы исключительно пуштунского населения. А это позволяет говорить о схожих чертах ИГ и «Талибана» времен талибского режима в Афганистане.
Безусловно, аналогии и клише – это опасная вещь, поскольку приводит к выводам очевидным, но не всегда истинным. Однако понятно, что в нынешнем виде существование «Исламского государства» невыгодно ни Западу, ни его ближневосточным союзникам. В любом случае для них сохранение статус-кво было бы невыгодным сценарием развития событий. Фактор ИГ стал играть серьезную роль в геополитических раскладах на Ближнем Востоке и граничащих с ним регионах, например в Центральной Азии. Поэтому, скорее всего, результатом дальнейшего давления на ИГ станет возвращение ситуации 2013 года. Вероятно, США и Багдад найдут подход к иракским суннитским племенам и те перестанут оказывать поддержку ИГ. А сама группировка будет решать локальные задачи, ставя при этом глобальные цели. Главная проблема для мирового сообщества будет состоять в том, что «Исламское государство» может превратиться в зонтичный бренд как международная террористическая организация «Аль-Каида». Ее вроде бы и нет, но угроза от нее ощущается повсюду.
